- О Боже! - простонал он снова.
С ужасом он следил за птицами, которые, медленно описывая спиральные круги в воздухе, спускались все ниже, и все больше и больше приближались к нему. Он уже слышал свист их крыльев и хриплый крик... Мало-помалу они настолько уже приблизились к нему, что он мог видеть взъерошившиеся перья на их шее, краснеющую между ними от злобы кожу и кровавые пятна на перьях, - следы какого-нибудь недавнего пиршества. Вот-вот опустятся они к нему на голову и станут клевать его глаза! Но это было еще не все! Он видел, что кроме птиц, готовящихся напасть на него, ему угрожают еще и четвероногие. Издали подкрадывался сначала один волк, затем два, три и, наконец, их собралась целая стая. Менее молчаливые, чем их крылатые конкуренты, они собрались вокруг головы Кленси, вид которой, видимо, поразил их, и подняли громкий, зловещий вой; можно было подумать, глядя на них, что они готовятся не к нападению, а сами потерпели поражение. Кленси часто слышал этот вой и понял его значение: это был ему смертный приговор.
Представьте себе реку, текущую среди берегов, которые состояли из каньонов, возвышающихся на триста футов над уровнем воды. Каньоны эти тянулись в два ряда на расстоянии полутораста футов друг от друга. Суровые, с выдающимися острыми концами камней, изъеденные водой, они походили на разгневанных гигантов с хмурыми лицами, недоверчиво и исподлобья глядящих друг на друга. Местами они почти совсем сходились, затем расходились в стороны в виде эллипса, соединяясь снова, подобно кривой рукоятке кронциркуля. Река между ними то неслась вперед шумным, ревущим потоком, то тихо журчала между лугами, яркая зелень которых представляла резкий контраст с мрачным цветом окаймляющих ее скал. Путник, который желал бы следовать по течению реки, должен был идти или ехать по вершине каньонов, переходящих постепенно в бесплодную сухую равнину. Таких рек встречается множество в Юго-Западном Техасе; та, которую мы только что описали, называлась Койот-Крик и впадала в Колорадо. Она составляла часть западной границы плоскогорья. С той стороны, которая обращена была к Сан-Саба, тянулось пространство в двадцать миль, откуда к ней нельзя было никак пробраться, за исключением одного места, где находилось ущелье, спускавшееся вниз под прямым углом, и вход в которое скрывался густой чащей колючих деревьев. Путник, подойдя к окраине скал, все же не мог спуститься вниз; он видел перед собой реку, то скользящую прямо, то извивающуюся, как змея, среди деревьев, покрытых листвой всевозможной зелени, начиная от светлого изумрудного до самого темного оливкового, видел птиц, сверкающих своим ярким оперением и наполняющих воздух то мелодичным щебетаньем, то пронзительным, трескучим скрипом. Какие муки Тантала приходилось ему испытывать, не имея возможности спуститься вниз, чтобы утолить жажду прохладной водой и протянуть усталые члены под тенью дерев! Но путники почти никогда не заходили сюда, хотя нельзя сказать, чтобы на берегах нигде не было видно признаков присутствия человека. Вблизи того места, где находилось боковое ущелье, скалы расступались в стороны и затем снова сближались, образуя долину овальной формы. На одной ее стороне росла густая тенистая роща, среди которой виднелись палатки, покрытые частью шкурами животных, частью старой парусиной, кое-где заштопанной кусками одеял или сукна. Они не походили на палатки обыкновенных путешественников, но и вигвамы индейцев они не напоминали. На открытом месте в самом центре палаток виднелся пепел, полусгоревшие дрова, едва еще переставшие дымиться; внутри палаток находились одежда, разные орудия и провизия - бутылки и кружки с напитками, пачки табака. Палатки эти были поставлены лишь на время, и их владельцы, знакомые нам степные разбойники, только что возвратились обратно, а в ту минуту, когда солнце собиралось уже скрыться за горизонтом, появился и предводитель их вместе с Чисгольмом и остальными тремя, поспев как раз вовремя к ужину, состоявшему из медвежатины и разной дичи. Спешившись, Борласс окинул пытливым взором палатки, и лицо его нахмурилось.
- Не приехали сюда разве Квантрель и Бослей? - спросил он.
- Нет, капитан, - ответил один из разбойников.
- И вы не встречали их?
- Нет, капитан!
- Что это значит, Чисгольм? - спросил опять Борласс.
- Пусть меня повесят, если я знаю, капитан! Похоже на то, что вы были правы, предполагая, что они улизнули. Странно только, куда это они могли отправиться?
- Ничего тут нет странного. Я подозревал, что Ричард Дерк, alias Филь Квантрель, когда-нибудь изменит мне, но не думал, что так скоро. Он не захотел везти сюда свою красотку из боязни, чтобы она не понравилась кому-либо из ребят. Это первое, а второе - он богат, отец его жив, и он может получить от старика все, что желает. Он догадался, что я хочу выжать денег из него... Ну, он и удрал от нас.
- Это нехорошо с его стороны! Вы оказали ему покровительство, когда его ловили шерифы, а он...
- Ему не нужно было мое покровительство, хотя, я думаю, он не знал этого. Знай он только, что он совсем не убийца... Слушай, Чисгольм, он может вернуться, не говори ему, ради спасения своей жизни, ни слова о том, кого мы закопали в землю. Я никому не сказал его имени... Ты один его знаешь.
- Можете довериться мне, капитан! Я никогда и ни за что не произнесу имени Кленси.
- А! - воскликнул вдруг Борласс. - Я и не подумал о мулате. Не мог ли он рассказать о Кленси?
- Скорее всего, нет.
- Если нет, так и не скажет. Я позабочусь об этом.
- Не думаете ли вы отдать приказание убить его?
- Нет... это своего рода гусыня с золотыми яичками. Его можно заставить молчать, не прибегая к этому. Его следует держать отдельно от других.
- Вы думаете отдать его под чей-нибудь надзор?
- Фернанд будет смотреть за ним. Я могу доверить ему имя Кленси... больше ничего. Пойди, Чисгольм, и разузнай, слышали ли они это имя.
Чисгольм повиновался и скоро вернулся с благоприятными вестями.
- Никто и ничего не слышал об имени Кленси. Ватте, Стокер и Дрисколь никому не рассказали о том, что случилось... Они уверили всех, что мы отпустили его на волю, потому что он был вам не нужен, а нужен вам был только мулат.
- Прекрасно! Иди и приведи сюда Фернанда.
Чисгольм вышел и вернулся на этот раз с метисом.
- Нанди, - сказал Борласс, - я хочу поручить тебе мулата... не спускай с него глаз. Не подпускай к нему никого и не позволяй разговаривать с ним. Пойди, Чисгольм, и прикажи всем, чтобы не разговаривали с мулатом.
Чисгольм вышел.
- Нанди, если негр произнесет какое-нибудь имя... Это будет имя его господина... не повторяй его никому. Понял?
- Понял, капитан.
- Прекрасно! Я знаю, что могу положиться на тебя. Можешь идти и приступить к исполнению своих обязанностей.
Метис вышел. Оставшись один, Борласс сказал:
- Если Квантрель изменник, то в Техасе не найдется ни одного уголка, где бы он мог скрыться от меня. Что касается красотки Джесси Армстронг... нет того человека, который мог бы вырвать ее из моих рук! Клянусь Небом! Она будет моей!.. Провались я в самую преисподнюю, если нет!
XXXVIII
Мрачный покров ночи, спустившийся над пустынной равниной, был еще мрачней в глубокой пропасти, где протекала Койот-Крик. Светло было только в лагере степных разбойников; там горел громадный костер, на котором готовился ужин. Чтобы огонь горел ярче, в него постоянно подбрасывали смолистые сосновые шишки. Вокруг него сидели отдельные группы людей; одни из них играли в карты, другие просто болтали. Никто не признал бы в них тех самых индейцев. Все это были белые люди в цивилизованных костюмах. Здесь были кафтаны из киперной ткани, из полосатого тика, сукна трех цветов, красного, синего и зеленого, рубашки из коричневого полотна, оленьей кожи, креольские куртки из хлопчатобумажной ткани и мексиканские из бумажного вельветина; здесь были шляпы разных форм, панталоны разного покроя. Только нижняя одежда отличалась большим однообразием; так, у девяти из десяти человек рубахи были из красной фланели. Что касается индейских костюмов, то все это было надежно спрятано в углублении между скалами, и вздумай кто-нибудь обыскать лагерь, он не нашел бы там ничего. Люди, сидевшие вокруг костра, курили, пили и хохотали. Теперь они ничего не боялись; преследователи не могли найти дорогу к реке Койот-Крик. А если бы и нашли, то что они увидели бы здесь? Не краснокожих дикарей, ограбивших миссию Сан-Саба, а партию мирных мустангеров. Только один метис Фернанд походил на индейца. Бывший хозяин ни за что не узнал бы его. Краснокожие превратились в белых, он же, наоборот, превратился в настоящего индейца.
Никто из разбойников не знал об эпизоде, случившемся под каменным дубом, где один из их сообщников очутился в таком положении, что вынужден был выдать их. Что касается мулата и его господина, то они принимали их за обыкновенных путников, которые встретились с ними случайно и не имели никакого отношения к поселенцам на Сан-Саба. Один только Борласс догадывался о том, что Кленси ехал к новому поселению, куда ему не удалось добраться. Надеясь разъяснить кое-какие недоразумения, он направился к палатке, где находился Юпитер под надзором Фернанда. Приказав метису удалиться, он подверг своего пленника обстоятельному допросу. Но мулат, в жилах которого текла кровь свободного человека, был недюжинного ума и прозрел, так сказать, причину посещения капитана разбойников. На все вопросы его он отвечал только, что Джуп не знает никакого Филя Квантреля и никакого Ричарда Дерка, что он невольник молодого господина, с которым его разлучили; он не скрывал имени Кленси, заметив, что Борласс знал это и без него. Затем он рассказал, что они ехали из штатов с партией каких-то эмигрантов и направлялись к колонии Армстронга; ночевали они на Сан-Саба, а рано утром отправились на охоту и поднялись на плоскогорье для этой цели. Он не любил своего господина, который жестоко обращался с ним, и в доказательство этого показал Борлассу свою обнаженную спину, всю испещренную рубцами и шрамами, что напомнило Борлассу его собственную и пробудило в нем некоторую симпатию к мулату. Заметив это, последний сказал, что был бы очень рад, если бы кто-нибудь купил его.
- Не беспокойся об этом, - сказал бандит, - мистер Кленси не будет больше бить тебя. Хочешь, чтобы я был твоим господином?
- О, я был бы очень рад, масса!
- Умеешь ты ходить за лошадьми?
- Для этого масса Кленси и держал меня у себя.
- Он уехал в колонию и бросил тебя, и ты можешь оставаться у нас и смотреть за моею лошадью. Ты привык к ней... Мы поменялись лошадьми с твоим господином.
Мулат видел, как Борласс приехал к лагерю на лошади Кленси и удивлялся, куда мог деваться его господин, и потому не поверил словам бандита. Он постарался, однако, скрыть свою тревогу и сказал:
- Хорошо, масса, буду стараться. Не выдавайте меня только массе Кленси... Если он увидит меня, то отберет, а он так жестоко бил меня.
- Будь спокоен, он никогда больше не увидит тебя. Эй, Найди! - позвал он метиса. - Сними веревки с пленника, дай ему есть и пить и обращайся, как с одним из наших. Дай ему для постели шкуру буйвола и одеяло. Да не спускай с него глаз, - прибавил он шепотом.
Борласс был очень доволен, сделав такую находку, как мулат, которого он мог продать, приобретая таким образом тысячу долларов.
Пока Борласс допрашивал пленника, шайка его кутила, а когда он вышел из палатки и присоединился к ней, то дебош дошел до крайности. Борласс приказал выкатить из своей палатки бочку водки и пить сколько кто хочет. Сам он не отставал от других. Он праздновал успешное исполнение задуманного им плана и в то же время хотел заглушить водкой свое огорчение по поводу исчезновения пленниц. Водка произвела действие; карты были отброшены в сторону, пошли рассказы самого грубого свойства, закончившиеся пением песен, подобранных исключительно для слуха такой забытой Богом шайки! Вакханалия кончилась около полуночи, когда никто уже не мог ни говорить, ни петь. Кто мог, тот добрался до своей палатки, остальные повалились там, где сидели, и погрузились в глубокий сон. Все смолкло в лагере, и только пьяный храп нарушал тишину ночи.
Большой костер, горевший в центре лагеря, вспыхивал еще некоторое время и затем погас. Огни погасли и в палатках, за исключением одной, где сидели метис и мулат. Оба не спали еще и пили, чокаясь друг с другом; Фернанд заявил, что хочет непременно подружиться со своим новым товарищем и раз двадцать уже наполнял стакан драгоценной жидкостью. Оба осушали их вместе и оба удивлялись, каждый про себя, почему товарищ его до сих пор еще не пьян. Юпитер никогда еще не встречал такого здорового собутыльника и начинал думать, не стальной ли желудок у Фернанда? Но вдруг ему пришло в голову, не дурачит ли его товарищ в той же мере, в какой он дурачит его. Под предлогом посмотреть, что делается за палаткой, он стал у входа и скосил при этом глаза в сторону таким образом, что сразу увидел, как метис выплеснул содержимое стакана на землю. Он понял, что тот зорко следит за ним, и что остается, следовательно, одно только средство избавиться от такого бдительного часового. Не успела у него мелькнуть эта мысль в голове, как глаза его загорелись лихорадочным блеском. Выбора для него не было: приходилось или убить этого человека, или проститься со своей свободой. Убийство метиса было решено, и мулат ждал только удобной минуты. К счастью для него, ждать пришлось недолго... желанная минута представилась. Обернувшись совершенно неожиданно, он накрыл метиса в ту минуту, когда тот выплескивал свой стакан и, громко расхохотавшись, попросил его показать ему еще раз, как он это делает. Подойдя ближе под предлогом видеть лучше, он поднял руку с кривым ножом и вонзил его в самое сердце метиса. Тот свалился на землю, не издав ни единого звука. Мулат поспешно схватил ружье Кленси и вышел из палатки. Осторожно ступая, прошел он мимо тлевшего еще костра, вокруг которого спали мертвецки пьяные люди, обошел другую сторону палаток, где к дереву был привязан Брасфорт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29