На правом плече был
нашит белый суконный крест особой формы. Под плащом виднелась несовмес-
тимая с монашеским саном кольчуга с рукавами и перчатками из мелких ме-
таллических колец; она была сделана чрезвычайно искусно и так же плотно
и упруго прилегала к телу, как наши фуфайки, связанные из мягкой шерсти.
Насколько позволяли видеть складки плаща, его бедра защищала такая же
кольчуга; колени были покрыты тонкими стальными пластинками, а икры -
металлическими кольчужными чулками. За поясом был заткнут большой обою-
доострый кинжал - единственное бывшее при нем оружие.
Ехал он верхом на крепкой дорожной лошади, очевидно для того, чтобы
поберечь силы своего благородного боевого коня, которого один из оруже-
носцев вел позади. На коне было полное боевое вооружение; с одной сторо-
ны седла висел короткий бердыш с богатой дамасской насечкой, с другой -
украшенный перьями шлем хозяина, его колпак из кольчуги и длинный обою-
доострый меч. Другой оруженосец вез, подняв вверх, копье своего хозяина;
на острие копья развевался небольшой флаг с изображением такого же крес-
та, какой был нашит на плаще. Тот же оруженосец держал небольшой треу-
гольный щит, широкий вверху, чтобы прикрывать всю грудь, а книзу заост-
ренный. Щит был в чехле из красного сукна, а поэтому нельзя было увидеть
начертанный на нем девиз.
Вслед за этими двумя оруженосцами ехали еще двое слуг; темные лица,
белые тюрбаны и особый покрой одежды изобличали в них уроженцев Востока.
Вообще в наружности этого воина и его свиты было что-то дикое и чужезем-
ное. Одежда его оруженосцев блистала роскошью, восточные слуги носили
серебряные обручи на шеях и браслеты на полуобнаженных смуглых руках и
ногах. Их одежда из шелка, расшитая узорами, указывала на знатность и
богатство их господина и составляла в то же время резкий контраст с
простотой его собственной военной одежды. Они были вооружены кривыми
саблями с золотой насечкой на рукоятках и ножнах и турецкими кинжалами
еще более тонкой работы. У каждого торчал при седле пучок дротиков фута
в четыре длиною, с острыми стальными наконечниками. Этот род оружия был
в большом употреблении у сарацин и поныне еще находит себе применение в
военной игре, любимой восточными народами и называемой "эль-джерид". Ло-
шади, на которых ехали слуги, были арабской породы; сухощавые, легкие, с
упругим шагом, тонкогривые, они ничем не напоминали тех тяжелых и круп-
ных жеребцов, которых разводили в Нормандии и Фландрии для воинов в пол-
ном боевом вооружении. Рядом с этим громадными животными арабские лошади
казались изящной, легкой тенью.
- Необычный вид этой кавалькады возбудил любопытство не только Вамбы,
но и его менее легкомысленного товарища. В монахе он тотчас узнал приора
аббатства Жорво, известного по всей округе за большого любителя охоты,
веселых пирушек, а также, если верить молве, и других мирских утех, еще
менее совместимых с монашескими обетами.
Но в те времена не слишком строго относились к поведению монахов и
священников, так что приор Эймер пользовался доброй славой среди соседей
своего аббатства. Его веселый и вольный нрав и постоянная готовность да-
ровать отпущение мелких прегрешений делали его любимцем всех местных
дворян, титулованных и нетитулованных, со многими из которых он был в
родстве, так как принадлежал к именитой норманской фамилии. Дамы в осо-
бенности были расположены относиться без излишней суровости к поведению
человека, который не только являлся неизменным поклонником прекрасного
пола, но и отличался умением прогонять смертельную скуку, слишком часто
одолевавшую их в старинных покоях феодальных замков. Настоятель с азар-
том увлекался охотой, у него были лучшие соколы и борзые во всей север-
ной округе, этим видом спорта он завоевал симпатии дворянской молодежи;
с людьми почтенного возраста он разыгрывал другую роль, что отлично ему
удавалось, когда это было нужно. Его поверхностная начитанность была
достаточно велика, чтобы внушать окружающим невеждам почтение к его уче-
ности, а важная осанка и возвышенные рассуждения об авторитете церкви и
духовенства поддерживали мнение о его святости. Даже простой народ, ко-
торый всех строже судит поведение высших сословий, относился снисходи-
тельно к легкомыслию приора Эймера. Дело в том, что Эймер был очень
щедр, а за милосердие, как известно, отпускается множество грехов.
Большая часть монастырских доходов находилась в его полном распоряжении.
Это давало ему возможность не только много тратить на свои прихоти, но и
оказывать щедрую помощь соседним крестьянам. Если и случалось приору Эй-
меру с излишней пылкостью скакать на охоте или чересчур засиживаться на
пиру, если кому-нибудь приходилось видеть, как на рассвете он пробирает-
ся через боковую калитку в стене своего аббатства, возвращаясь домой
после свидания, продолжавшегося целую ночь, люди только пожимали плечами
и примирялись с такими проступками настоятеля, вспоминая, что точно так
же грешили и многие из его собратий, не искупая своих грехов теми ка-
чествами, какими отличался этот монах. Словом, приор Эймер был очень хо-
рошо известен и нашим саксам. Они неуклюже поклонились ему и получили
его благословение: "Benedicite, mes filz". [8]
Но диковинная внешность спутника Эймера и его свиты поразила вообра-
жение свинопаса и Вамбы так, что они не слыхали вопроса настоятеля, ког-
да он осведомился, не знают ли они, где можно было бы остановиться на
ночлег. Особенно удивила их полумонашеская-полувоенная одежда загорелого
иностранца и странный наряд и невиданное вооружение его восточных слуг.
Очень вероятно также, что для слуха саксонских крестьян неприятен был
язык, на котором было им преподано благословение и задан вопрос, хотя
они и понимали, что это значит.
- Я вас спрашиваю, дети мои, - повторил настоятель, возвысив голос и
перейдя на тот диалект, на котором объяснялись между собой норманны и
саксы, - нет ли по соседству доброго человека, который из любви к богу и
по усердию к святой нашей матери-церкви оказал бы на нынешнюю ночь гос-
теприимство и подкрепил бы силы двух смиреннейших ее служителей и их
спутников? - Несмотря на внешнюю скромность этих слов, он произнес их с
большой важностью.
"Двое смиреннейших служителей матери-церкви! Хотел бы я поглядеть,
какие же у нее бывают дворецкие, кравчие и иные старшие слуги", - поду-
мал про себя Вамба, однако же, хотя и слыл дураком, остерегся произнести
свою мысль вслух.
Сделав мысленно такое примечание к речи приора, он поднял глаза и от-
ветил:
- Если преподобным отцам угодны сытные трапезы и мягкие постели, то в
нескольких милях отсюда находится Бринксвортское аббатство, где им, по
их сану, окажут самый почетный прием; если же они предпочтут провести
вечер в покаянии, то вон та лесная тропинка доведет их прямехонько до
пустынной хижины в урочище Копменхерст, где благочестивый отшельник при-
ютит их под своей крышей и разделит с ними вечерние молитвы.
Но приор отрицательно покачал головой, выслушав оба предложения.
- Мой добрый друг, - сказал он, - если бы звон твоих бубенчиков не
помутил твоего разума, ты бы знал, что Clericus clericum non decimal
[9], то есть у нас, духовных лиц, не принято просить гостеприимства друг
у друга, и мы обращаемся за этим к мирянам, чтобы дать им лишний случай
послужить богу, оказывая, помощь его служителям.
- Я всего лишь осел, - отвечал Вамба, - и даже имею честь носить та-
кие же колокольчики, как и мул вашего преподобия. Однако мне казалось,
что доброта матери-церкви и ее служителей проявляется, как и у всех про-
чих людей, прежде всего к своей семье.
- Перестань грубить, нахал! - крикнул вооруженный всадник, сурово пе-
ребивая болтовню шута. - И укажи нам, если знаешь, дорогу к замку... Как
вы назвали этого франклина, приор Эймер?
- Седрик, - отвечал приор, - Седрик Сакс... Скажи мне, приятель, да-
леко ли мы от его жилья и можешь ли ты показать нам дорогу?
- Найти дорогу будет трудновато, - отвечал Гурт, в первый раз вступая
в беседу. - Притом у Седрика в доме рано ложатся спать.
- Ну, не мели пустяков! - сказал воин. - Могут и встать, чтобы при-
нять таких путников, как мы. Нам не пристало унижаться и просить гостеп-
риимства там, где мы вправе его требовать.
- Уж не знаю, - угрюмо сказал Гурт, - хорошо ли я сделаю, если укажу
дорогу к дому моего господина таким людям, которые хотят требовать то,
что другие рады получить из милости.
- Ты вздумал еще спорить со мной, раб! - воскликнул воин.
С этими словами он пришпорил свою лошадь, заставил ее круто повернуть
и поднял хлыст, собираясь наказать дерзкого простолюдина.
Гурт метнул на него злобный и мстительный взгляд и с угрозой, хотя и
нерешительно, схватился за нож; но в ту же минуту приор Эймер двинул
своего мула вперед и, встав между воином и свинопасом, предупредил опас-
ное столкновение.
- Нет, именем святой Марии прошу вас, брат Бриан, помнить, что вы те-
перь не в Палестине, где владычествовали над турецкими язычниками и не-
верными сарацинами; здесь, на нашем острове, мы не любим ударов и прини-
маем их только от святой церкви, которая карает любя... Скажи мне, доб-
рый человек, - продолжал он, обращаясь к Вамбе и подкрепляя свою речь
небольшой серебряной монетой, - как проехать к Седрику Саксу. Ты должен
знать туда дорогу и обязан указать ее любому путнику, а тем более духов-
ным лицам вроде нас.
- Право же, честной отец, - отвечал шут, - сарацинская голова вашего
преподобного брата до того перепугала мою, что я позабыл дорогу домой...
Не знаю даже, попаду ли и сам туда сегодня...
- Вздор! - сказал настоятель. - Коли захочешь, так вспомнишь. Этот
преподобный собрат мой всю жизнь сражался с сарацинами за обладание гро-
бом господним. Он принадлежит к ордену рыцарей Храма, о которых ты, мо-
жет быть, слышал: он наполовину монах, наполовину воин.
- Если он хоть наполовину монах, - сказал шут, - то ему не пристало
так неразумно обращаться с прохожими, если они замедлят с ответом на
вопросы, до которых им нет дела.
- Ну, я прощаю тебя с тем условием, что ты покажешь мне дорогу к дому
Седрика, - сказал аббат.
- Ладно, - отвечал Вамба. - Извольте, ваше преподобие, ехать по этой
тропинке до того места, где увидите вросший в землю крест; от него едва
одна верхушка виднеется, да и то не больше как на локоть вышиной. От
этого креста в разные стороны идут четыре дороги. Но вы поверните влево,
и надеюсь, что ваше преподобие достигнет ночлега прежде, чем разразится
гроза.
Аббат поблагодарил мудрого советчика, и вся кавалькада, прмшпорив ко-
ней, поскакала с той быстротой, с какой люди спешат достигнуть ночлега,
спасаясь от ночной бури.
Когда топот копыт замер в отдалении, Гурт сказал своему товарищу:
- Если преподобные отцы последуют твоему умному совету, вряд ли они
доедут сегодня до Ротервуда.
- Да, - сказал шут ухмыляясь, - но зато они могут доехать до Шеффил-
да, коли им посчастливится, а для них и то хорошо. Не такой уж я плохой
лесничий, чтоб указывать собакам, где залегла дичь, если не хочу, чтобы
они ее задрали.
- Это ты хорошо сделал, - сказал Гурт. - Плохо будет, если Эймер уви-
дит леди Ровену, а еще хуже, пожалуй, если Седрик поссорится с этим мо-
нахом, что легко может случиться. А мы с тобой - добрые слуги: будем
только смотреть да слушать и помалкивать.
Возвратимся к обоим всадникам, которые вскоре оставили рабов Седрика
далеко позади и вели беседу на нормано-французском языке, как и все тог-
дашние особы высшего сословия, за исключением тех немногих, которые еще
гордились своим саксонским происхождением.
- Чего хотели эти наглецы, - спросил рыцарь Храма у аббата, - и поче-
му вы не позволили мне наказать их?
- Но, брат Бриан, - отвечал приор, - один из них совсем дурак, и
странно было бы требовать у него ответа за его глупости; что же касается
другого грубияна, то он из породы тех неукротимых, свирепых дикарей, ко-
торые, как я вам не раз говорил, все еще встречаются среди потомков по-
коренных саксов: для них нет большего удовольствия, чем показывать при
каждом удобном случае свою ненависть к победителям.
- Ну, вежливость я бы живо в них вколотил! - ответил храмовник. - С
подобными людьми я умею обращаться. Наши турецкие пленные в своей неук-
ротимой ярости кажутся страшнее самого Одина; однако, пробыв два месяца
у меня в доме под руководством моего смотрителя за невольниками, они
становились смирными, послушными, услужливыми и даже раболепными. Прав-
да, сэр, с ними приходится постоянно остерегаться яда и кинжала, потому
что они при каждом удобном случае охотно пускают в ход и то и другое.
- Но ведь у всякого народа свои обычаи и нравы, - возразил приор Эй-
мер. - Прибей вы этого малого, мы так и не узнали бы дороги к дому Сед-
рика; кроме того, если бы нам самим и удалось добраться туда, то Седрик
непременно затеял бы с вами ссору из-за побоев, нанесенных его рабам.
Помните, что я вам говорил: этот богатый франклин горд, вспыльчив, рев-
нив и раздражителен, он настроен против нашего дворянства и в ссоре даже
со своими соседями - Реджинальдом Фрон де Бефом и Филиппом Мальвуазеном,
которые шутить не любят. Он так крепко держится за права своего рода и
так гордится тем, что происходит по прямой линии от Херварда, одного из
знаменитых поборников семицарствия, что его не называют иначе, как Сед-
рик Сакс. Он похваляется своим кровным родством с тем самым народом, от
которого многие из его соплеменников охотно отрекаются, чтобы избегнуть
- - vae victis [10] - бедствий, выпадающих на долю побежденного.
- Приор Эймер, - сказал храмовник, - вы большой любезник, знаток
женской красоты и не хуже трубадуров знакомы со всем, что касается уста-
вов любви;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12