Они продают мэо товары по низкой цене, особенно тем, которые живут на севере Лаоса, на границе с Китаем. Используют суеверия. Через своих подставных людей американцы говорят мэо: "У вас родился свой бог. Этот бог сообщил нам, где он родился, и приглашает вас к себе в гости. Кончайте работу, забейте скот, забейте кур, пусть у вас будет праздник!"
Люди приходят туда, куда их приглашают американцы. Американские агенты наливают воду из водопада в большой чан и незаметно бросают туда сахарин, который моментально растворяется. Людям мэо дают попить сладкую воду и говорят: "Ну если бы бог мэо не родился, разве вода из водопада могла бы стать сладкой?" Неграмотные люди, естественно, верят в это. А потом прилетает американский вертолет и устраивает катание. Радость, счастье. А скот забит, урожай не собран. Здесь праздник бога отмечают не день и не два, а месяц... У мэо начинается голод. Американцы тут как тут. Продовольственная "помощь" старикам, а молодежь вербуют в армию. Так были созданы "особые силы мзо" пятнадцать тысяч неграмотных, фанатичных наемников.
- Мы идем к мзо с тетрадкой и книжкой. Мы создали для них письменность, стремимся повысить их жизненный уровень...
Мы проговорили с Сисаной весь день. Потом он прилег на полчаса отдохнуть: прошлой ночью было заседание ЦК, он очень устал, а я вышел из пещеры подышать "нормальным воздухом".
Литое солнце умирало. Раскаленная, желто-белая масса солнечного света превращалась возле входа в нашу пещеру в осторожную, розовую, зыбкую акварель. А позже эти нежные акварельные "размытости" стали постепенно, но очень настойчиво, с каждой минутой все настойчивее, побеждать сильный сине-голубой тон.
Выйдя из пещеры покурить, я увидел, что небо уже не голубое, а черное. И в этом черном небе мерцали загадочные звезды. По-прежнему, как и утром, надрывно кричал петух. Он прятался от бомбежек вместе с людьми и выходил из пещеры дышать ночным воздухом тоже вместе с людьми. Товарищи надо мной подшучивали, но когда я несколько раз "предсказал" бомбежки по вою собак, подтрунивать перестали. Собаки выли так, как двадцать шесть лет назад, когда я жил на Волге и шла Сталинградская битва и фашисты налетали на наш город по два, три раза в день. Я с тех пор запомнил, как жалостливо, по-бабьи голосисто мычали коровы, а им подвывали собаки. Глаза у собак были замершие, устремленные в небо, которое сулило им невидимую и непонятную, но неотвратимо идущую гибель.
Сурин Фуми посовещался с комиссаром охраны Сисуком. Принято решение: спать до полуночи и потом двинуться в неблизкий путь - через горы, пешочком - в типографию и редакцию газеты. Ночью идти безопаснее - летают только винтовые "АД-6", а их можно услышать загодя и спрятаться среди скал.
Мы шли, растянувшись цепочкой. Впереди вышагивал необыкновенно элегантный (даже в своих рваных кедах и местами прожженной хлопчатобумажной партизанской форме) комиссар охраны Сисук, потом шел наш переводчик Понг Сурин Фуми. Когда мы с Валентином Свиридовым только приехали, он сказал:
- Если вы забудете, как меня зовут, постарайтесь вспомнить игру пинг-понг, и если вы меня назовете Пинг, я не очень обижусь, хотя в общем-то я Понг.
- Старина, - сказал я, - ни в коем случае не забуду ваше имя, потому что одна половина вашего имени равнозначна фамилии режиссера "Мосфильма" Саши Сурина. Пинг Понг Сурин Фуми. Очень просто.
Понг очень потешался по этому поводу. (Я радовался, глядя на него. То время, что мы провели у партизан - и рядом с принцем Суфанувонгом, и в пещере вместе с Сисаной, и во время перестрелок с диверсантами, - всегда и всюду Понг поражал меня своей одинаково опрятной подтянутостью. Брюки бритвенно выглажены - он клал их каждую ночь, если спать приходилось не на земле возле костра, а в пещерах, на деревянных "матрацах", под циновки; ботинки модные, до глянца начищены, а на шее повязан платочек, подаренный ему какой-то никому неведомой Прекрасной Дамой.)
Замыкали нашу цепь три солдата охраны. Шли мы, весело переговариваясь, но когда пришлось карабкаться по отвесной скале высоко наверх, Сисук обернулся и передал по цепи команду:
- Тихо! Потушить фонари!
- Черт!-выругался Понг. - Сейчас в темноте измажу брюки...
Быть таким опрятным здесь, где нет бань, а бамбуковые водопроводы разбиты бомбежками и даже простое умывание перерастает в проблему из-за внезапных налетов, - дело трудное и, я бы сказал, мужественное. Тем более мне был симпатичен Понг: я люблю людей, считающих для себя долгом быть элегантными во всех случаях и при всех условиях. Элегантность отнюдь не предполагает обилие тряпок. Я видел девушек на строительстве Абакан - Тайшета в маленьких унтах и в ватниках - они были куда как элегантнее некоторых молодых людей, натягивающих шляпы на уши обеими руками...
- Вот черт! - снова выругался Понг. - Измазал колено!
- Разговоры! - коротко сказал Сисук.
- А в чем дело? - шепнул я.
- Вчера они где-то поблизости сбросили диверсантов, а на скале нас можно перестрелять, как глупых кур, поодиночке. Они стреляют по голосам или по свету фонариков.
После нескольких часов перехода Сисук позволил сделать привал. Мы сели на камни в кромешной темноте. Прижались друг к другу спинами. Кто-то из солдат охраны достал флейту и заиграл песню "Лам вонг". Сисук начал тихонько подпевать. "Лам вонг" - танец-песня. Ее поют, танцуя. (Однажды мы попали под сильную бомбежку, и нас всех засыпало землей: бомбы угодили совсем неподалеку, и мы уцелели чудом. Солдат, которого не только завалило землей, но и стукнуло камнем, ощупал себя - цел ли, - достал флейту и заиграл "Лам вонг".
- Что это он? - спросил я Понга. - Контужен, что ли?
- Почему? Он с радости играет. Жив, - значит, пой и танцуй!)
...Сисук долго слушал, как играет на флейте солдат, а потом сказал:
- Ну-ка, дай мне.
Солдат передал ему флейту, маленькую, самодельную, из бамбука, и Сисук заиграл нежную, протяжную песню. Черно-белое небо, подрезанное острыми ножами горных хребтов, опрокинулось над нами звездным безразличным спокойствием. Рядом журчал ручей. Где-то в'скалах протяжно и скорбно кричала неведомая птица.
...Ранним утром мы добрались до нужного нам места в горных джунглях (я намеренно не называю географических названий мест, где побывал, - меня об этом просили лаосские друзья: у американцев есть очень подробные карты, и лао опасаются, что сразу же начнутся бомбежки их баз, спрятанных в самой глубине гор). Здесь, в отличие от нашей горной долины, был слышен детский смех ребятишки вылезали из пещер и грелись на солнышке под надзором двух женщин, одна из них была с карабином, другая - с биноклем. В отдалении солдаты чистили оружие; свободные от вахты нежились под солнцем: постарше - просто закрыв глаза и откинувшись на руки, словно на пляже, а те, кто помоложе, читали книжки. Рядом с входом в пещеру работал ткацкий станок, если, правда, это кустарное сооружение можно называть станком. Девушка ткала себе свадебную юбку. Это - традиция Лаоса: каждая девушка обязана выткать для свадьбы красивую юбку. Крохотное селение, скрытое в тропическом густом лесу, еще ни разу не подвергалось бомбардировке. Последняя воронка, которую я заметил, была в двух километрах отсюда. По лаосским понятиям это глубокий тыл.
Здесь расположена типография Нео Лао Хак Сат. Познакомился с директором Бун Поном. Ему тридцать шесть лет. Работать в типографии он начал восемнадцать лет назад - в день ее основания. Был подсобным рабочим. После налета на типографию полицейских Бун Пон бежал из Вьентьяна. Три месяца пробирался в районы Нео Лао Хак Сат, питался банановыми листьями, прятался от диких зверей на деревьях, привязывался ремнем к стволу и так спал. Здесь, в скалах, начали на пустом месте. Собрали кустарные печатные станки. А сейчас выпускают газету, книги, календари.
Он провел меня по типографии: это пять глубоких пещер, соединенных узкими, темными расщелинами - коридорами. Тусклый свет от слабенького движка выхватывает матовыми пятнами мокрые стены скал. Освещенные пятнами желтого зыбкого света, работают наборщики, печатники, брошюровщики.
Много молодежи: юноши и девушки шестнадцати-семнадцати лет. Отпечатанную газету передают из рук в руки, очень бережно; читают, несколько даже изумленно радуясь свершенному чуду, по нескольку раз, от корки до корки. Формат газеты вроде нашей заводской многотиражки. Работать приходится в пальто. У людей землистый цвет лица, ледяные руки. По нескольку раз на день они выходят из пещеры погреться на солнце.
Познакомился с корректором Бун Ни. В прошлом он был монахом в пагоде Ват По Киси Бун Хыонг. Ушел в партизаны вместе с настоятелем пагоды Маха Тяо.
- Какую догму буддизма вы почитаете более всего? - спросил я его.
- Люби ближнего, - ответил он тихо.
Я религиозно, можно сказать, отношусь к типографиям. Там совершается самое великое чудо: мысль делается вещественной, материальной, принадлежащей не тебе одному, а всем людям. И было мне очень горько за далекую заокеанскую цивилизацию, которая загнала в сырые скалы чудо мира - книгу. И думалось мне, что так долго быть не может. Книга обязательно выйдет к солнцу.
Директор Бун Пои ходил по типографии с полуторагодовалым сыном-первенцем на руках. Мальчик надрывно кашлял во сне. Здесь почти все дети тяжко больны бронхитом. Много легочных заболеваний. Середина XX века - операции по пересадке сердца, конгрессы по кибернетике - и дети в пещерах, совсем неподалеку от главных очагов мировой культуры, если расстояние соотносить с сегодняшними сверхзвуковыми скоростями.
Беседовал с членом редколлегии центрального органа Нео Лао Хак Сат товарищем Кая Маном. Ему двадцать пять лет. Сын одного из секретарей ЦК, он в 1958 году кончил лицей и пошел служить в армию правых (отец против сына - Лаос соткан из подобных трагических парадоксов). В армии Ман был радиооператором, получил звание старшего капрала. Продолжал службу, заключив контракт на два года, потому что предложили хорошую зарплату: дома была мать, которую нужно кормить. Ее муж - секретарь ЦК имеет только одно преимущество перед остальными: он может первым получить пулю в лоб. Что касается материальных благ, то я видел, как живет в пещере член ЦК Сисан Сисана.
В 1961 году Кан Ман перешел в батальон парашютистов пятнадцатой мобильной группы.
- Неужели нельзя было устроиться на работу дома, в Пак Се? - спросил я.
- Я пробовал. У нас был конкурс на две должности в министерстве общественных работ. Это громко звучит- "в министерстве". Конкурс был на замещение вакансии дорожного мастера, который знает топографическую съемку. А я топографическую съемку отлично знал после армии. На конкурс пришло пятьдесят два человека. У нас, чтобы заместить должность, нужно сдавать испытания, которые значительно труднее, чем экзамены в любой институт.
Из пятидесяти двух выдержало два человека. Я был вторым. Я пришел на следующий день в министерство, счастливый, думая получить свое первое задание, но поскольку я не скрыл, кто мой отец, меня к работе не допустили. А вместо меня взяли другого, того, кто занял десятое место на конкурсе. У него была "длинная рука". Ладно... Я продолжал крепиться, думал как-нибудь устроиться на гражданскую работу. Был конкурс учителей начальной школы. Можно было, конечно, дать взятку, и меня бы приняли. Но у меня не было денег, мы с мамой и братом голодали, и отец, скрываясь в джунглях, тоже голодал. На конкурс пришло двести пятьдесят человек. Я занял первое место. Меня снова отвели, а взяли сына начальника уезда. Я знаю даже сумму денег, которую дали инспектору: шестнадцать тысяч кип - как раз цена полбуйвола. Третий был случай. Прочитал объявление: в полицию Вьентьяна набирали четыреста полицейских. Я взял моего младшего брата, и мы пошли туда. У меня и у брата есть образование, а я еще имею армейское звание шеф-капрала. Кого же, как не меня, должны были взять в полицию? Платили три тысячи шестьсот кип в месяц. Приняли в полицию триста девяносто восемь человек, отвели только двух - меня и брата.
После этого я понял, что гражданскую должность мне не дадут. Тогда я заключил контракт и пошел в парашютисты. Это было в Саваннакете. Получил звание сержанта, и вскоре меня отправили участвовать в боях против патриотов, против отца и его друзей, в Луанг Нам Тха. За участие в сражениях получил звание старшины. А девять дней спустя - бои были серьезные - мне дали звание старшего старшины. А еще через тринадцать дней я получил звание младшего лейтенанта, а еще через месяц (то ли они заигрывали со мной, то ли действительно бои были тяжелыми) я получил звание старшего лейтенанта.
- Вы тогда думали об отце?
- Нет, - отвечает он, - нет, тогда я об отце не думал. Честно говоря, тогда я думал только о том, как прокормить мать, брата и как быть сытым самому.
- Как вы проводили время? - спрашиваю я.
- Как проводит время офицер, который не знает, за что он воюет, но знает, что за его войну он получает хорошие деньги? Я много пил, гулял, бегал за бабами. А однажды, когда лежал утром у себя на неразобранной койке и голова трещала с тяжелого похмелья, ко мне пришел один из работников ЦК, от отца. Он мне сказал, что отец тяжело ранен, видимо, предстоит операция, и просит меня к нему прийти.
Я пошел в Саваннакет, оттуда - домой, в Пак Се. А дома сидели товарищи отца, и я ушел с ними в джунгли. Сначала я тосковал, даже думал бежать. Три месяца я жил с отцом в его пещере. Он беседовал со мной не как отец с сыном, а как революционер с заблудшим. Потом год я учился за границей. И вот сейчас здесь. Сначала переводил материалы с иностранных языков на язык лао. Потом начал понемножечку писать, а теперь я шеф международного отдела.
Его коллеге товарищу Кан Тхи восемнадцать лет. Он корреспондент военного отдела.
- Я с раннего детства видел, как колонизаторы мучили мой народ. Я тогда мало понимал, но было как-то по-мальчишески больно. Я стал что-то понимать, когда сюда пришли войска Патет Лао. Потом пришли правые. Это были тоже лаосцы, но они очень разнились от тех, которые были в рядах Патет Лао.
1 2 3 4 5 6 7 8