— Жена? — подхватило сразу несколько голосов. — Черный Всадник женился? Мы этого не знали!
— Я тоже всего только час назад узнала об этом, — продолжала Дороти, довольная произведенной ею сенсацией. — Мне рассказал об этом кузен Уайленд. Он только сегодня приехал, а до сих пор был при дворе. Мистер Голтспер, оказывается, пользуется широкой известностью, но только не под тем именем, под которым он пожелал предстать перед нами, простыми деревенскими жителями Бэкингемшира.
— Совершенно верно, — сказал юноша в придворном костюме, стоявший позади Дороти. — Джентльмен, о котором говорит моя кузина, женат. Я думал, это все знают.
— Но откуда же нам знать, милый Уайленд? — с очаровательным простодушием спросила Дороти. — Мистер Голтспер здесь ни с кем не знаком, кроме, кажется, сэра Мармадьюка и его семьи, да и то, если не ошибаюсь, едва-едва! — И она с невинной улыбкой повернулась к сэру Мармадьюку.
— Это правда, — ответил сэр Мармадьюк. — Я недавно познакомился с джентльменом, о котором вы говорите. И я понятия не имел, что он женат. Но какое это имеет отношение…
— Ах, господа, — вмешался молодой придворный, — вы, наверно, не знаете настоящего имени кавалера, который называет себя Голтспером! Он был довольно видной персоной при дворе. Только это было еще до меня, но мне многие рассказывали о нем. А потом произошел, кажется, какой-то скандал…
— Ну, ну, Уайленд! — перебила его хорошенькая кузина. — Никаких скандалов здесь! Что бы там ни было, держите это при себе!
— Имя!.. Его имя! — хором закричало несколько голосов, и большинство присутствующих, оживившись при слове «скандал», с явным нетерпением повернулись к придворному, надеясь услышать пикантное разоблачение.
Придворный назвал имя, хорошо известное в этом обществе и лет десять тому назад часто упоминавшееся рядом с именем английской королевы.
Это сообщение произвело совсем неожиданное впечатление. Человек, о котором до сих пор говорили в таком уничтожающем тоне, оказывается, был фаворитом, что, по мнению большинства собравшихся здесь дворян, должно внушать не презрение, а зависть.
Паж королевы, ее любимец, чье загадочное исчезновение вызвало скандал при дворе, — все это внушало интерес к Черному Всаднику. Ах, если бы они только знали, что этот никому не известный Генри Голтспер — тот самый Генри, которому когда-то расточала улыбки королева! Сколько друзей нашлось бы у него в этом обществе! Теперь уже никто не решался назвать его авантюристом.
Даже сердце заносчивой Дороти внезапно смягчилось, когда она услышала имя, произнесенное кузеном Уайлендом.
Гости сэра Фредерика не говорили о скандале при дворе, по крайней мере открыто. Может быть, кое-кто и шептался об этом, но скандал был слишком стар, чтобы представлять интерес даже для самых заядлых сплетников.
Разговор постепенно перешел на другие темы, но небольшая кучка, окружавшая молодого Уайленда, продолжала расспрашивать его, жадно интересуясь разными подробностями матримониальных дел заговорщика.
Но молодой придворный знал немного и мог рассказать слушателям не больше того, что они уже знали и раньше: Генри тайно вступил в брак с одной из придворных дам королевы Генриетты, и тотчас же за бракосочетанием последовало событие, в котором принимала участие сама королева, — дело кончилось разлучением супругов, причем Генри потерял большую часть своего состояния. Вскоре после этого он оставил придворную службу и исчез из Англии; как многие отважные, предприимчивые молодые люди того времени, он эмигрировал в колонии.
Надо отдать справедливость юному Уайленду: он не позволял себе никаких враждебных выпадов по адресу человека, о котором рассказывал. Он ничего не знал о том, чем была вызвана эта супружеская ссора и кто, собственно, был виноват. Ему было неизвестно, что причиной внезапного разрыва между Генри и его невестой-женой была ревность королевы и что это она своими преследованиями обратила его в бегство.
Наконец, тема эта утратила всякий интерес, и у молодежи пошли свои разговоры и шутки.
Одна только Марион Уэд не принимала участия в общем разговоре. Она не могла оправиться от этого неожиданного удара.
Чувствуя себя не в силах притворяться веселой, она незаметно отделилась от компании и скрылась в чаще деревьев. Ей казалось, что сердце у нее не выдержит и разорвется. Ноги у нее подкашивались, и она бессильно прислонилась к стволу высокого бука.
Так вот, значит, какое препятствие могло разлучить их! Могло! О, какая ложь!
Марион с горечью вспоминала теперь каждое слово Голтспера в ту ночь, когда они виделись последний раз.
«Он лгал мне — он скрыл, что у него есть жена! А я поклялась принадлежать ему навеки. О Боже, дай мне силы отступиться от моей клятвы! Я не должна, не смею думать о нем. Нас разделяет пропасть! Но что я могу сделать со своим сердцем? Увы, я люблю его, несмотря на этот чудовищный обман! Но, может быть, я несправедлива к нему? Разве я не сама первая сказала ему о своей любви? Я помню, в эту последнюю ночь он несколько раз порывался сказать мне что-то. О, я могла бы простить ему, если бы он рассказал мне все без утайки! А теперь — нет! Я не могу, не смею! Но сердце мое все равно не изменится, хотя жизнь для меня кончена!»
Марион стояла, прислонясь к дереву, глядя перед собой угасшим взором, и даже не повернула голову, услышав звук приближающихся шагов. Горе сделало ее бесчувственной ко всему.
— Марион! Где ты? — раздался голос Лоры. — Я везде ищу тебя!
— Здесь, Лора, — тихо отозвалась Марион, делая над собой усилие, чтобы казаться спокойной.
— Ax, милая кузина, я сейчас расскажу тебе такую историю! — весело тараторила Лора, пробираясь сквозь чащу кустарников; наконец, вынырнув из-за ветвей, она остановилась перед Марион с пылающими щеками и вздымающейся грудью. — Ну, как ты думаешь, душечка, что это такое? Попробуй угадай!
— Ты знаешь, я плохой отгадчик, Лора. Надеюсь, ты не потеряла своего любимого сокола?
— Нет, слава Богу, этого не случилось! Но кое-что я потеряла.
— Что же это такое?
— Поклонника!
— Ах! — вырвалось у Марион, но она тотчас же овладела собой и спросила спокойным тоном: — Уж не ухаживал ли Уолтер за Дороти Дэйрелл?
— Нет. Ну ее, эту Дороти!
— Или, может быть, за кем-нибудь, к кому у тебя больше оснований ревновать? За Уинифрид Уайленд?
— Нет, что ты! Ничего такого страшного! Но у меня есть еще поклонник — и вот его-то я и потеряла!
— Ах, вот как! Ты признаешься, что у тебя есть другой? А Уолтеру ты об этом сказала?
— Ах, ну что тебе дался Уолтер! Как ты думаешь, о ком я говорю?
— Должно быть, о капитане Скэрти, которым ты так восхищаешься. Наверно, это и есть поклонник, которого ты потеряла?
— Нет, этого еще не случилось!
— Как! Значит, есть еще третий или, во всяком случае, был? Вот неисправимая кокетка!
— Ну, что ты! Я вовсе даже и не поощряла его ухаживаний. Уверяю тебя, никогда! Скажи сама, разве ты когда-нибудь замечала?
— Мне будет легче тебе ответить, когда я узнаю, кто этот потерянный поклонник.
— Боже мой, кто! Ну конечно, корнет Стаббс!
— Ах, вот кто! Но я вижу, дорогая кузина, что ты легко примирилась с этой потерей. Ну, как же это вышло, расскажи!
— Представь себе, Марион, — проникновенным тоном сказала Лора, обнимая свою подругу, — этот наглец опять сделал мне предложение!
— Как! Второй раз объяснение в любви? Ну, знаешь, я бы на твоем месте считала это скорее приобретением, а не потерей!
— Да, но подумай только: второй раз объясняется в любви и на этот раз гораздо решительнее, чем в первый! Он даже и слушать не желал моего отказа!
— Но что же ты ему все-таки ответила?
— В первый раз, как я тебе рассказывала, я просто отказала ему. Ну, а на этот раз я говорила с ним очень резко. Уверяю тебя, я была страшно возмущена! Но этот наглец не желал ничего слушать и продолжал приставать ко мне, точно он совершенно уверен, что может заставить меня сказать «да»! Я никак не могла отделаться от него. Я даже пригрозила, что он дождется от меня пощечины. И так оно и было бы, если бы в это время к нам кто-то не подошел и не избавил меня от его приставаний. Я бы не возмущалась так, если бы хоть когда-нибудь давала ему повод для такого поведения! Надо же быть таким нахалом!
— А ты рассказала об этом Уолтеру?
— Нет, и прошу тебя, не говори ему, милая Марион! Ты же знаешь, что Уолтер ревновал меня к Стаббсу даже без всяких оснований. Он сейчас же вызовет его на дуэль, а я вовсе не хочу этого! Ни за что на свете! Хотя я была бы рада, если бы кто-нибудь другой, только не Уолтер, проучил его! Помнишь, как твой храбрый Генри проучил… Ах! — воскликнула она, увидев искаженное страданием лицо Марион. — Прости меня, кузина! Я совсем забыла… От этого объяснения со Стаббсом у меня все вылетело из головы. О, милая Марион, ведь это, может быть, еще и неверно? Может быть, это ошибка? Ведь Дороти Дэйрелл такая злюка — она может выдумать что угодно! А этот надутый щеголь, брат Уинифрид Уайленд, — такой же фальшивый, как и его кузина. Ему, как и Дороти, нельзя верить. Милая Марион, прошу тебя, не верь этому! Наверно, это какое-то недоразумение. Голтспер не может быть женат, а если это правда, значит, он подлый…
— Лора! — перебила ее Марион. — Я тебе приказываю… умоляю тебя… не говори ни слова о том, что ты знаешь, никому, даже Уолтеру! И я прошу тебя, не говори о нем так, как ты сейчас сказала. Если даже он и такой, как ты думаешь, мне больно слышать, когда это повторяют!
— Но ты же не можешь любить его, если это правда!
— Я ничего не могу с этим поделать. Для меня все кончено. Но я не могу не любить его!
— Милая, милая моя Марион! — воскликнула Лора, чувствуя, как Марион, прижавшись к ее груди, сотрясается от рыданий. — Мне так жаль тебя, бедняжка Марион! Не плачь, дорогая! Это пройдет. Когда-нибудь ты перестанешь думать о нем!
— Никогда! — с рыданием вырвалось у Марион.
Подняв голову, она вытерла слезы и, призвав на помощь всю свою гордость, постаралась принять спокойный вид, а затем, под руку с Лорой, решительно направилась к лужайке, чтобы присоединиться к компании, от которой она недавно бежала.

Глава 55. ПЕРЧАТКУ ВЕРНУЛИ!

Весь день Марион принуждала себя казаться веселой и поддерживать оживленный разговор. Наконец спустились сумерки, туман поднялся над озером, и компания стала собираться домой.
Но и ночь не принесла облегчения Марион Уэд. Мысли, терзавшие ее, не давали ей забыться ни на минуту. Она долго металась без сна и несколько раз вскакивала с постели и бродила по комнате, не находя себе места.
Образ Генри Голтспера, навеки запечатленный в ее сердце, неотступно стоял перед ее глазами, но каждое воспоминание о нем было отравлено ядом.
До этого дня Марион не представляла себе, что значит настоящее страдание. Муки ревности, которые ей пришлось испытать, были ничто в сравнении с тем, что она переживала сейчас. В разлуке с возлюбленным, в постоянных опасениях за его судьбу она все же не чувствовала себя несчастной; она жила, окрыленная надеждой и сладостными воспоминаниями об их встрече. Правда, она иногда задумывалась над его словами и с тревогой спрашивала себя, не скрывается ли за ними что-то, о чем он не решался сказать.
Но она старалась сейчас же отогнать от себя эти несправедливые подозрения. Разве она могла сомневаться в нем? Ведь он дал ей слово вернуть перчатку, если он ее разлюбит. И как он тогда смеялся над ней и уверял ее, что этого не может случиться! Она немножко удивлялась, что от него так долго нет никаких вестей. Мог бы черкнуть хоть словечко, чтобы успокоить ее… Но она не огорчалась его молчанием. Может быть, он знал, что в Бэлстрод опасно писать. Капитан Скэрти, ссылаясь на то, что ему будто даны приказания свыше, которым он вынужден подчиняться, распорядился, чтобы без его просмотра ни одно письмо, ни одна записка не поступали в дом сэра Мармадьюка Уэда.
После того как Голтспер скрылся, Марион ничего не знала о своем возлюбленном; она впервые услышала о нем сегодня, когда при ней заговорили о его жене.
Она не стала слушать никаких сплетен. С нее довольно было того, что она узнала; ее возлюбленный, человек, которому она отдала сердце, — муж другой! Этого было довольно, чтобы лишить ее всего, чем она жила, и повергнуть в бездну отчаяния.
На людях, в этой шумной, веселой компании, Марион не пыталась объяснить себе, как это могло случиться, но теперь она жаждала получить объяснение от самого Голтспера.
Всю ночь она ни на минуту не сомкнула глаз и задолго до того, как большой колокол Бэлстрода возвестил обитателям усадьбы начало нового дня, Марион Уэд, плотно закутавшись в плащ, с низко опущенным капюшоном, вышла из дома и быстро направилась по росистой траве к восточным воротам.
Рука ее сжимала под плащом письмо, написанное этой ночью. На конверте стояло имя Генри Голтспера. Адреса его Марион не знала, поэтому она решила отнести его сама в Каменную Балку, где надеялась увидать кого-нибудь из его верных слуг, кто мог бы доставить письмо по назначению.
Она уже не раз порывалась сходить в Каменную Балку и попытаться установить связь со своим возлюбленным. До сих пор ее удерживала от этого боязнь, что письмо может попасть в руки его врагов, а потом, ей казалось, что он должен написать первым, и она со дня на день ждала от него весточки. Но теперь эти соображения уже не удерживали ее. Это было не такое письмо, какое она собиралась написать ему раньше, полное любви и забот. Это было горькое письмо, полное обманутого чувства, жгучего разочарования и разбитых надежд.

***

В эту ночь под кровлей бэлстродского дома бодрствовала не одна Марион Уэд.
Капитан Скэрти, который, по своей солдатской привычке, вставал не позже шести часов, на этот раз поднялся задолго до рассвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53