Даже богомерзкий дискоклуб, и тот нельзя было схватить так просто за идеологически сомнительный зеленый хвост. Весь коллектив его натурально запропал, загулял после победы на областном слете-конкурсе. С начала апреля уже два вечера наглецы сорвали на почве головокруженья от успехов. Профком в полном составе ногами топал.
В общем немедленно, по горячим пирожковым следам оказалось невозможно установить, кто именно оставил за белой глыбой бюста пустую тару. Под стулом в смежном захламленном, неопрятном помещении две водочных красавицы-лебядки и пять пивных толстушек-чебурашек.
— Вот вы, Толя, могли бы предположить, кто был способен на подобное? — так прямо и спросил Кузнеца офицер без погон, товарищ Макунько, в холодном кабинете райвоенкомата. Посмотрел прямо в глаза и задал простой вопрос.
По-дружески, по-свойски, по-хорошему. А ведь поначалу задавал все больше непростые, непонятные и даже неприятные. Осадив красивым разворотом служебных корочек, возможность предоставив запомнить щит и меч, тут же начал интересоваться здоровьем Анатолия.
Начал с невиннейшего ОРЗ, затронул грипп, опасный осложнениями, упомянул плеврит и пневмонию, легко переходящие в хроническую форму, к ним быстренько подшил гастрит, нефрит… Определенно вел к сомнительному воспаленью шейки матки и подозрительной кисте яичника. То есть к конкретной сумме абортов криминальных, на которые мама Толи Кузнецова Ида Соломоновна Шнапир, врач, доктор, зав. отделением, не поскупилась, чтоб только устроить своему сыночку липовую справку о временной нетрудоспособности.
Не верил, имел основания сомневаться Виктор Михайлович Макунько, что Анатолий в разгар таких исторических событий всего лишь сопли пускал в платок. Пять дней до памятного собрания отличников и пять дней после лежал в кровати и сморкался. В самом деле, между прочим, не алиби, а очевидное саморазоблачение. Когда для полного прикрытия хватает простого, документально подтвержденного разгильдяйства в ведении общественной работы, левыми справками начинают обзаводиться вовсе не случайно.
— Так значит, говорите, тонзиллит?
Вот какой оборот изначально принимала беседа в спартанском кабинете призывного пункта под тусклой лампочкой накаливания. Руки потели, зато остаточный кашель, еще утром досаждавший, прошел бесследно. Уполномоченный казался неисправным электрическим прибором.
В глазах его мерцала жестяная искра, на скулах играла алмазная крупа наждачки. Никаких признаков белкового тепла и хромосомной путаницы. Шкала, движок и тумблер. Сейчас распилит.
И вдруг сквозь соль обиды, сквозь влагу, наполняющую очи, чудится Кузнецу нечто невероятное. Не то улыбки зарождение, не то ухмылки. Как будто бы пошел процесс скругления углов и искривления перпендикуляров. И точно, пестики пальцев внезапно перестали барабанить по зелени казенной столешницы и губы-ниточки порозовели:
— Да вы не волнуйтесь, — сказал товарищ Макунько и положил руки на стол, как пару лыжин. Потом две крапчатые лапы альбиноса перед собою свел, и получилась книжка. Сейчас перевернет, а на ладонях поперек линий жизни написана святая клятва юного ленинца. Раз, два и примет в пионеры, недаром же Толя такое испытание прошел.
— Вас мы ни в чем, абсолютно ни в чем не подозреваем, — действительно заверил лейтенант уже готового Кузнецова. — Если бы хотя бы малейшее сомнение на ваш счет имелось, мы бы беседовали с вами не здесь, в военкомате, вдали от посторонних глаз. Вы в курсе, наверное, куда я приглашаю остальных.
— На самом деле, Анатолий, мне просто захотелось вас узнать поближе, поскольку, как мне кажется, у нас с вами должна быть общая заинтересованность в скорейшем разоблачении тех, кто самым подлым образом, напакостив, а затем в кустах укрывшись, подставил под удар своих товарищей.
Вот оно что! Не голая физиология, а чистая психология. Не тьма непримиримых противоречий, а точка соприкосновения. И выбрана-то безошибочно. Ах, мастер, быть ему скоро капитаном, Виктору Михайловичу Макунько. Или майором.
В общем, проверив и поверив, заговорил гражданский человек с армейским полубоксом о том, о чем слабый духом Толя Кузнецов предпочитал не думать, не вспоминать, уповая, как это водится, на счастье, на авось.
Итак, в самом начале неумытого месяца апреля, недели за две до того, как гипс ожил и начал скалиться, четыре дня гуляла молодежь нашего города химиков и углекопов на музыкальном празднике. Глаза на лоб от удивления лезли. Вечером у театра оперетты спрашивали лишний билетик. Три номинала барыги драли с желающих попасть на показательные выступления участников областного смотра-конкурса дискотек и дискоклубов.
Но это вечером и в холле, а днем в зале с бархатными креслами экзаменовали. В полупустом и полутемном помещении, словно конюшня, населенном почему-то разнообразными кровососущими, строгое жюри оценивало политическую и гражданскую зрелость. И не Графини Лефевр или старорежимной Сильвы, а самодеятельной молодежи, смены, бойцов идеологического фронта новой формации.
Вот для кого Толян старался. Преодолевал дурацкое сопротивление несознательной части коллектива. Ковал программу с названием, обращенным к сердцам горячим, "Товарищ Хара".
От одного видеоряда дыханье перехватывало. Какие слайды! Тут и команданте Че с глазами Павлика Морозова, и дядя Сэм — весь в бородавках звезд с паяльником Моше Даяна. Крестьяне на полях, рабочие на марше. Президент Альенде — палец на спусковом крючке, предатель Пиночет в бандитских очках. Штурмовые винтовки, солдатские сапоги и даже, кажется, нейтронная бомба промелькнула зловещей тенью под звуки «Венсеремоса» и песни "Когда мы едины, мы непобедимы". А в такт попевкам на сцене непрерывно революционную чечетку бьют неутомимые участники институтского танцевального ансамбля "Шахтерский огонек". Пам, пам, парам-пам!
Исключительная работа. Сила. Жюри на целых полчаса забыло о блохах и почесухе. Конечно, за доставленное эстетическое наслаждение, а также, натурально, физическое облегчение диско-клубу Южносибирского горного "33 и 1/3" единогласно присудили первое место. С автоматической возможностью на заключительном вечере в буфетном холле уже на полную катушку задвинуть Аманду Лир и Донну Саммер. Дать жару под оппортунистический стробоскоп и соглашательскую цветомузыку.
Победа! Заслуженный успех.
Безусловно. Но если не кривить душой, то вовсе не ради краснознаменной обкомовской грамоты и ценного подарка, магнитофона «Илеть», Толян два месяца старался, буквально из кожи лез. По-настоящему высокая цель все это время стояла перед ним, светилась светлячком, жужжала мухой.
Победителя областного смотра-конкурса ждала поездка летом в олимпийскую Москву! Там, в столице, городе-герое, должен был лучший из лучших представлять, даже олицетворять наш промышленный, богатый на таланты край. Получал право стать участником культурной программы Олимпиады-80, главного праздника мира и спорта на планете.
И Толя этого добился. А теперь мог лишиться плодов успеха. Мог не поехать, не выступить, не оказаться в кадре. Зря, так сказать, присматривался к красивым желтеньким коробочкам с немецкой обратимой пленкой ОРВО. Ну, то есть, в Мундыбаше и черно-белая сойдет. На это, собственно, и обратил внимание собеседника товарищ Макунько, как только убедился, что Кузнец здоров и, значит, способен взглянуть правде по-мужски прямо в глаза:
— Вы же понимаете, Анатолий, — говорил Виктор Михайлович, и его нос очень многозначительно, в такт взлетам и падениям птичек-бровей, то укорачивался, то удлинялся, — покуда в этом грязном деле не будет поставлена точка, позорное пятно не смыто с института, и речи быть не может об участии вашего, безусловно, интересного клуба в столь ответственном и важном мероприятии.
— Скажу вам больше, — подался даже вперед, навстречу Толе лейтенант. Усами рыжими, как ножками тараканьими, едва не пробежался по еще довольно анемичному лицу президента дискоклуба:
— Под вопросом и не поездка вовсе, что поездка, само существование ваше как коллектива.
Вот так. Просто. По-человечески. С ноткой печали в голосе. Без всяких там дисперсий, девиаций в область поджелудочную:
— В случае недомогания вы обращаетесь к врачу или вас Ида Соломоновна дома, по-семейному пользует?
За эту перемену тона и отношения, Толя, честное слово, готово был немедленно и верно щекою потереться о близко-близко к ней придвинутые колючки каплеуловителя на верхней губе лейтенанта.
Но этого не требовалось. О сущей чепухе, невинном одолжении попросил его Виктор Михайлович.
— Поскольку вы, Анатолий, человек чистый, в центре этой провокации оказавшийся случайно, соответственно незапятнанный и непредвзятый, с вами многие будут очень откровенны. Знаете ли, потребность излить душу заложена в человеке, и лучший друг на самом деле тот, кто никогда не перебивает. Конечно, не следует ожидать настоящих признаний, но если вы будете внимательны и, главное, не станете чураться компании товарищей, прежде всего из состава членов комитета ВЛКСМ, я полагаю, я не сомневаюсь, что вы не только нам поможете, но и в перспективе с вашим клубом можете рассчитывать не на одну лишь поездку в Москву или на БАМ.
Так! Но это в принципе, в общем. Конкретно же медноглазый лейтенант Макунько очень хотел узнать, что точно делали накануне злополучного собрания отличников и именных стипендиатов ЮГИ, примерно с семнадцати ноль-ноль до двадцати одного, два других основателя "Тридцати трех и одной трети". Как, имея устойчивый иммунитет к гриппу, провела трудный понедельник 21 апреля неразлучная пара — бывший заместитель секретаря комсомольской организации Василий Закс и действующий командир институтской молодежной дружины Игорь Ким?
А очень просто. Пили!
Есть за общежитием номер три, за гаражами и карагачами, детский садик. В нем сторожем ночным работает, под лампочкой кемарит и в кухне тибрит хлеб, Толин одногруппник Гера Марков. Вот он-то и запомнил в ограде дошкольного учреждения петергофской выразительной силы скульптурную группу. Васька Закс, с непредсказуемыми интервалами, словно шутиха, селедкой фонтанировал, а цепкий Игореха Ким его держал. Ловко. Одной рукой не позволяя другу лечь, свободной направлял тугую самоварную струю из собственных штанов в песочек под грибком.
И так они красиво отдыхали именно вечером двадцать первого. Ведь Герман Марков не в форточку пускал дымок, а на крылечко вышел покурить как раз из-за того, что телик второй час транслировал икру совпартактива. Собрание в огромной банке зала и центнер цифирьки 110 над бесконечным рядом членов президиума.
Это уж потом, умывшись и переодевшись, два героя, Ким и Закс, подняли по тревоге бойцов студенческой дружины и до рассвета занимались любимым делом. Боролись за здоровый быт. Ногами открывали двери, бесцеремонно врывались в комнаты, устраивали дознания и обыски без протокола на всех восьми этажах студенческой общаги номер три.
Собственно, рассказ об этом чудовищном злоупотреблении общественным доверием, неприкрытом самодурстве, самоуправстве, невиданном, но регулярном и принес Толян на встречу с куратором в горсад. Без применения спецсредств и спецмероприятий, как чижик, поклевав в буфете бублик, узнал всю правду и оперу пересказал. Смог восстановить доверие к себе, которое чуть было не утратил после невнятных объяснений. Недостойных добровольного помощника органов. Ах, домашнее недоразумение, пустяки, не опоздание, а чешуя, ошибка измерения времени и пространства…
— Так, так, — сошлись над переносицей две чайные гусеницы бровей, посовещались и на исходные позиции вернулись — значит, находились в нетрезвом состоянии?
— Да, — подтвердил Кузнец. — Вне всякого сомнения.
Красота, а еще говорят чудес не бывает. Между тем, все это время невысокий Толя поспевал. Шагал геройски с рослым лейтенантом в ногу. Словно не по зеленой аллейке городского сада, а по брусчатке к посту номер один.
— Отлично, отлично, — сказал сам себе товарищ Макунько и без команды выполнил кру-гом. Мгновенно развернулся. Всю красоту парадно-показательную смазал. Смахнул. Заставил Толю, как час тому назад на шумном пешеходном переходе, позорно дергаться, воздух ловить руками и прыгать зайчиком. Но, слава Богу, не упал. Просто не слишком плавно развернулся и увидел под синей кепкой-восьмиклинкой шею. Крепкую и цилиндрическую, как поршень на стенде в лаборатории гидравлических установок.
Конечно, Виктор Михайлович — гвоздь, не человек, но и ему, оказывается, эмоции теплокровных не чужды. Шутка ли, просматривалось безответственное, если не преступное вообще, пособничество подонкам и негодяям. Причем не только со стороны отдельных отщепенцев, целые группы и коллективы молодых людей не понимали серьезности поставленной задачи.
Ведь сколько уже раз он об этом показательном рейде слышал. Скольких людей расспрашивал о нем. Каких только подробностей не сообщали, а вот о главном, центральном, никто и не заикнулся. Ну, что же, на том, как говорится, и попались. Теперь не важно даже, имел ли место умысел или всех сбило с толку неправильно понимаемое чувство локтя. Скрываемое говорило само за себя. Расслабились, приняли белой, пивной пеной занюхнули, а вот стеклопосуду сдать забыли.
— Хорошо, — сказал товарищ Макунько и выполнил раз-два на месте стой. Толян, вновь выбившись из ритма, пытался было неуклюжесть компенсировать жалким равняйсь налево, но сделал все равно топ-топ. Два лишних шага. Когда Кузнец остановился и развернулся, лейтенант уже полностью владел собой.
— Неплохо, Анатолий, — резюмировал Виктор Михайлович, и рыжие иголки его усов опали слово разрядившись, — ваши сведения в общем и целом совпадают с моими, но есть и заслуживающие внимание различия. Их изучением мы и займемся.
Мама! Сладкое чувство сопричастности, да еще с устатка, чуть не лишило Толю разума. Бедному и впрямь почудилось, что вслед за этим невероятным «мы» должно последовать немедленное приглашение в суровый зеленый дом на площади Советов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28