Долина Сан-Иоаквин протянулась отсюда на
двести миль к северу и на пятьдесят - к югу. На низком холме, на двадцать
футов поднимавшемся над совершенно плоской долиной, возвышался
незаконченный ядерный комплекс. Этот холм был самой высокой точкой во всей
видимой отсюда местности.
Даже в эти утренние часы была заметна суматоха деловой активности.
Строительные бригады работали в три смены, они работали по ночам, по
субботам и воскресеньям и, будь на то воля Барри Прайса, они работали бы
на Рождество и на Новый год. Совсем недавно закончен реактор N_1 и сделан
неплохой зачин для N_2. Начато рытье котлованов для номеров 3 и 4... Но
все идет не так, как надо. Номер 2 закончен, но законники запустить его не
разрешают.
Его письменный стол завален бумагами. Волосы Прайса всегда очень
короткие, узкие усы щеголевато подстрижены. Одет он почти всегда в то, что
его бывшая жена называла инженерной униформой: брюки - цвета хаки, рубаха
с эполетами - цвета хаки, туристская куртка, тоже с эполетами, - опять же
цвета хаки; на поясе болтается микрокалькулятор (когда волосы Прайса были
еще сплошь темными, это выполнялось не всегда), в нагрудных кармашках -
карандаши. А в специальном кармане куртки - неизменный блокнот. Когда
приходилось (теперь все чаще) присутствовать на судебных заседаниях или
служебных разборах, устраиваемых мэром Лос-Анджелеса и его советниками по
энергетике и охране окружающей среды, давать показания перед Конгрессом,
комиссией по ядерной промышленности или комиссией по соблюдению
государственного законодательства, Прайс очень неохотно одевал серый
фланелевый костюм и галстук. Но возвратясь в родные пенаты, он тут же
радостно облачался в свое боевое одеяние - и будь он проклят, если станет
переодеваться ради каких-то посетителей.
Кофейная чашка была уже совершенно пуста, поэтому последняя отговорка
отпадала. Он включил интерком:
- Долорес, я уже готов принять пожарников.
- Их еще нет, - сказала Долорес.
Передышка. Хоть ненадолго. Ненавидя то, чем вынужден заниматься, он
снова занялся бумагами, пробормотав про себя: я инженер, черт возьми. Если
бы я хотел тратить все свободное время на официальные бумаги или на суды,
я стал бы юристом. Или профессиональным преступником.
По нарастающей - сожаление, что он взялся за эту работу. Он
специалист по энергетике, причем чертовски хороший специалист. Это он
доказал, став самым молодым главным инженером пенсильванского завода
Эдисона. А также руководя Милфордовским ядерным комплексом, добившись
максимальной эффективности и рекордного для всей страны уровня
безопасности. Он сам стремился получить свою нынешнюю должность, хотел,
чтобы ему поручили "Сан-Иоаквин", и заполучил его - великолепный комплекс,
четыре тысячи мегаватт электроэнергии, когда проект будет завершен. Но он
профессионал в том, чтобы строить и руководить, а не давать объяснения. Он
хорошо знает, как иметь дело с техникой. А также с конструкторами, со
строителями, монтажниками силовых линий и электриками. Его энтузиазм в
области всего, что относится к ядерной энергетике, передавался тем, с кем
он работал. И что из этого получилось? - подумал он. Теперь я все свое
время трачу на эти бумаги.
Вошла Долорес. В руках - более чем важные, весьма настойчивые
документы, на которые необходимо отреагировать. Все они касаются
отчетности и все исходят от людей достаточно высокопоставленных, чтобы
отрывать от работы главного инженера. Он глянул на кипу документов и
памятных записок, положенных Долорес в ящик для входящей документации.
- Смотри-ка, - сказал он. - И ведь каждая бумажка здесь - дело рук
политиканов.
Долорес подмигнула:
- Иллегитими нон кардорундум.
Барри подмигнул в ответ:
- Все не так просто. Пообедаем?
- Конечно.
В ее быстрой улыбке промелькнуло недвусмысленное обещание. Его
охватило возбуждение. Барри Прайс спит со своей секретаршей! Полагаю,
подумал он, что узнай об этом наверху, весь департамент, пожалуй,
перевернулся бы вверх дном. Ну и черт с ним. Мир обрушился на него. Здание
загудело от слабой вибрации турбин - ощущение, порождаемое мегаваттами,
вливающимися в сеть электроснабжения, мегаваттами, насыщающими
Лос-Анджелес и его индустрию.
На самом же деле ничего этого не было. Турбины в прямоугольном здании
внизу, под ним, были прекрасными машинами, вершиной человеческой
изобретательности. Чудо инженерии, весящее сотни тонн и сбалансированное
до микрограммов, способное вращаться с фантастической скоростью и при этом
совсем не вибрировать... Почему же люди никак не могут осознать это,
почему не всем дано понять красоту замечательных машин? Великолепие машин?
- Приободритесь, - сказала Долорес, как бы прочитав его мысли. -
Бригады работают. Может быть, как раз сейчас заканчивают.
- Ну разве не стоило бы заявить об этом широкой публике? - произнес
Барри. - Нет, пожалуй, все же не стоит. Чем меньше о нас сообщают, тем
лучше для нас. Все здесь шиворот-навыворот.
Долорес кивнула и подошла к окну. Взгляд ее перенесся через долину
Сан-Иоаквин по направлению к Темблор Рэйндж, в тридцати милях отсюда. - В
ближайшие дни...
- Да, - мысль об этом радовала. Южная Калифорния должна быть
обеспечена электроэнергией. А с истощением запасов природного газа
остаются только две возможности - либо уголь, либо ядерная энергия. Но
сжигая уголь, взамен получаешь дым, туман и смог. "У нас лишь один путь, -
говорил Барри. - И каждый раз, когда мы получаем ассигнования или когда
раздается голос в нашу поддержку - это выигрыш. Сообщения о наших успехах
должны получать все законники и политиканы". Он знал, что проповедь эта
бесполезна для верующих в иных богов, но она помогала ему разговаривать с
теми, кто мог бы испытывать к проекту симпатию. С понимающими.
На его столе загорелась лампочка и Долорес, вспыхнув на прощание с
улыбкой, поспешила к двери - приветствовать очередную делегацию. Барри
собрал свои силы: еще один долгий и трудный день.

Лос-Анджелес, суматошные утренние часы. Машины движутся беспрерывными
потоками. Несмотря на Санту-Анну, дувшую прошедшей ночью, - легкий смог и
запах выхлопных газов. С побережья - клочья тумана, рассеивающиеся под
порывами теплого ветра, дувшего с материка. В эти суматошные утренние часы
дороги обычно переполнены - но вовсе не бестолковыми водителями.
Большинство ездят одним и тем же маршрутом в одно и то же время каждое
утро. В них уже заложена программа. Вот полюбуйтесь: машины подъезжают,
строго соблюдая заведенный порядок, и отъезжают точно в соответствии с
этим порядком.
Эйлин не однажды уже подмечала это. Несмотря на комиксы, благодаря
которым над калифорнийскими водителями смеялся весь мир, порядок на шоссе
они соблюдали много лучше, чем водители, которых Эйлин видела в любом
другом месте. Что означало, что для вождения машины не требовалось слишком
много внимания. К тому же, в ней тоже была заложена программа.
Сложившийся шаблон теперь изменялся у нее редко. Пять минут на чашку
кофе - последнюю перед выездом на шоссе. Чашку поставить на маленькую
подставку, оставшуюся от Дж.С.Уитни. Еще пять минут на возню с гребенкой.
Теперь она уже достаточно проснулась, чтобы делать какое-то дело. Теперь -
полчаса, чтобы добраться до компании сантехнического оборудования
Корригана, город Бурбанк, а за это время можно успеть многое, если
работать с диктофоном. Без диктофона Эйлин не удалось бы совладать с
нервами, ее колотило бы в приступах бешенства от беспомощности при каждом
малейшем заторе.
"Вторник. Не забыть о деле с водяными фильтрами, - сказал ей ее же
голос. - Пара наших клиентов установила эти чертовы штуки, не зная, что
там не хватало нескольких деталей". Эйлин кивнула. Об этом деле она уже
позаботилась. Ей удалось утихомирить гнев деятеля, внешне напоминающего
баржу и, по слухам, превращающегося в одного из крупнейших
предпринимателей долины. Это показательно: можно лишиться крупной сделки
из-за какой-то рядовой продажи. Она включила перемотку, затем
продиктовала: "Вторник. Работникам склада проверить все имеющиеся фильтры.
Обратить внимание на наличие всех необходимых частей. И послать письмо
изготовителю." Затем снова перемотала ленту.
Эйлин Сьюзан Ханкок тридцать четыре года. Она милая, но не очень -
из-за рук, все время находящихся в движении, улыбки, славной, но
вспыхивающей слишком внезапно, как сигнальная лампочка, и походки: у нее
была привычка обгонять прохожих.
Однажды символически ей было сказано: она обгоняет других в
физическом и эмоциональном отношении. При этом не было сказано "в
интеллектуальном", а если бы и было, она бы не поверила. Однако это, в
общих чертах, было бы правильно. Ей явно задано было стать чем-то большим,
чем секретарша, причем задолго до того, как появилось что-то вроде
движения за права женщин. Ей и удалось добиться немалого и это несмотря на
то, что пришлось поднимать на ноги младшего брата.
Если она и говорила об этом, то только со смехом - очень уж
оригинальной выглядела ситуация. Брат заканчивает колледж за счет помощи
старшей сестры - но сама она колледж не заканчивала. Брат женился
благодаря ее содействию - но сама она замуж так и не вышла. Однако, правда
на самом деле была вовсе не в этом. Учеба в колледже была ей просто
противна. Хотя иногда, возможно, у Эйлин появлялось желание (о котором она
никогда никому не говорила) поступить в действительно хороший колледж.
Поступить туда, где человека учат думать. В таком колледже, может быть,
она и смогла бы учиться. Но просиживать в аудиторах, где почасовики читают
лекции, основываясь на уже прочитанных ею книгах - да ну его к черту,
такое обучение! Так что учебу она отвергла отнюдь не по финансовым
соображениям.
Что же до замужества, то просто не нашлось никого, с кем она могла бы
ужиться. Она пыталась сделать это - с лейтенантом полиции, и наблюдала,
как он нервничает от того, что живет с ней без разрешения городского
управления. Их союз, начавшийся так хорошо, полностью распался менее, чем
за месяц. Был у нее еще один мужчина, но у него была жена, уходить от
которой он не собирался. Был третий, уехавший на восток в командировку на
три месяца и не вернувшийся даже по прошествии четырех лет. И был еще...
А ведь я все делала правильно, говорила она себе, вспоминая.
Мужчины говорили, что она - женщина нервного типа или что у нее
чрезмерная активность щитовидной железы - в зависимости от полученного
образования и словарного запаса. И отношения с ней сохранять не пытались.
Ум у нее был едкий и использовала она его слишком часто. Ей была
ненавистна нудная и пустая болтовня. Разговаривала она слишком быстро, а
без этого голос ее мог бы быть приятным. Голос, чуточку хриплый от
чрезмерного количества сигарет.
Уже восемь лет она ездила этим маршрутом. Машинально - не замечая -
перестроилась в четвертый ряд. Сделала поворот. Однажды, год назад, она
проехала здесь прямо, свернула в улочку, припарковала машину и отправилась
обратно пешком, с интересом изучая лабиринт зданий. Улицы наводили на
мысль о спагетти, вылепленных из бетона. Ей было немного неловко - она
воспринимала себя, как какую-то растяпу-туристку. Но все равно шла и
смотрела.
"Среда, - сказала запись. - Робин собирается попробовать уладить то
дело. Если это удастся, я - помощник менеджера. Если нет - шансов никаких.
Вот проблема..."
От предвкушения возможного служебного продвижения уши и горло Эйлин
зарделись. И руки задвигались слишком быстро, чтобы править рулем. Но она
по-прежнему все хорошо слышала. Ее, предназначенный для среды, голос
говорил: "Он хочет переспать со мной. Ясно, что тогда он не просто острил
и заигрывал. Если дать ему от ворот поворот, упущу ли я тогда свой шанс?
Должна ли я ради этого ложиться с ним в постель? Или я настолько уже
завязла в делах, что не вижу ничего доброго?
- Все это дерьмо, - тихо сказала Эйлин, перемотала ленту и еще раз
прослушала эту запись. "Я пока не решила, принять ли от Робина Джестона
приглашение на обед. Не забыть бы стереть эту запись. Не хочу, чтобы он
сгорел со стыда, если кто-нибудь сопрет диктофон. Как было у Никсона".
Эйлин выключила диктофон. Но проблема осталась по-прежнему с ней и
по-прежнему терзала обида, что она вынуждена жить в мире, где приходится
решать такого рода проблемы. Чтобы отвлечься, она стала сочинять текст
письма этому мерзавцу-изготовителю, пославшему фильтры без проверки
наличия всех деталей, и ей стало значительно легче.

Сибирь. Поздний вечер. Закончился трудовой день врача Леониллы
Александровны Малик. Последним пациентом была четырехлетняя девочка, дочь
одного из инженеров научно-исследовательского космического центра,
расположенного здесь, в пустынных областях севера Советского Союза.
Середина зимы, с севера дует холодный ветер. За стенами больницы
громоздятся сугробы и даже здесь, в помещении, Леонилла чувствовала, какая
на улице холодина. Холод был ненавистен ей. Родилась она в Ленинграде, так
что с северными зимами была знакома, однако продолжала надеяться, что ее
все же переведут в Байконур или даже в Капустин Яр, на Черное море.
Обижало ее то, что она вынуждена лечить попавших сюда не по своей воле,
хотя, разумеется, не могла изменить этого. Для педиатра работы здесь было
совсем немного - кругом снежная пустыня. Но помимо врачебной, она имела
подготовку космонавта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18