Сэлу обозлила та самоуверенность, с какой ирландец взялся за дело, в котором ровно ничего не смыслил и которое даже самому Сэлу казалось не таким уж простым. Вот почему он молча наблюдал за самонадеянным Муртахом, со злорадством ожидая развязки.
Муртах уверенно схватил колючий плод, но лицо его тотчас же исказилось гримасой боли, будто он коснулся раскаленного железа.
- О-о-ой! Больно! - завопил он. - Эта штука вся утыкана шипами, и ухватиться-то не за что!
- Белегися, Мультах! - крикнул Сэлу. - Велх смотли. Дулиан ласколоть твой голова.
Ирландец понял предостережение и, взглянув вверх, с воплем кинулся прочь из-под дерева.
Тогда малаец, очень довольный своей победой, быстро шмыгнул на место Муртаха. Подняв глаза вверх и глядя, как бы ему на голову не упал еще такой плод, он сильным ударом заостренной палки выкатил дуриан на открытое место. Затем просунул острие своего ножа между густыми шипами и расколол шар, обнажив содержащуюся под его кожурой мякоть цвета сливочного масла.
К сожалению, мякоти было слишком мало, чтобы ею могли насытиться пятеро голодных людей. Да и сытые люди, отведав этого вкуснейшего из плодов, захотели бы поесть его еще и еще... А ведь наших героев отнюдь нельзя было назвать сытыми, им очень хотелось есть. Но есть было нечего: все трое вернулись с пустыми руками. Правда, они видели на дереве множество зеленых шаров дуриана, но дотянуться до них было так же трудно, как в известной басне лисице до винограда.
Ствол дуриана на целых семьдесят футов от земли совершенно гладкий: ни веток, ни сучков, ни каких-либо наростов, которые могли бы служить опорой для ног. И все-таки, если бы не крайняя слабость от перенесенного голода, Сэлу непременно вскарабкался бы на дерево. Но сейчас он не мог.
Чего-нибудь поесть было все-таки необходимо: дичи, рыбы, устриц - все равно, только бы поесть. Но где их взять? Раздобытая Сэлу устрица была, видно, чисто случайной находкой; он сомневался, удастся ли ему отыскать еще такую.
Вкусный дуриан послужил бы не только приятной, но и питательной пищей, если бы они придумали, как достать его плоды.
Некоторое время все стояли в раздумье. И тут капитана осенило. Он вспомнил о сцепленных ядрах и подумал, нельзя ли воспользоваться этим методом стрельбы, чтобы сбивать с дерева дурианы.
Сказано - сделано. Кроме винтовки, с которой он ходил в лес, у цего был в пинассе большой корабельный мушкет. Капитан велел его принести и, зарядив двумя пулями, скрепленными друг с другом прочной просмоленной бечевкой, выстрелил в самую гущу плодов. Выстрел произвел в чаще ветвей настоящее опустошение, и на землю свалилось пять или шесть огромных плодов. Редвуд выстрелил еще раз. Теперь под деревом лежало уже штук двенадцать плодов. Такого количества хватит на целые сутки.
Подобрав сбитые плоды, их перенесли под другое росшее поблизости дерево, ветви которого не таили в своей густой листве таких вкусных и опасных плодов, как дуриан.
Туда же перетащили и весь скарб из пинассы, решив разбить здесь более основательный лагерь.
Было очень тепло, поэтому разводить костра не стали; тем более что спелые дурианы едят сырыми.
И вот, пока все завтракали этими вкусными плодами, Сэлу рассказал о них интересные вещи.
Не стану повторять его рассказ слово в слово - вряд ли кто из читателей понял бы своеобразный жаргон малайца, - а предлагаю взамен описание этого редкого и ценного плода, составленное мною как на основании рассказа Сэлу, так и других источников.
Дуриан - одно из самых высоких лесных деревьев. Внешне это дерево напоминает вяз, но, в отличие от вяза, у него гладкая чешуйчатая кора. Дуриан встречается почти на всех островах Малайского архипелага и не прививается ни в какой другой части земного шара. Это, очевидно, и является причиной его малой известности.
Другой не менее важной причиной является то, что вполне зрелые плоды слишком нежны и не выносят длительных перевозок. Форма плодов почти шарообразная, цвет - зеленый, а величиной они с самый крупный кокосовый орех.
Поверхность шаров густо усыпана толстыми и очень твердыми шипами, шестиугольные основания которых плотно прилегают друг к другу. "Колючий панцирь" надежно защищает дуриан, и, если стебель, на котором он висит, обломлен у самого плода, дуриан невозможно взять в руки, не исколов до крови пальцев. А кожура его настолько упруга и крепка, что дуриан не разбивается и не сплющивается, с какой бы высоты он ни упал. Плод состоит из пяти долек, линии соприкосновения которых чуть заметно обозначены на его кожуре. Умело просунув лезвие ножа между шипами, по этим линиям можно разрезать плод ва пять равных частей. Дело это требует, однако, известной силы и навыка. В шелковистой белой оболочке долек содержится сочная мякоть цвета сливок и несколько семян величиной примерно с орех каштана. Очень трудно дать представление о вкусе и аромате плодов дуриана. Известный охотник-натуралист мистер Уоллейс описывает их так:
"Лучшее представление о вкусе дуриана дает, пожалуй, ароматный заварной крем с миндалем. К этому основному запаху примешивается целый букет ароматов: тут запах и сливочного сыра, и лукового соуса, и черного хереса, и множества других вещей. Мякоть плода отличается какой-то особой, свойственной только ему, скользкой клейкостью, что делает вкус его исключительно нежным. Дуриан ни сладок, ни кисел, он даже не слишком сочен, но, когда его ешь, не замечаешь, чтобы ему недоставало какого-либо из этих качеств. Вкус дуриана превосходен именно таков, каков он есть; чем больше вы его едите, тем больше вам хочется его есть; и сколько бы вы ни съели, у вас не будет ни тошноты, ни других неприятных явлений. Съесть первый раз дуриан - значит получить совершенно еще не изведанное ощущение. А ради этого, право же, стоит съездить на Восток!
Вполне созревшие плоды падают на землю. Тогда-то их лучше всего и есть: полежав некоторое время на земле, они утрачивают излишнюю терпкость. Недозрелые плоды, приготовленные соответствующим образом, прекрасно заменяют овощи, а даяки18 едят их и недозрелыми, тоже в сыром виде. При хорошем урожае дурианы засаливают в глиняных кувшинах и бамбуковых сосудах и таким образом сохраняют иногда в течение целого года; плоды приобретают за это время столь ценимый европейцами аромат. У даяков соленые дурианы служат любимой приправой к их неизменному рису. В лесах Малайского архипелага произрастают две разновидности дикого дуриана; их плоды значительно мельче; у одной из этих разновидностей мякоть оранжевого цвета. Неправильно было бы утверждать, что дуриан - лучший из фруктов; он ни в коем случае не может заменить таких кисло-сладких плодов, как апельсины, виноград, манго и мангостан, живительный сок которых действует столь благотворно и освежающе. Но в качестве вкусной пищи он незаменим. Если бы мне предложили назвать двух представителей растительного мира, каждый их которых заключал бы в себе все достоинства своего класса, я, не задумываясь, назвал бы апельсин и дуриан.
Дуриан - опасное дерево. Когда его плоды созревают и начинают опадать, случается, что они ранят проходящих или работающих под деревом людей. Нанесенная упавшим дурианом рана ужасна: кроме того, что сам по себе удар тяжелого плода очень силен, его твердые шипы до крови раздирают кожу. И все-таки эта страшная рана редко является причиной смерти: обильная потеря крови спасает от возможного в таких случаях воспаления.
Один из вождей племени даяков рассказывал мне, как однажды его сильно ранил упавший ему на голову дуриан; он был уверен, что скоро умрет - так тяжко было ранение. Но рана быстро зажила, и он поправился.
Не только коренные жители Малайского архипелага, но и поселившиеся там иностранцы считают дуриан лучшим, то есть вкуснейшим из плодов. Путешественник Луишотт еще в 1599 году писал, что дуриан превосходит по вкусу все известные ему плоды. А другой столь же знаменитый путешественник, доктор Паладенус говорит: "Плоды этого растения сочны и очень приятны на вкус. Людям, впервые увидевшим дуриан, сначала кажется, что он пахнет прелым луком; но, едва отведав его, они уже не хотят есть ничего иного. Туземцы всячески превозносят это растение; они дают ему громкие имена и слагают о нем хвалебные песни"19.

Глава IX
ГАВИАЛ

Покончив с дурианом, капитан Редвуд, Муртах и малаец снова отправились на поиски пищи. Необходимо было добыть к обеду мяса, рыбы, птицы - словом, чего-нибудь более существенного, чем сырые плоды.
Каждый из мужчин пошел тем же путем, что и раньше, до случая с дурианом: Редвуд - в лес, Муртах - вверх по течению реки, а Сэлу - по берегу залива. В руках у малайца была заостренная с одного конца бамбуковая палка, которую он время от времени втыкал в песок, чтобы узнать, нет ли там устрицы.
Генри и Эллен опять остались одни. Только теперь они уже не сидели под деревом. Отец велел им выкупаться. И это в самом деле было необходимо ведь они так долго лежали в грязной лодке, томясь под зноем тропического солнца. К тому же купанье прекрасно восстанавливает здоровье и укрепляет тело. Генри стал купаться поближе к морю, а Эллен, которой нравилась прозрачная вода и мягкое песчаное дно реки, вошла в воду неподалеку от места, где они сидели. "Безопасней", - подумала она. Сюда не достигали волны прибоя, и течение реки тут было гораздо спокойнее. Однако мы сейчас увидим, что безопасность оказалась мнимой. Едва охотники разбрелись, как безмятежный покой знойного полудня был нарушен пронзительным криком, который далеко разнесся в безмолвии острова и, докатившись до леса, резко оборвал пение крылатых его обитателей.
Услышал этот крик и капитан Редвуд, бродивший с винтовкой по лесу, высматривая дичь среди густых ветвей; услышал его и Муртах, сидевший с удочкой на берегу реки; и Сэлу, зашедший по колени в воду; и Генри, плавно покачивавшийся на волнах морского прибоя. Но особенно громко прозвучал этот крик в ушах Эллен, потому что кричала она сама. То был крик смертельного ужаса.
Услыхав его, все тотчас же побросали свои занятия и опрометью кинулись туда, где оставили Эллен.
Через несколько секунд мужчины и мальчик подбежали к берегу, и то, что они увидели, заставило содрогнуться от ужаса их полные отваги сердца.
Посредине реки, ширина которой достигала в этом месте ста футов, стояла Нелли. Видно, у берега ей показалось слишком мелко. Вода была девочке по самую шею, на поверхности виднелась лишь ее голова. А напротив нее торчала другая голова - огромная голова страшилища, похожего на гигантскую ящерицу. Это было пресмыкающееся из породы крокодилов, которое, покинув заросли тростника на противоположном берегу, быстро неслось навстречу перепуганной девочке. И неудивительно, что при виде этой страшной длиннорылой головы с широко разинутой пастью Нелли не могла подавить крик ужаса.
Весь вид чудовища говорил о его намерении проглотить свою жертву.
- Гавиал! - крикнул Сэлу, увидев огромное тело гигантского крокодила, достигавшее целых двадцати футов в длину.
- Гавиал! - повторили в один голос капитан и Муртах. Оба прекрасно знали, что представляет собой плывущее к девочке чудовище.
Голова животного имела не менее ярда в длину, и почти всю ее занимали огромные челюсти, на верхней из которых торчала большая продолговатая шишка - характерное отличие от других видов пресмыкающихся этого отряда.
Когда встревоженные криком люди подбежали к берегу - а прибежали они туда почти одновременно, - между гавиалом и девочкой оставалось не более двадцати ярдов. Гибель ее казалась неминуемой...
В первый момент, заметив грозящую ей опасность, Нелли попыталась бежать. Но неосторожность завела ее слишком далеко от берега, а страх совсем сковал силы; сделав несколько движений, девочка отказалась от своей попытки и, стоя по шею в воде, издавала отчаянные вопли.
Что делать? Еще несколько секунд - и огромные челюсти схватят хрупкое тело ребенка...
Несчастный отец беспомощно стоял на берегу, всем своим видом являя живое воплощение горя. Крохотная, с горошину, пуля его винтовки причинила бы этой чудовищной голове не больше вреда, чем капля дождя или града. И даже в том случае, если бы капитану удалось попасть гавиалу в самый глаз, он и тогда вряд ли отказался бы от столь близкой добычи. Таким же беспомощным чувствовал себя и Муртах со своей удочкой, не говоря уже о Генри; у этого не было не только оружия, но даже платья на теле: он купался и, услыхав крик сестры, так и прибежал голышом.
Оставалось одно: броситься между гавиалом и девочкой и защищать ее, рискуя собственной жизнью. Так они и собирались уже сделать, но в самый последний момент их остановил громкий возглас малайца, который до сих пор казался совершенно безучастным. Поняв, что Сэлу что-то придумал для спасения Эллен, все остановились; трудно было догадаться, что именно хочет он сделать. Единственным оружием малайца была оставшаяся накануне от костра бамбуковая палка, которую он заострил, уходя сегодня на поиски устрицы. Вряд ли это можно было назвать оружием...
Сэлу еще издали увидел приближающегося к девочке гавиала; он выхватил нож и, заточив на ходу второй конец палки, бросился в реку с этим жалким подобием оружия.
Не успели оставшиеся на берегу прийти в себя от изумления, как малаец уже вынырнул между гавиалом и Эллен, а в следующее мгновение его черная голова с длинными лоснящимися волосами появилась у самой пасти чудовища. Потом голова опять исчезла, и на поверхности показалась коричневая рука с бамбуковой палкой. И тут произошло нечто странное: палка молниеносно оказалась в самой пасти гавиала; тот завертелся, забил хвостом по воде и, описывая самые невероятные зигзаги, отскочил в сторону. Тогда из пенящихся, взбаламученных вод снова появилась голова Сэлу, на этот раз рядом с Эллен. Сметливый и отважный спаситель помог девочке добраться до берега и живую и невредимую вручил отцу.
Гавиал между тем все бесновался, мутя воду мощными ударами своего длинного и подвижного, как у ящерицы, хвоста;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16