https://wodolei.ru/catalog/mebel/uglovaya/yglovoj-shkaf/ 

 

А почему вы третью чашку поставили? Вы ещё кого-нибудь ждёте?
– С нами Алёша чайку попьёт, – отозвалась она. И привычно окликнула: – Алёша! Идите чай пить!..
– Какой Алёша?.. – оглянулся Моня, и тётя Фира запоздало сообразила, что новость его не слишком обрадовала.
– Мой жилец… я ему комнатку… – растерянно и виновато выговорила она. – Он мне…
– Алексей, – бодро представился Снегирёв. Тёти-Фирин гость без большой охоты протянул руку:
– Миша…
– Алёша, осторожнее, у Монечки РУКИ!.. – поспешила предостеречь жильца Эсфирь Самуиловна.
И немедленно прикусила язык: если Монечка пожелал быть для него Мишей, значит, пускай так оно и будет, а её, старую безмозглую клизму, никто не просил болтать языком. Между тем Алексей, вняв предупреждению, со всей мыслимой осторожностью подержал Монину руку в своей и уселся за стол, на привычное место. Тётя Фира поспешно разрезала пирог и поставила блюдо посередине, рядом с пирожными:
– Вроде не совсем ещё остыл, кушайте, мальчики. Снегирёву повторять было не нужно – сразу ухватил румяный уголок и откусил половину:
– Вкусно-то как, тётя Фира…
Он был одет по-домашнему: в пузырящиеся на коленях тренировочные штаны и серую тенниску. Столичный житель Моня, в противоположность ему, не пожелал расстаться ни с галстуком («техасский» кожаный ремешок, застёгнутый металлической бляшкой), ни с пиджаком. Он поддел облюбованный кусок специальной лопаточкой, но увы! Пышное тесто слишком хорошо поднялось, кусок был поперёк себя толще, что в сочетании с рыхлой капустной начинкой делало всё сооружение весьма неустойчивым. Лопаточка же годилась только для транспортировки худосочных импортных кексов. …То есть, как говорят в таких случаях на Востоке, «ферфаллен ди ганце постройка». Дело не кончилось катастрофой только потому, что многоопытная тётя Фира успела схватить тарелочку и поймать ею падающий на скатерть пирог.
– А что у вас с руками, если не секрет? – доброжелательно спросил Снегирёв. – Попортили где-то?
– Алёша, я же вам рассказывала, – снова встряла Эсфирь Самуиловна. – В своё время Мо… Мишеньке не дали возможности стать скрипачом, но он хочет непременно вернуться в музыку и очень упорно занимается самостоятельно.
– А-а, – понимающе кивнул Снегирёв. И потянулся за добавкой.
Моня наконец отведал пирога, действуя чайной ложечкой и всем своим видом показывая, какой это верх неприличия – есть руками.
– Ну как?.. – с надеждой спросила хозяйка.
– Вкусно, конечно, тётя Фира. Как всегда у вас, – прожевав, ответствовал Моня. – Но, по-моему, прошлый раз было удачнее. Тут такие жёсткие корки…
– Так и не ешь их, Монечка, а то в самом деле живот ещё разболится, – захлопотала Эсфирь Самуиловна. – Оставь, я голубям потом покрошу…
Моня с видом извечного страдальца переместил на свою тарелку пирожное из коробочки:
– Что верно, то верно, фабричное всегда как-то надёжней…
Это был любимый лозунг Софочки, Софьи Марковны, которая доводилась ему родной тёткой и, что характерно, стряпать умела исключительно бутерброды.
Снегирёв покрошил на ладонь немного начинки и теста и наклонился предложить вертевшемуся под ногами коту:
– А нам с Василием в самый кайф. Правда, коташка? Васька принюхался и с готовностью уткнулся мохнатой мордочкой ему в руку.
Моня расправился с безвкусной фабричной продукцией и принялся самоотверженно ковырять ложечкой развалины пирога:
– Зачем же голубям. Чтобы не обижать вас, тётя Фира…
Снегирёв вытер о штаны тщательно облизанную Васькой ладонь и взял очередной кусок. Моня наконец доколупал первый и заметил ему:
– Очень сытный пирог. Вы, кстати, знаете, Алексей, что так наедаться на ночь не полезно для здоровья? Могут быть неприятности с печенью.
– Да? – простодушно удивился тёти-Фирин жилец и подлил себе чаю. – А я-то радуюсь, какое тесто лёгкое, прямо, знаете, словно мимо желудка проскакивает. Как всё первый кусок ем…
Дело медленно, но верно переходило на личности, причём Алёша действовал по принципу яблока, свисающего сверху на нитке: ни за что не укусишь «без рук», только сам слюнями зальёшься. Тётя Фира в очередной раз дерзнула вмешаться:
– Мишенька, а можно спросить, какой у тебя в Питере интерес? То есть геше… бизнес?
Моня не спеша отряхнул с костюмных брюк крошки и ответил с той долей небрежности («…аспирантура в Гарварде – это не важно, и что на Нобелевскую выдвигают – это тоже не важно…»), которая, по мнению многих, призвана подчёркивать истинную значимость дела:
– Да так, ничего особенного… я теперь работаю холдинг-центре «Надёжность, Нравственность, Благородство». Может, слышали – в прессе нас чаще проста «ННБ» называют…
Нас!.. Эсфирь Самуиловна уставилась на него чуть ли не с благоговением. Сколько ни было в той самой прессе скандальных разоблачений, слова типа «франчайзинг», «фьючерсная компания» или «холдинг-центр» всё ещё оказывали на неё воздействие, близкое к гипнотическому.
Зато Алексей неожиданно фыркнул. Громко, очень ехидно и без тени почтения:
– А главным начальником кто? Не Микешко? Тот самый, который в девяносто пятом году…
– Послушайте!.. – возмущённо перебил Моня. Его терпению наступил предел. – Я вообще не понимаю что вы здесь делаете? Вас пригласили чаю попить, – вы попили? И что вы всё время вмешиваетесь в чужой разговор? Мы спрашивали вашего мнения?..
Тут тётя Фира потеряла дар речи и только беспомощно переводила взгляд с одного на другого. Снегирёв усмехнулся.
– Бесэдер… – проговорил он, пожимая плечами. – Не буду мешать…
Сгрёб на тарелку ещё два куска пирога, взял чашку, поднялся и ушёл к себе через маленький тамбур, отделявший тёти-Фирины владения от коридора. Кот Васька распушил хвост и, несыто мяукая, помчался следом за ним. «Норвежский лесной» рассчитывал на добавку и имел основания полагать, что там ему не откажут.
Когда бывала возможность, Снегирёв любил поваляться на диване с книжкой. Читать что-нибудь не требующее умственного труда, беззаботно погружаться в дремоту… просыпаться и продолжать чтение. По его меркам это было совершенно неприличное расслабление (завершающий штрих – кот, уютно свернувшийся на животе…), однако старинные диверсантские навыки и тут брали своё.
Узкая и длинная комната, где он обитал, в «проклятое царское время» представляла собой закоулок для горничной. После революции, в эпоху уплотнений, стену отделявшую его от гостиной, сломали, получив двадцатиметровую комнату с двумя разномастными окнами. Такой она и досталась в далёком теперь пятьдесят восьмом счастливому новосёлу – Фирочке Файнберг. Спустя годы та восстановила историческую справедливость, превратив воссозданный «чулок» в нечто вроде кладовки, однако вместо былой кирпичной стеньг между комнатами теперь стояла всего лишь тонкая перегородка. Она великолепно проводила все звуки, и настал момент, когда недреманный инстинкт подтолкнул Алексея, докладывая: на сопредельной территории что-то не вполне так, как всегда. Он отложил книжку, прислушался и сразу всё понял. Из-за переборки доносилось размеренное мужское похрапывание. А вот обычного алгоритма шорохов и шагов, сопровождавшего тёти-Фирин отход ко сну, так и не произошло. Как и приглушённого ритуала проводов гостя.
Он сказал себе, что это его не касается, и перевернул страницу. Потом всё-таки отложил Дика Фрэнсиса, слез с дивана и пошёл проверять.
Тётю Фиру он обнаружил на кухне. Она, оказывается, принесла туда маленькую настольную лампу и тоже пыталась читать, но мало что получалось. Книжка в мягкой обложке то и дело падала из руки, а седая голова неудержимо клонилась.
– Тётя Фира!.. – страшным шёпотом окликнул её Снегирёв. – Вы вообще-то чем тут занимаетесь?..
– Я… я… – Старая женщина испуганно проснулась и зашарила в поисках свалившихся очков. – Бессонница у меня, Алёша.
– Ага, – кивнул он. – Я уж вижу.
Тётя Фира страдальчески заморгала:
– Тогда зачем спрашиваете?..
– Да так. Интересно стало, с какой радости этот поц в вашей комнате дрыхнет, а вы на кухне сидите… – Он проворно нагнулся и, к полному ужасу тёти Фиры, поднял оказавшуюся на полу «нелегальную литературу»: – Ещё и хлам какой-то читаете…
У неё чуть отлегло от сердца, ибо «Убийца на понедельник» на него ни малейшего впечатления не произвёл и к ненужным ассоциациям не подтолкнул. Она поспешно убрала книжку в карман и слегка поджала губы:
– Не говорите такого про Монечку. Во-первых, он хороший мальчик, а во-вторых, вы же его совершенно не знаете.
Алексей искренне изумился:
– А чего ещё я про него не знаю?
– Не надо, Алёша, Монечка, он… он такой неприспособленный… И здоровье… Вам не понять…
– Да где уж мне. Так, значит, Софья Марковна его к вам, потому что у вас вроде как две комнатки, а у неё однокомнатная? И не в кухне же на раскладушке ему, неприспособленному, ночевать?
Эсфирь Самуиловна едва не расплакалась:
– Алёша, поймите, он же у меня на глазах вырос. Я его вот таким помню. Он мне как сын…
– О Господи, – вздохнул Снегирёв. – Ну ладно, тётя Фира, пошли.
– Куда?..
– Спать.
Она попыталась отговориться, дескать, у неё в самом деле бессонница, ей здесь очень хорошо и удобно, и вообще, она так решила. Однако спорить с жильцом в некоторых случаях бывало бессмысленно. Он просто поднял её со стула и препроводил в «свою» комнату, на покрытый пледом старый диван.
– А вы как же, Алёша? – шёпотом, чтобы не разбудить Монечку, забеспокоилась она. Снегирёв молча раскатал по полу спальник. Ему было не привыкать.
Утром гость проснулся в одиннадцатом часу, и тётя Фира получила возможность излить на него новую порцию материнской заботы. Вернувшийся с пробежки Снегирёв хорошо слышал, как открывался и закрывался холодильник, как гудела и попискивала микроволновка. Что же касается аромата разогреваемого пирога, то он был способен пройти навылет не то что хилую перегородку – даже и прежнюю капитальную стену.
Снегирёва, впрочем, к совместному завтраку не пригласили. Надо полагать, во избежание демографической катастрофы. Как только за Монечкой закрылась квартирная дверь, тётя Фира, страдая, постучалась к жильцу:
– Алёша, кофейку с пирожком…
Он сидел на подоконнике, раскрыв маленький, ладошку, компьютер, и что-то набирал на миниатюрной клавиатуре. На часах было уже двенадцать, то есть, по мнению большинства обывателей, неприлично поздно для завтрака. Снегирёва, однако, давно перестали обременять предрассудки, в том числе суточный ритм. Ел и спал, когда желание совпадало с возможностями. Он отставил крохотную машину:
– Спасибо, тётя Фира. Забаловали вы меня…
– Алёша, – сказала Эсфирь Самуиловна. – Вы же понимаете. Вы мне тоже как сын.
– Спасибо, тётя Фира, – повторил он очень серьёзно. Её распирали жгучие новости, и она торжественно поделилась с жильцом:
– Вы знаете, Монечка на той неделе снова приедет. Он сказал, что ночью очень замёрз и почти не спал, потому что от окна ужасно сквозило. Так он мне его вымоет, заделает и заклеит. Вы представляете?
– Не представляю, – с набитым ртом проговорил Алексей. – А как же РУКИ?..
С его точки зрения, Монино уютное похрапывание мало соответствовало замерзанию на сквозняке. Но это было его личное мнение, и он оставил его при себе.
– Вы смеётесь, но он действительно учился на скрипача, – вступилась за Софочкиного родственника Эсфирь Самуиловна. – К сожалению, педагог был… как бы это сказать… очень русский… и Монечку скоро отчислили… Ну то есть вы понимаете.
– А то как же, – кивнул Снегирёв. – Антисемиты кругом. На эту тему даже анекдот есть. Советский ещё… Объявили конкурс на должность телеведущего, собрались соискатели, вызывают их по одному… Ну и вот, выходит такой после прослушивания – рожа в бородавках, хромой, косорукий, перекошенный весь и притом страшный заика. «Ну как, приняли?» – «К-к-какое там, в-в-выгнали… П-п-потому что ев-в-врей…» Тётя Фира, а что за бланки там у вас на буфете лежат? Это не Моня забыл?
Она оглянулась, на миг испугавшись, что неприспособленный Моня действительно оставил у неё какие-нибудь важные документы… И вспомнила вторую сногсшибательную новость, которой хотела поделиться с жильцом.
– Это, – с гордостью сообщила она, – типовое заявление. Вы представляете? Монечкина фирма нам, пенсионерам, надомную работу устраивает. Такую выгодную, между прочим, что вы не поверите. Государство отмахивается, а вот нашлись же люди, помогают… Все, конечно, хотят, но я ведь ему тоже вроде родной…
– Тётя Фира, я вас умоляю… – застонал Снегирёв. – Вы не помните, во времена, когда не было ещё никакого бандитизма, а только мелкий промысел, случилось в Питере одно занятное мошенничество?.. Приходили люди, говорили, что они из газовой службы, и просили жильцов для их же блага помочь сделать «контрольный замер». То есть чисто вымыть две молочные бутылочки и оставить на ночь возле плиты – чтобы, значит, газ, если вытекает, туда набирался. А рано утром завязать горлышко бумажкой, надписать номер квартиры и выставить за дверь на площадку. Бутылки, мол, соберут и увезут на анализ. И если всё будет в порядке, то хозяев больше и беспокоить не будут. Народ, конечно, бутылочки выставлял. И, что самое интересное, ни к кому плиту чинить так и не пришли. Молочные бутылки в те времена, помнится, по пятнадцать копеек сдавали… Вам ни о чём это случайно не напоминает?..
Тётя Фира открыла рот, чтобы с жаром опровергнуть его домыслы и доказать, что выгодный проект «ННБ» ничего общего с «мелким промыслом» отнюдь не имел. Однако в это время за стенкой тихонько пискнул компьютер, и Снегирёв, извинившись, вылез из-за стола. Эсфирь Самуиловна проводила его глазами…
Два Александра и третий – Пушкин
В тот вечер, когда Саша Лоскутков вызвал к матери маленького тёзки-Шушуни, Вере Кузнецовой, «скорую», ехать в больницу она отказалась. Обморок, который случился от усталости – так они тогда решили, – скоро прошёл. Саша под причитания Надежды Борисовны перенёс молодую женщину в комнату, на диван, и почти сразу она открыла глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13


А-П

П-Я