У него нет рук. Он не может избавиться от песчинки. Резкая боль заставляет его обволакивать песчинку корочкой перламутра. Один слой, второй. Получается блестящая молочная бусина — жемчуг.
Чтобы достать жемчуг, искусные пловцы ныряют на дно. Они отдирают от камней крупные иззубренные раковины, складывают их в мешочки у пояса.
Это очень тяжёлый труд.
А тут прямо под ногами, рядом с золою костров…
Я присмотрелся к осколку. Ещё недавно он был половинкой раковины, по краям — свежий излом, на выпуклой поверхности — мазутный след каблука. Кто-то наступил башмаком — крак! — и прошёл мимо.
Нарост в одном месте имел дырочку. Сквозь неё виднелось что-то тёмное и блестящее.
Что, если разбить? Может, из него выкатится тёмно-голубая жемчужина? А может, всего-навсего серый камешек?
Я сунул осколок в карман и пошёл дальше. Я знал, что никогда не разобью раковину. Она будет лежать у меня дома вместе со всякими редкостями. Будут приходить гости и, взяв в руки, рассматривать её и спорить.
А там внутри будет ТАЙНА.
ЮЛИ-ЮЛИ!
Я уезжал рано утром. Стараясь не шуметь и не будить стариков, я собрал чемодан, вышел из дома.
Около проходной меня догнал Иван Андреевич. В руках у него был свёрток, перевязанный шпагатом.
— Вот… — сказал старик, задыхаясь. — Вам… от нас…
— Зачем такое беспокойство, Иван Андреевич? — сказал я. — Большое спасибо за всё. Я не хотел вас будить. Тут, наверное, пирог?
— Пирог.
— Вот видите, сколько хлопот. Большой привет супруге. Не поминайте лихом!
Я положил свёрток в чемодан и пошёл к причалам.
ВСЕ-ТАКИ СПЕКЛА ПИРОГ!
Я зашёл на бот проститься с командой МБВ-10.
Мы пожали друг другу руки.
— Приезжай! — сказал мне Телеев.
— Осенью иду в школу! — сказал Шапулин.
— Книжку пришлите! — попросил Дед.
Катер почему-то в этот день не подошёл к причалу, а стал на рейде. Меня повёз к нему Жаботинский.
Он положил в лодку мой чемодан, взял одно весло, оттолкнулся от берега.
— А второе весло? — спросил я.
Веня не ответил. Он вставил весло в верёвочную петлю на корме, встал во весь рост и начал раскачивать весло из стороны в сторону. Он раскачивал его и крутил вокруг оси. Весло врезалось в воду, как винт.
Лодка дрожала и шла вперёд.
— Это называется юлить! — весело сказал Веня. — Юли-юли!
ТАК ВОТ КАК НАДО БЫЛО ПОДХОДИТЬ К ВОДОЛАЗУ!
— Я писать буду, Веня, — сказал я. — Остров Попова, до востребования, Жаботинскому?
— Зачем Жаботинскому? Моя фамилия Томский. Жаботинский — прозвище.
Я вспомнил, как Веня носит на бамбуковой трубке стокилограммовые бочки. Конечно, он — Жаботинский.
Лодка подошла к катеру. Веня протянул мне чемодан.
— До свидания! — сказал я.
Веня поднял руку.
Лодку относило течением. Веня встал на корме, завертел веслом, и нос лодки тотчас же повернул к берегу.
Сегодня вечером я улечу домой.
НА АЭРОДРОМЕ
На аэродроме во Владивостоке я целый час ждал самолёта.
Проголодался, открыл чемодан и вытащил свёрток.
Попробуем пирог.
Я положил свёрток на стол и развязал шпагат. Внутри была газета, в газете почему-то ДВА СВЁРТКА.
Я раскрыл первый. Пирог. Обещанный пирог!
Во втором свёртке лежали галоши. Мои галоши. Вымытые и блестящие.
ЗАЧЕМ ОНИ МНЕ ТЕПЕРЬ?
Я положил галоши рядом с пирогом и стал думать.
Выбросить? Невозможно. Теперь это не галоши, а знак доброго внимания и заботы.
Повезу-ка я их домой. Дома у меня на подоконнике много редких вещей. Там лежат черноморские раковины рапаны, засушенная рыба-игла, бронированный кузовок, который привёз мне из Индийского океана знакомый матрос.
Там я положу одну галошу. Она ведь тоже редкость. Она плавала со мной к островам Рейнике и Два Брата. Её месяц поливало морской водой, и липкая жёлтая глина пыталась сорвать её с босоножки.
Вторую я поставлю под диван.
Пускай стоят. Они ещё пригодятся. Ведь мои путешествия не кончились.
Я уселся поудобнее и стал жевать старухин пирог.
Он был вкусный и на этот раз непригорелый.
Радио объявило посадку.
В ЛЕНИНГРАДЕ
Когда я прилетел в Ленинград, дверь мне открыла сестра.
— Ты? — воскликнула она. — А мы думали, тебя уже нет в живых!
— Это ещё почему?
— Из-за твоих дурацких телеграмм.
В переднюю вышла мать и упала ко мне на грудь.
— Ну-ну, мама… — сказал я. — При чём здесь мои телеграммы?
Мать с сестрой положили их на стол:
ДОЛЕТЕЛ БЛАГОПОЛУЧНО САМОЛЕТЕ ЗАСТРЯЛА НОГА
КОЛЯ
ЗДОРОВЬЕ ХОРОШЕЕ УДАРИЛСЯ ГОЛОВОЙ О СВАЮ
КОЛЯ
— И на этом телеграммы кончились. Что мы должны были думать? Признайся: ты сильно разбил голову?
— Да что ты? Пустяки, чуть-чуть стукнулся. Небольшая шишка.
— А нога в самолёте?
— Ещё легче. Совсем ерунда.
— Тогда зачем ты нам об этом писал?
— Ты сама просила писать подробно и писать всю правду.
Я достал папку с рисунками, и стал показывать их. Тут я сразу вспомнил рыбака и рыбку. Вот эти рисунки совсем другое дело!
Ну и что же, что у меня плохо получаются люди? Я буду рисовать морских животных, буду опускаться на дно, наблюдать, как прыгают плоские, как блюдечки, раковины-гребешки, следить за пучеглазыми бычками, красными глубоководными крабами с колючками. Буду ходить на ночной лов кальмаров и на сбор морской травы анфельции.
Я могу разглядеть спрятавшуюся в песок камбалу. Мне ничего не стоит нарисовать плывущего, как голубое облако, осьминога.
Пускай у меня не будет больших, написанных маслом картин. Пускай будут маленькие рисунки в книгах о водолазах. Я сделаю много книг о жизни рыб.
Хорошо, что я слетал на Дальний Восток.
— Что ты бормочешь себе под нос? — спросила сестра.
— Это я так, сам с собой. Вспоминаю отлёт.
РАДИО ОБЪЯВИЛО ПОСАДКУ. МЫ ВОШЛИ В САМОЛЕТ И ВЗЛЕТЕЛИ. КОГДА САМОЛЕТ ПОДНЯЛСЯ, Я УВИДЕЛ В МОРЕ ОСТРОВ. ЭТО БЫЛ ОСТРОВ ПОПОВА. САМОЛЕТ КАЧНУЛО, И ОСТРОВ НАКЛОНИЛСЯ: ОН ПРОЩАЛСЯ СО МНОЙ, ОСТРОВ, ОКОЛО КОТОРОГО ВОДЯТСЯ ОСЬМИНОГИ И ГДЕ ВОДОЛАЗЫ СОБИРАЮТ НА ДНЕ ТРЕПАНГОВ.

1 2 3 4 5 6