— Ваш субботний клиент исчез?
— Похоже на то…
Занявшись другими текущими делами, Мегрэ почти целый час не думал о Планшоне. Затем он поднялся из-за стола, чтобы зажечь свет, так как начинало темнеть.
Внезапно он решился зайти к начальнику полицейского управления.
— Мне нужно поговорить с вами об истории, которая меня беспокоит…
Рассказывая о визите к нему домой Планшона, комиссар чувствовал себя немного неловко: его доводы выглядели малоубедительными, и начальник мог подумать, что Мегрэ придавал этому делу слишком большое значение.
— Вы не находите, что он просто сумасшедший?
Начальник управления повидал немало таких типов. Проявляя хитрость и изобретательность, некоторым из них все же удавалось попасть к нему на прием. И как только они начинали излагать суть своего визита, сразу становилось ясно, что они несли вздор.
— Трудно сказать… Я говорил с его женой…
Мегрэ коротко рассказал о своей утренней встрече с мадам Планшон.
Как комиссар и ожидал, его начальник воспринял драму хозяина малярной мастерской совсем по-другому, чем он, и, казалось, был удивлен, почему Мегрэ так обеспокоен исчезновением Планшона.
— Вы боитесь, что он покончил с собой?
— Такое вполне могло произойти…
— Только что вы сказали, что он намекал на самоубийство… Тогда я не понимаю, зачем он забрал из дома два чемодана со своими вещами…
Мегрэ молчал, глубоко затягиваясь дымом.
— Может быть, он решил наконец уехать из Парижа… А возможно, всего лишь переехал в первый же попавшийся отель, — продолжал рассуждать начальник управления.
Мегрэ покачал головой и вздохнул:
— Я как раз и хочу все это выяснить… Прошу вашего разрешения допросить любовника…
— Что он за человек?
— Его я еще не видел, но, насколько мне известно, у него, похоже, нелегкий характер… Я хотел бы также допросить и рабочих малярной мастерской…
— Учитывая наши отношения с прокуратурой, советую вам согласовать этот вопрос с самим прокурором.
Опять намек на скрытую и затяжную вражду между уголовной полицией и этими важными господами из Дворца правосудия!
Мегрэ еще припоминал то время, когда мог вести расследование, ни с кем не советуясь, и передавал дело в руки следователя лишь после того, как оно было полностью завершено.
С тех пор появились многочисленные законы и декреты, регламентирующие каждый шаг и жест тех, кто искал улики, изобличающие преступников. Далее его утренний визит на улицу Толозе можно расценивать как незаконный, и, если Рене Планшон пожалуется, у него будут серьезные неприятности.
— Может быть, вам лучше дождаться результатов розыска?
— У меня такое предчувствие, что это ничего не даст.
— Ну, так действуйте, если настаиваете… Желаю удачи…
Около пяти часов вечера Мегрэ прошел через небольшую дверь уголовной полиции в совершенно иной мир, который помещался в другом крыле Дворца правосудия.
Этот мир представляли прокуроры и судьи, там находились залы судебных заседаний, просторные коридоры, по которым, словно летая, сновали туда и сюда адвокаты в черных мантиях. Работники уголовной полиции считали, что кабинеты прокуроров выглядели чересчур роскошно и торжественно. В них царил строгий этикет, а все разговоры велись вполголоса.
— Я доложу о вас помощнику генерального прокурора… Он как раз освободился…
Комиссар ждал долго, как приходилось ждать и его посетителям в застекленной приемной уголовной полиции. Наконец дверь кабинета в стиле ампир отворилась, и Мегрэ, ступая по красному ковру, вошел внутрь.
Помощник генерального прокурора был высоким блондином, темный, великолепного покроя костюм хорошо сидел на нем.
— Присаживайтесь, прошу вас… Какие у вас проблемы?..
Он взглянул на ручные платиновые часы с видом человека, которому дорога каждая минута, и можно было подумать, что он торопится на чаепитие в какой-нибудь аристократической гостиной.
Рассказывать здесь, в этом роскошном кабинете, историю мелкого невзрачного маляра-строителя с улицы Толозе было бы вульгарно, чуть ли не дурным тоном. И уж совсем не стоило упоминать о том, что Планшон несколько раз прерывал свою трогательную и полную отчаяния исповедь, чтобы взбодриться сливянкой.
— Я еще не знаю, идет ли речь о самоубийстве, преступлении или Планшон просто уехал, — заключил свой рассказ Мегрэ.
Хозяин кабинета слушал его, внимательно рассматривая свои длинные и тонкие пальцы с ухоженными ногтями.
— И что же вы собираетесь предпринять?
— Я хочу допросить Роже Пру, любовника, о котором вам только что упомянул. Потом мне нужно побеседовать с рабочими малярной мастерской…
— Как по-вашему, этот Пру может доставить нам неприятности?
— Боюсь, что да.
— Но вы все же настаиваете на допросе?
Видя, что, как и в кабинете начальника полицейского управления, он не находит поддержки, Мегрэ чуть было не решил отказаться от расследования, просто выбросить из головы того невзрачного человечка с заячьей губой, который столь странным образом вторгся в его личную жизнь на бульваре Ришар-Ленуар.
— Так что вы решили?
— Не знаю… Всякое могло произойти… Именно поэтому и нужно поговорить с этим Пру…
Комиссар уже не надеялся получить согласие, как вдруг помощник генерального прокурора посмотрел еще раз на часы, поднялся из-за стола и произнес:
— Посылайте ему вызов на допрос… Но будьте осторожнее… Что касается рабочих, если вы действительно желаете с ними поговорить…
Четверть часа спустя Мегрэ уже сидел в своем кабинете и заполнял бланки повесток с казенными формулировками. Потом вызвал Люка.
— Мне нужны имена и адреса рабочих малярной мастерской Планшона на улице Толозе… Обратись в справочный отдел социального обеспечения… У них должны быть списки в картотеке…
Через час он заполнил три других повестки: кроме Роже Пру, в мастерской были еще трое рабочих, в том числе молодой итальянец Анжело Массолетти.
После этого до девяти часов вечера комиссар вел опрос свидетелей по делу о краже драгоценностей. В основном, это были служащие отелей, где произошли хищения. Поужинав сандвичами, он отправился домой и перед сном выпил грогу с двумя таблетками аспирина.
На следующий день, в девять часов утра, плотный мужчина с седыми волосами и розового цвета лицом ожидал его в приемной. Через несколько минут Мегрэ пригласил его в свой кабинет.
— Вас зовут Жюль Лавис?
— Да. Но все называют меня Папашей… А кое-кто и Святым Петром. Наверное, из-за волос, которые они принимают за божественный нимб…
— Садитесь…
— Благодарю вас… Мне чаще приходится стоять на малярной лестнице, чем сидеть…
— Давно вы трудитесь у Леонара Планшона?
— Мы работали вместе, когда он был еще совсем молодой, у Лемперера, прежнего хозяина мастерской…
— Значит, вам известно, что сейчас происходит в доме на улице Толозе?
— Я бы ответил вам, но это будет зависеть…
— От чего?
— От того, как вы поступите, если я вам все расскажу…
— Не понимаю…
— Если вы собираетесь передать содержимое нашего разговора хозяйке или мосье Роже, то ничего вам не скажу… Я ведь всего лишь рабочий… И уж тем более, если мне придется повторить свои показания перед судом…
— Почему перед судом?
— Потому что, когда вас вызывают в полицию, то, значит, произошло что-то неладное, разве не так?
— Вы полагаете, что в доме на улице Толозе что-то случилось?
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Думаю, что тема нашего разговора останется между нами…
— Что вы хотите узнать?
— Какие отношения были между вашим хозяином и его женой?
— Разве она вам об этом не сказала?.. Я же видел, как вы прошли через двор и почти час беседовали с ней…
— Давно Пру стал ее любовником?
— Любовником, не знаю… Но вот уже два года, как он спит в доме…
— А как к этому отнесся Планшон?
— Как и любой рогоносец!
— Вы хотите сказать, что он воспринял такую ситуацию как должное?
— Как должное или нет, но он ничего не мог поделать…
— Но ведь это происходило у него в доме?
— Может быть, он так считал, но, скорее, это был ее дом.
— Когда он женился на ней, у нее же ничего не было…
— Да, я припоминаю… И все же, когда я впервые увидел ее, то сразу понял, что она все приберет к своим рукам…
— Вы считаете, что Планшон был слабым человеком?
— Возможно, это и так… Но скорее я бы сказал, что он славный парень, но ему не повезло… Он мог бы быть счастлив с любой другой женщиной… И надо же было такому случиться, что ему попалась именно эта…
— Однако несколько лет они жили дружно…
Старик со скептическим видом покачал головой:
— Ну, если вы так считаете…
— А вы другого мнения?
— Возможно, он и был счастлив… Вполне вероятно, и она была счастлива по-своему… Только они никогда не были счастливы вместе…
— Она ему изменяла?
— Думаю, она изменяла ему прежде, чем перебралась на улицу Толозе… Заметьте, раньше я этого не замечал… Но как только она стала мадам Планшон…
— С кем она ему изменяла?
— С первым встречным самцом… Почти со всеми рабочими малярной мастерской… Будь и я помоложе…
— Планшон о чем-нибудь догадывался?
— Разве мужья это замечают?
— А как было с Пру?
— Здесь ей попался твердый мужчина, который сам себе на уме… Ему мало было мимолетной связи, как это было с другими…
— Вы считаете, что с самого начала он хотел выжить хозяина?
— Сначала — из кровати… Потом — из мастерской… Если вы теперь передадите мои слова Пру, то мне придется подыскивать себе работу в другом месте… Не говорю уж о том, что он может подстеречь меня где-нибудь в темном закоулке…
— Он такой горячий?
— Никогда не видел, чтобы он кого-то ударил, но врагом его я стать бы не хотел…
— Когда вы видели Планшона в последний раз?
— Наконец-то! Долго же вы тянули, чтобы задать этот вопрос. Я заранее к нему приготовился, так как знал, что вы об этом спросите. Я видел его в понедельник, в половине шестого вечера…
— Где?
— На улице Толозе… Мы работали в разных местах.. Мне приказали перекрасить кухню у одной старушки на улице Коленкур… Хозяин и другие маляры работали в новом доме на авеню Жюно… Работы там много… Недели на три, не меньше… Около половины шестого, как я уже сказал, я был в мастерской, когда во двор въехал грузовик… За рулем был хозяин, Пру сидел рядом с ним, а Анжело и длинный Жеф находились сзади…
— Ничего необычного вы не заметили?
— Нет. Они выгрузили инструменты, и хозяин, как обычно, вошел в дом, чтобы переодеться… Он всегда переодевался после работы…
— Вам известно, как он проводил свои вечера?
— Да… Мне случалось встречать его.
— Где?
— В бистро… С тех пор, как Пру окончательно устроился в доме, Планшон начал крепко выпивать, особенно по вечерам…
— Вам не казалось, что он мог покончить с собой?
— Мне это даже не приходило в голову.
— Почему?
— Уж если он два года мирился с такой ситуацией, то, наверное, терпел бы измену жены и всю жизнь…
— Вы знаете о том, что он уже не владелец мастерской?
— Он уже давно ей не владеет… Его только считали хозяином, но в действительности он им не был…
— Никто вам не говорил о том, что Пру выкупил у него мастерскую?
Жюль Лавис, прозванный Папашей, внимательно посмотрел на комиссара и отрицательно покачал головой.
— Им удалось заставить его подписать бумагу?
И как бы обращаясь к самому себе, он закончил фразу:
— Они еще хитрее, чем я думал…
— Разве Пру не говорил вам об этом?
— Впервые слышу от вас и совсем этому не удивлен… Не потому ли он уехал?.. Они все-таки вышвырнули его. за дверь?
Казалось, старый маляр был искренне огорчен.
— Мне только непонятно, почему он не взял с собой дочь? Я был убежден, что именно из-за нее он терпел все эти унижения…
— Разве во вторник вам ничего не сообщили?
— Пру лишь сказал, что Планшон уехал.
— Он не уточнил, при каких обстоятельствах это произошло?
— Рассказал только, что Планшон был в стельку пьян, когда пришел забирать свои вещи…
— Вы ему поверили?
— А почему бы и нет?.. Разве все было не так?
Во взгляде маляра появилось любопытство.
— Вы что-то от меня скрываете, не так ли?
— А вы?
— Вернувшись как-то домой, я сказал своей ясене, что Планшон долго не выдержит… А все потому, что он действительно любил свою супругу… До такой степени, что выглядел просто идиотом… Ну, а на дочь он молился, как на икону…
— Грузовик выезжал со двора во вторник утром?
— Да… Нас всех развозил на работу Пру… Он высадил меня на улице Коленкур, напротив дома, где живет эта старушка…
— Ничего необычного вы не заметили?
— В грузовике были бидоны с краской, рулоны обоев, кисти, что же еще?
— Благодарю вас, мосье Лавис.
— Это все?
Старик казался огорченным.
— Вы хотите, чтобы я задал вам другие вопросы?
— Нет. Я думал, что наша беседа будет дольше… Я ведь впервые в полиции…
— Если вдруг вы что-то еще вспомните, обязательно придите или позвоните мне…
— Пру наверняка спросит меня, о чем мы с вами толковали…
— Скажите ему, что я расспрашивал о Планшоне, интересовался, как он себя вел и мог ли покончить с собой…
— Вы думаете, он это сделал?
— Я знаю об этом столько же, сколько и вы…
Старик-маляр ушел, а через несколько минут комиссар пригласил в кабинет молодого итальянца Агокело. Он приехал во Францию всего лишь шесть месяцев назад, и Мегрэ пришлось по два или три раза повторять ему каждый вопрос.
Отвечая на один из них, молодой маляр, казалось, удивился.
— Ваша хозяйка никогда с вами не заигрывала?
— Заигрывала?
Анжело был красивым юношей с неясными и ласковыми глазами.
— Не пыталась ли она завлечь вас в дом? Он рассмеялся и запротестовал:
— А что сказал бы на это господин Роже?
— Он ревнивый?
— Думаю, что…
И он сделал жест рукой, словно вонзая кинжал в грудь.
— Значит, господина Планшона вы после понедельника больше не видели?
На этом комиссар отпустил итальянца. Третий рабочий, вызванный на одиннадцать часов и которого его приятели прозвали верзилой Жефом, постоянно твердил, отвечая на вопросы:
— Не знаю…
Он не желал впутываться в чужие дела и не питал, видимо, особой любви к полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14