- Так что она ни о чем не говорит.
- А имя? - спросил я ее.
- И имя, - серьезно ответила она. - Имен может быть
тоже энное количество. В детстве меня, например, родители
Анютой звали. Во дворе Нюсей и Анкой дразнили. А один придурок
в институте Нюрой называл. Еще Нюша - есть имячко такое...
- Ну и что? - не понял я.
- Да то. Тебя как зовут, ты считаешь?
- Ну, Михаил, - неохотно ответил я.
- А может... ой! - закрыла рот рукой, вспохватившись,
Тоня.
- Чего?! - не понял я.
- А может, ты Мойша на самом деле? - подмигнула Анна
Тоне. - Или Майкл?
- А может, Мигель? - поддержала ее Тоня.
- Да ну вас, девки! - разлил я по очередной стопке. -
Не пойму, к чему вы клоните.
- Да к тому, - сказала Анна. - Никому ведь не придет в
голову сказать "Архангел Мишка" или "Мойша косолапый"! Вот и
получается, что имена эти разные.
- Ну и что? - не на шутку удивился я.
- А то, что раз у тебя имена все разные, значит,
настоящего имени и вовсе нет!
- Хм... - задумался я.
- А раз у человека настоящего имени нет, он может сам
себе любое имя взять, какое понравится. Или ему другие новое
имя дадут.
- Как это? - усомнился я.
- А вот так это. Кличку дадут. Тебя, например, Мастером
назвали.
- Ну, назвали, и что с того...
- А то! Это многое меняет, между прочим. Вот, например,
сосед за стенкой этот несчастный. Жил себе спокойно.
Преображенский и Преображенский... Мало ли Преображенских? Но
он к тому же еще и профессор. Профессор Преображенский...
Знакомо звучит?
- И точно! - встряла Тоня. - Я фильм смотрела...
- Вот видите, - продолжила Анна. - Вот живет профессор
Преображенский... Таких профессоров Преображенских, как он,
тоже, наверное, не мало. Живет этот профессор Преображенский и
ни о чем таком особо не помышляет, пока к нему не устраивается
домработницей некая Зиночка...
- Уй, - всплеснула руками Тоня, - а я-то думала, где я
тебя видела?!
- Ну и вот, - невозмутимо повествовала Анна, -
устраивается к нему на работу Зиночка, потом приносит с улицы
бездомного щенка Шарика...
- Кажется, я начинаю врубаться! - заявил я.

16. Журфикс
Я проснулся посреди ночи от холода и увидел, что лежу
голый на кровати. Я повернулся направо и уткнулся носом в
пухлую женскую грудь, повернулся налево - разглядел в темноте
белую обнаженную спину. А, ну да, это Анечка с Тонечкой...
Кажется, мы накануне изрядно наклюкались. Помню, сидели за
столом, болтали о чем-то, потом ругались, потом песни пели,
потом... Потом я, кажись, уснул за столом, а дальше не помню -
все равно как выключателем в мозгу щелкнули и сознание
отключили. Бошка болит, а тут еще музыку за стенкой крутят.
Что-то знакомое... О, вспомнил! Увертюра рок-оперы "Иисус
Христос - супер-стар". И чего не спится людям?!
И вдруг до меня дошло: музыка доносилась из-за той стенки,
где была квартира профессора! Что за черт... Я растолкал Анну.
- Что, пора? - спросила она, сладко потягиваясь.
- Куда пора? - удивился я, но тут же сообразил, что это
она со сна так говорит - приснилось ей, наверное, что
собирается куда-то. - Слышишь, музыка играет?
Она, ничего не ответив, проворно соскочила с кровати и
быстро оделась.
- Чего сидишь, как пень? - сказала она небрежно, как
мужу, с которым прожила много лет. - Портки надевай!
- Зачем?
- За тем, чтобы фужеры елдой со стола не сбивать как слон
в фарфорной лавке!
- Какие еще фужеры? - удивился я. Но брюки все же
натянул.
- На фуршет пойдем - нас позвали.
- Кто?
- Кто-то... - недовольно проворчала Анна. -
Разговорчики в строю. А эту здесь оставим, пусть поспит бедная
женщина, - она заботливо накрыла Антонину одеялом.
Мы вышли на лестничную площадку и позвонили в соседнюю
дверь под номером 50. Я, конечно, виду не подал, но был весьма
изумлен: с той стороны двери щелкнули замки, и на пороге перед
нами предстал сам профессор Преображенский. Он был теперь не в
хирургической робе, а во вполне изящном лазоревом халате и
турецких туфлях с загнутыми носами. Вид у него был странноватый
- дореволюционно-интеллигентский.
- Милости прошу, - расшаркался он перед нами, театрально
отставляя в сторону руку с бокалом мелкопузырчатого
шампанского.
- Рад вас видеть в полном здравии, - пробурчал я в тон
ему.
- Я, как всякий персонаж, неистребим, - весело
воскликнул профессор. Он был слегка навеселе.
Мы прошли в гостиную - в ней плечом к плечу толпилось
человек 50 народу. Одеты они были довольно-таки пестро: один
был в белой мантии с красной подкладкой, другой - в кальсонах,
третий - в голубом хитоне. А один упитанный мужик в сером
летнем костюме отличался от остальных тем, что голова у него
была не на шее, как у всех, а в полусогнутой руке на уровне
груди. Когда он говорил, окружающим приходилось из вежливости
наклоняться к этой его смешной голове. На лице его были
сверхъестественно большие очки в черной роговой оправе, а на
лысине - шляпа пирожком.
- Ты его знаешь? - взвигнула от восторга Анна.
- Впервые вижу, - поморщился я. Терпеть не могу бабской
экзальтации.
- Ну как же - это ведь Берлиоз! - возбужденно
подпрыгнула она.
- Композитор? - нарочито зевнул я.
- Да нет, ты ничего не понимаешь. Это тот самый, которому
трамваем отрезало голову.
- А... - протянул я.
- Фу, какой ты скучный! - возмутилась Анна. - Видишь,
он рассказывает какой-то анекдот, а те трое, что ржут рядом с
ним - Понтий Пилат, Иешуа и Воланд.
- Пить бум? - подскочилa к нам услужливого вида жирная
черная кошенция.
- Водка холодная есть? - спросил я, почесывая у нее за
ухом.
- Фр-р-р, - брезгливо отстранилась то ли грудастая
кошка, то ли девушка с кошачьими усами. - Водяры не держим-с.
Могу предложить "Дон Пириньон", "Мартель" или "Мутон кадет" из
коллекции барона Ротшильда.
- Ты мне, котяра, не трынди, - предупредил я ее
по-свойски. - Будто я не знаю, из каких коллекций
кадеты-мудеты бывают. Если через триста секунд холодной водки
не нарисуешь, займусть скотоложеством! Гнездит оно мне,
понимаешь, не-е-е держим-с-с!
Кошечка хотела было огрызнуться, но вовремя передумала и,
ловко выпрыгнув в форточку, грацизно отправилась в дежурную
палатку. А я, не теряя времени даром, стал разминаться
"Мартелем".
- Разрешите представиться, - подскочил ко мне
ублюдочного вида мужичок с жидкими усиками в разбитом пенсне и
укороченных брючках.
- Кто такой? - покосился я на него.
- Ну как же, - смутился он. - Бывший регент.
- А, тот самый, - догадался я. - Забыл твою фамилию. Да
ну и фиг с ней. Я с шестерками все равно не разговариваю.
- Покорнейше прошу прощения, - откланялся он, пятясь
задом.
Тут я заметил, что многие на меня поглядывают украдкой с
явным уважением, будто даже боятся не то что подойти, но и
взглянуть прямо. "Однако, - подумал я, - не знаю, к чему это,
но мне крайне в жилу!"

17. Лед тронулся
Внезапно стало относительно тихо. Тот, которого Анна
называла Иешуа, взошел на трон, услужливо сделанный окружающими
из перевернутого на бок цветного телевизора Рубин.
Парень поднял руку и ломовым басом провозгласил: "Всем
лечь - суд идет".
Все скоренько, как будто это ограбление сберкассы, строем
легли на пол, но легли не на животы, а на спины, каждый
старался прилечь поудобнее, поближе к Иешуа, или же чтобы
лежать спиной на ковре, подальше от сквозняка.
- Нам тоже прилечь? - спросил я свою невеселую спутницу.
- Еще чего! Тебе к Нему, на телевизор, а я тут подожду.
Я спокойно, в судах все же не впервой, прошел и сел на
телевизор, при этом Иешуа подвинулся.
- Тронулись? - с молодецким прищуром поинтересовался он.
- А як же! - вторил ему я.
- Сего числа, сего года постанавляю. Слушается дело рабы
божьей Маргариты в миру Анны, - проорал он мне басом на ухо.
Анна стала негромко плакать, растирая тушь по лицу.
- Грешна ли ты дочь моя, мать твою? - задал ей каверзный
вопрос Иешуа.
- Грешна, Ваше сиятельство, ох как грешна, - заголосила
Анна.
- Будем попунктно или сразу все расскажешь?
- Сразу, вашескоблродие, сразу-то оно и легче.
- Ну сразу, так сразу. Прелюбодеянием занималась? С этим?
- добавил Иешуа, ткнув меня пальцем в бок. Больно так ткнул,
зараза, не по доброму.
- Угу, еще как занималась, - не стала отпираться Анна.
Я стал прикидывать, смогу ли я их всех перегасить, если
цирк затянется.
- И не думай, тут тебе не ученая малина, - шепнул мне на
ухо Иешуа. - И я тебе по секрету скажу, только тебе, как
другу, я не Иешуа, а Джон, вникаешь? Так что и не думай!
- Ну что думаете, люди добрые? - спросил Иешуа
аудиторию.
- Стенка, вышка, - заерзали по полу слушатели дела.
- Свидетеля какого-никакого было бы неплохо, -
проскрипел профессор Преображенский, явно намекая на себя.
- Введите свидетеля, - зарычал мне на ухо Отец Народов.
Двое здоровенных детин ввели вяло упирающуюся Тоньку.
- Расскажи-ка мне, Тонечка, где была, - почти по-детски
добрым голосом спросил он перепуганную, растрепанную, полуголую
дебелую бабу.
- Я была девушкой юной, сама не припомню когда, -
залилась фальцетом Антонина.
- Антоша, ради бога увольте, - заметил профессор с пола.
- Так вот, - начала свой сказ Тоня. - В бытность мною
девушкой, как-то случился со мною конфуз. Утречком просыпаюсь,
а моя витту меня покинула.
- Чего, извиняюсь? - переспросил половой профессор.
- У него спроси чего, и не чего, а кто! - резанула Тоня,
кивком указывая на меня. - Села я перед зеркалом, растопырив
ноги, глядь - между ними черная такая, противная дыра и из нее
дует страшно, как из розетки. Я кинулась искать, и нашла мою
горемыку-путешественницу. Я-то к ней никого не подпускала, а
она шлюхачит около ресторана "Украина" и предлагается направо и
налево, a ее высокие чины только и знай, что на больших машинах
катають. Со мной даже знаться не желаить. Когда я пыталась
уговорить ее вернуться взад, амбалы, типо этих, - она
попыталась вырваться, - мне чуть все кости не переломали,
сказали: "Будешь клиентуру отбивать, забудешь название столицы
нашей родины", - слыхали такое? Название я забуду! Да я это
название с кровью матери!
- Ниче не напоминает? - подмигнул уже в который раз мне
Иешуа.
- До противного похоже на мой давишний сон, - согласился
я. И вроде сказал я это полушепотом, но разнеслось все как из
мегафона так, что все лежащие стали активно кутаться, как от
ветра.
- Действительно лед тронулся, - непонятно, с кем и чем
согласился ОН. - Суд закончен, я выношу решение.
Все встали, при этом так тщательно отряхивали коленки,
будто лежали не на спинах.
- Принимая во внимание былые заслуги подсудимой, - на
фразе "былые заслуги" ОН пошловато ухмыльнулся в козлиную
бороденку, - а также чистосердечное признание...
- Стойте, стойте, - его прервал вбежавший в неизвестно
какие двери муж Анны. Голова его была перевязана пестрым поясом
от халата так, что он походил на индейца племени апачи,
вырывшего тамагавк войны. - Я настоятельно требую смертной
казни предавшей мя жене, - спокойно, как на сеансе
аутототренинга молвил наш муж.
- Слово мужа - закон, - быстро согласился ОН. -
Подсудимая награждается смертной казнью путем запрыгивания под
поезд.
Все вокруг радостно засуетились, наполняя стаканы. Фраза
была до того идиотичная, что я не сразу допетрил смысл, да и к
тому же меня сильно отвлек Берлиоз, который на радостях стал
стучать своей головой об пол на манер баскетбольного мяча,
потом довольно сносно повел и в высоком затяжном прыжке загнал
свою отрезанную голову в богемскую вазочку с тюльпанами.
- Ваше последнее желание, мадам, - с трудом перекрикивая
воцарившийся гвалт спросил Иешуа.
Меня с телевизора мягко согнал Воланд, со словами: "А
ну-ка, гыть отседова!" Затем он мутным взором посмотрел на
Анну:
- Мариша, попроси у него денег, хоть погуляем напоследок
по-человецки, - сказал и зычно с тройным эхо икнул. - Господи
помилуй и спаси, - промямлил он и неуклюже перекрестил рот.
- Пускай этот проводит меня к станции, вот мое последнее
желание, - прошептала дрожащим голоском Анна, указывая на
меня.

18. Танки идут ромбом
Мы шли, и тонкий лед с вмерзшей в него заиндевелой красной
листвой позвякивал под ногами.
- Куда мы идем? - спросил я бодро, втягивая ноздрями
колкий морозный воздух.
- На электричку, - подумав, отозвалась Анна.
- Зачем?
- Не спрашивай. Может, раскажешь чего? - предложила она
невесело.
Я в такие моменты всегда рассказываю одну и ту же историю.
- Ну слушай, - сказал я и, засунув левую руку в карман
брюк, правой тщательно приобнял свою спутницу, a затем
методично ускорил шаг. - Когда я служил в армии...
- У тебя что, в жизни только армия была, почему вы,
мужики, лишь о ней всегда и вспоминаете?
- Не перебивай, а то обижусь. Это не совсем об армии, или
вернее совсем не о ней. Так вот, служил я в армии, был у нас
капитан по фамилии Мересьев. Знатный мужик, по нему все
офицерские жены сохли. И не потому, что он был, там, красив
безумно, или в постели гож, просто он был лучшим танцором и
певцом в округе. У мужика славный баритон был, когда он пел
хотелось плакать. Дамы, в общем, не сдерживали себя в этом
деле, а нам приходилось крепиться. Так вот, как-то раз он пошел
в лес по грибы, там упал в яму, сломал ногу. Стал ползти в
сторону части, перепутал направление и мощными гребками уполз в
чащу. Хватились его дня через три. Жена привыкла к его
"пропажам", но потом все же стали искать, и не найдя порешили,
что какая-то сердцеедка его все же охомутала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11