.. В соседней комнате вдруг что-то громко хлопнуло, а затем с плеском и хрустом грянулось об пол. Аквариум! Я вскочил так, будто меня снова ошпарило, и бросился туда. Осколки аквариума лежали в луже воды, которая еще бурлила и плевалась паром, докипая. Рыбки, хвостатые мои гурами и меченоски, глазастые телескопы - последняя живность, которая еще могла существовать рядом со мной - лежали теперь раздутые, побелевшие. По комнате расползался отвратительный запах супа.
Я вернулся к столу, вырвал из тетради лист с рисунком, скомкал и зашвырнул под диван.
- На, подавись!
И сейчас же оттуда раздался тихий шелест - то ли сама бумага распрямлялась, то ли ее осторожно потрогали. Когда через некоторое время я заглянул под диван, чтобы установить там еще одну лампу, листка не было.
... Вчера Оно сопровождало меня всю дорогу до работы, и во время этой прогулки я сделал несколько неприятных открытий. Во-первых, люди не замечают Его, когда Оно этого не хочет. Значит ждать от них помощи не приходится. Оно является только мне - между припаркованными у тротуара машинами, в просветах еловых ветвей на бульваре, в оставленной без присмотра детской коляске. Но никто, кроме меня, не видит этого туманного отпечатка, водяного знака, незаметно вписанного в пейзаж.
Еще одно скверное новшество обнаружилось у самых ворот студии. Навстречу попался прохожий - совершенно незнакомый парень в куртке с поднятым воротником, в глубоко натянутой на уши вязаной шапочке. Он прошел мимо, не обратив на меня никакого внимания, погруженный в собственные полусонные мысли. И вдруг Оно повернуло, потекло следом за ним и скрылось за поворотом. Я не знал, что и подумать. На избавление, впрочем, не надеялся, и, как оказалось, правильно делал. Через час Оно вернулось. Я увидел привычный промельк тени, уползающей на свое излюбленное место в студии - за картонные щиты. Не знаю, что стало с тем парнем, меня это мало волнует. Гораздо неприятней другое. Похоже, скоро Оно научится охотиться без меня. Не наступит ли тогда и моя очередь?...
Утром следующего дня съемочная группа программы "Кушать подано" снова собралась в павильоне. Нужно было записать недоснятую вчера концовку передачи. Леночка принесла из дома обмотанную полотенцем кастрюлю со вчерашними тефтелями, которые она довела до готовности в собственной духовке, героически преодолев искушение отведать кусочек. Выглядели они, правда, не слишком аппетитно, но зато Альберт Витальевич мог теперь попробовать их без риска для жизни и даже изобразить на лице восторг без особого напряжения актерских способностей.
Все было готово к съемке: новые спонсорские колбасы нарезаны и разложены на столе в окружении свежей зелени, Илья Зимин ярко и красиво осветил кухонный угол студии всевозможными приборами, дающими верхний, нижний, рисующий и контровой свет, востроносый Игорь Сергеевич вставил в камеру новую кассету и прописал "матрас" - полосатую разноцветную таблицу, которую всегда записывают в начале кассеты, Алла Леонидовна мяла нервными режиссерскими пальцами первую сигарету. И только ведущий программы Альберт Витальевич Щедринский к съемке был категорически не готов. Выражение, написанное на его лице, ничуть не походило на кулинарный восторг. Откровенно говоря, лица на нем вообще не было. Руки ведущего мелко тряслись, а слова застревали в горле. Гримировать его пришлось Леночке, поскольку сам он только размазывал грим по лицу безобразными полосами. Выйдя на съемочную площадку, он медленно, как в петлю, просунул голову в лямку фартука и сипло выдавил:
- Я готов.
- Что с вами, Альберт Витальевич? - Алла Леонидовна выронила сигарету.
Ей вдруг страшно жалко стало этого неприкаянного человека, напуганного и вымотанного, казалось, до последней степени.
- Может, участковый вчера расстроил... - предположил Игорь Сергеевич со змеиным сочувствием.
При слове "участковый" Альберт Витальевич в ужасе схватился за голову.
- Боже мой...
- Вы плохо себя чувствуете? Илья, дай ему стул, он упадет сейчас! Лена, воды! - Алла Леонидовна распоряжалась первой помощью не хуже, чем съемочным процессом. - Перерыв полчаса!
- Одну минутку! - раздался вдруг голос, ничем не уступающий режиссерскому в командных интонациях. - Попрошу никого не расходиться!
В дверях студии стоял человек средних лет, коротко стриженный, крепко сколоченный, или, как пишут в детективах: "с шеей борца и носом боксера". Его щегольской костюм в мелкую полоску дополняли темная рубашка и светлый галстук, не хватало только шляпы дона Карлеоне и "Томми-гана" в руках. Позади возвышались двое широкоплечих парней, вполне подстать боссу.
- Старший следователь Савватеев, горпрокуратура, - представился дон Карлеоне, раскрывая на всеобщее обозрение красную книжечку.
Хлопоты вокруг больного замерли. Да и сам он застыл, судорожно выпрямившись на стуле. Все уставились на книжечку и ее обладателя. Алла Леонидовна озадаченно, по-мужски похлопала себя по карманам, в поисках не то сигарет, не то очков. Леночка раскрыла от удивления свой маленький, в сравнении с общей площадью лица, ротик. Оператор непроизвольно потирал руки. Осветитель Илья, прищурившись, глядел на двух помощников следователя, оставшихся в дверях.
Савватеев, казалось, был удовлетворен произведенным эффектом. Он вошел в освещенное пространство, ногой пододвинул к себе стул и сел так, чтобы видеть одновременно и тех, кто собрался у стола, и тех, кто остался возле камеры.
- Увертюры не будет, - сразу же заявил следователь. - В такой ситуации, дорогие мои, миндальничать не приходится.
Он обвел собравшихся веселым взглядом.
- Тут у вас засели, видно, крутые ребята. Ничего не боятся! Даже милиции. За две недели четыре человека - как в воду! Это круто... - он покивал с каким-то зловещим одобрением.
- Почему четыре? - удивилась Алла Леонидовна. - Разве не два?
- Помолчите пока! - рявкнул Савватеев. - Отвечать будут все! Но только когда я спрошу.
Алла Леонидовна отпрянула, побледнев, да и вся съемочная группа испуганно переглянулась. Как не похож был этот старший следователь на вчерашнего вежливого участкового!
- Итак, что же у нас получается? - зловеще продолжал Савватеев. Четвертого февраля Сорокина Вера Павловна выехала из своего райцентра Довольное для участия в передаче "Кушать подано". В передаче поучаствовала, но домой не вернулась. Неделю спустя Бесноватый Федор Константинович оделся понаряднее и на троллейбусе отправился на съемки той же самой передачи. Домой не вернулся. Жерехов Вадим, лаборант политехнического колледжа, пошел утром на работу и не дошел. Почему? Да потому что дорога его проходила прямо через территорию известной нам телестудии "Монитор"! - следователь с укоризной посмотрел на всех по очереди, как будто ждал извинений. - И, наконец, ваш родной участковый инспектор, капитан Колесников...
- Что с Колесниковым?! - изумленно воскликнул востроносый оператор Игорь Сергеевич.
- Тихо, я сказал! - Савватеев ударил каменной ладонью по крышке стола. Пирамида спонсорских колбас покосилась.
Следователь встал и обошел притихших телеработников, внимательно их разглядывая, словно посетитель музея восковых фигур.
- Это я должен спросить, что с Колесниковым, - мягко пояснил он. - И ответит мне на этот вопрос... - он сделал еще шаг и вдруг, резко повернувшись, положил руку на плечо Альберта Витальевича, - гражданин Щедринский!
Несчастный ведущий вскрикнул, как подстреленный заяц, и опал бессильно. Все смотрели на него с ужасом.
- А ведь я капитана предупреждал... - быстро заговорил маленький оператор, - этот наркоман на все способен!
- Не может быть! - Алла Леонидовна бросилась к Щедринскому. - Алька, ты что наделал?!... Неужели, ради своей передачки?! ... Господи!... - она быстро повернулась к следователю. - Он болен, понимаете? Алкоголик он, и вообще... но совершенно безобидный человек! Его надо на экспертизу! Он не может отвечать за поступки!
- Вы закончили? - вкрадчиво осведомился Савватеев. - А теперь, если не возражаете, все-таки послушаем гражданина Щедринского, - он подошел к Альберту Витальевичу и взял его за пуговицу. - Так что же произошло на стройке, в подвале? Ты ведь был там... ни-ни, даже не вздумай отпираться! Истоптал весь снег вокруг своими "Катерпиллерами", так теперь уж колись! Ну?
Альберт Витальевич замотал головой.
- Я... ничего не видел, - пролепетал он, - только слышал... Это ужасно... Крик... Он кричал, как будто с него кожу... я... я ушел. Я испугался!
Илья Зимин нащупал позади себя стул и сел. Игорь Сергеевич, стоявший возле камеры, недоверчиво хмыкнул. Следователь похлопал Щедринского по спине.
- Ну, ну, дорогой! Неужели даже одним глазком не заглянул? Никогда не поверю! Наоборот, у меня есть все основания считать, что ты не только в и д е л того, кто убил Колесникова, но даже хорошо з н а е ш ь убийцу. Иначе, зачем бы тебе было рисовать его портрет?
Альберт Витальевич недоуменно поднял глаза на следователя.
- Вот смотри, какую любопытную тетрадку мы нашли на месте преступления! Савватеев ловко, как фокусник, чуть ли не из рукава вытащил тетрадь в коричневом коленкоровом переплете и раскрыл ее на середине. - Вот подробное описание всех четырех преступлений. А вот и портрет убийцы!
Неожиданно для всех с места вскочил осветитель Илья Зимин.
- Где?! - в страшном волнении закричал он. - Не может этого быть! Я же вырвал...
Следователь, казалось, нисколько не удивился этому странному признанию.
- Пожалуйста! Можете посмотреть... - он подал тетрадку осветителю, но едва тот протянул за ней руку, как из-под коленкора блеснуло стальное ухо наручников и цепко защелкнулось на запястье Зимина.
- Иди сюда! - сказал следователь.
Уверенным борцовским движением он повалил Илью лицом в колбасы, заведя ему руки за спину, сцепил их наручниками, после чего толчком отправил его обратно на стул.
- Теперь поговорим!
Вся съемочная группа, включая Альберта Витальевича, ошарашено наблюдала за происходящим.
- Вы совершенно правы, гражданин Зимин, - продолжал, как ни в чем не бывало, следователь. - Рисунка нет. Вы его вырвали. Ведь это ваша тетрадь, верно?
Теперь все смотрели на Илью, но он лишь мутно озирался, видимо, сам еще не до конца сознавал, что угодил в расставленную следователем ловушку.
- Ну, быстрей соображай! - гаркнул Савватеев так, что все снова вздрогнули. - Какой смысл отпираться? Рисунок вырвал, а записи-то остались! он взял со стола тетрадку и пошелестел страницами. - Интереснейшее, надо сказать, чтение! Прямо жуть берет, честное слово! Хотя, конечно, сразу понятно, что писал человек больной...
Он бросил тетрадь на стол и вплотную приблизился к Зимину.
- Будем смотреть правде в глаза, Илья Петрович! Вы - сумасшедший. И это ваш единственный шанс попасть не в камеру смертников, а в санаторий для психов. Держитесь этой линии, колитесь охотно и весело - тогда вам ничто не грозит.
Осветитель покосился на него снизу вверх, но промолчал.
- Я ведь вас и поймал так просто, только потому что вы псих, - втолковывал Савватеев, - Конечно, можно было дождаться результатов графологической экспертизы, но я, знаете, привык работать быстро!
Следователь оглянулся на Щедринского.
- Альберт Витальевич простит меня за маленький наезд. Ведь правда, Альберт Витальевич, вы не сердитесь?
Щедринский поспешно закивал. Савватеев улыбнулся ему поощрительно.
- Вы действительно не могли видеть того, что происходило в подвале, потому что близко к нему не подходили, - сказал он. - А вот вы, гражданин Зимин, не только подходили, но и внутрь лазили! И не один раз! В связи с этим у меня к вам деликатный вопрос: Илья Петрович, а где тела?
Следователь навис над Ильей, как скала, готовая обрушиться на голову. Все, кто был в студии, тоже пристально смотрели на бывшего, теперь уже каждому ясно, что бывшего осветителя. Игорь Сергеевич, как истинный телеоператор, на всякий случай незаметно нажал на камере кнопку записи.
- Так я вас слушаю, - пророкотал Савватеев.
- Ну... вы же читали дневник, - Илья казался довольно спокойным, - Оно их поглотило...
- Оно! - с досадой повторил следователь.
Он жестом согнал со стула Щедринского и уселся напротив Ильи.
- Конечно, это дело не мое, с психами разбирается судебная медицина, Савватеев сочувственно развел руками, - Но, если хотите, я не хуже любого Фрейда могу объяснить вам, откуда взялось это ваше "Оно"...
Илья недоверчиво скривился.
- Нет, кроме шуток! - заверил его следователь. - Я ведь со всеми вами уже познакомился, узнал о каждом много интересного... - он приятно улыбнулся Щедринскому, отчего тот вдруг снова почувствовал беспокойство. - Но ваша, Илья Петрович, биография - самая интересная. Просто-таки готовая история болезни. Год назад, в Египте, вы пострадали при взрыве - получили сильную контузию. Кроме того, у вас была травма глаз, а именно - поражение сетчатки. Я ничего не перепутал?
Зимин безразлично пожал плечами. Остальные закивали, подтверждая.
- Так вот, при поражении сетчатки, - продолжал Савватеев, - человек иногда видит то, чего нет. В глазу у него - большое слепое пятно. В сумерки оно кажется черным, его легко принять, например, за человека, медведя, слона или вообще - за бесформенное чудище, которое ползает где-то рядом, но никак не дает себя разглядеть. А много ли надо контуженному? Один раз померещится, а испуг - на всю жизнь! Вот вам и "Оно"!
Оператор Игорь Сергеевич, как бы между прочим, тронул кнопку на камере, а на самом деле сделал эффектный наезд на лицо Зимина. Матерьяльчик мог получиться очень интересный.
- Значит, я сумасшедший... - Илья подвигал скованными руками, почесал правую ногу левой, - ... Вижу то, чего нет... - он вдруг поднял голову и злобно посмотрел на следователя. - А кто же тогда их всех убивает?!
У всякого следователя, который хоть однажды читал Достоевского, всегда готов ответ на этот наивный вопрос подозреваемого. Но Савватеев любил нетривиальные решения, поэтому, вместо того, чтобы ответить, как Порфирий Петрович: "Вы-с. Вы и убили-с", он просто схватил Зимина за ворот своей железной десницей и проорал, брызгая слюной в лицо:
1 2 3 4 5