Военная карьера ему тоже не подходила. Вильям имел серьезные возражения против убийства незнакомых людей.
Больше всего ему нравилось читать и писать. Он любил слова. Слова никогда не кричали и не шумели, в отличие от остальных членов его семьи. Слова не заставляли тебя валяться в грязи в холодную погоду. И они не мучили беззащитных животных. Слова делали ровно то, что он им велел. «Так что я хочу писа́ть», – сказал он.
Его отец впал в ярость. С его личной точки зрения писец был всего лишь на ступеньку выше учителя. Боги всемогущие, парень, они даже на лошадях не ездят! Потом прозвучали всякие Слова.
В итоге Вильям отправился в Анк-Морпорк, куда обычно попадали те, кто потерял цель в жизни. Здесь он тихо и спокойно зарабатывал словами себе на жизнь, и полагал, что легко отделался, в отличие от его брата Руперта, здоровенного добродушного малого, который был бы просто рожден для Хагглстоунс, если бы по случайности не родился раньше Вильяма.
А потом случилась война с Клатчем…
Это была маленькая незначительная война, одна из тех войн, которые заканчиваются еще толком не начавшись и про которую противники стараются потом как можно скорее забыть, однако одним из событий, успевших произойти за несколько суматошных дней этой несчастной заварушки, стала смерть Руперта де Словье. Он погиб за свои убеждения; главным из них была очень хагглстоунская вера в то, что храбрость может заменить доспехи, и что клатчианцы бросятся бежать, если ты закричишь достаточно громко.
Отец Вильяма в ходе их последней встречи долго распространялся о прекрасных традициях де Словье. Которые в основном включали в себя крайне неприятную смерть, по большей части для всяких иностранцев, но каким-то странным образом, насколько понял Вильям, де Словье считали собственную смерть вторым по значимости призом. Когда город призывал своих сынов, де Словье всегда были в первых рядах. Это была суть их существования. Разве не было их девизом Le Mot Juste? «Правильный Словье в правильном Месте», – перевел лорд де Словье. Он просто не понимал, почему Вильям не желает поддерживать эту славную традицию, и, в конце концов, лорд решил проблему привычным для себя способом, вовсе отказавшись от ее решения.
В результате между де Словье опустилось такое ледяное молчание, по сравнению с которым самая холодная зима показалось бы жаркой сауной.
В таком мрачном настроении было определенно приятно зайти в типографию и обнаружить там Казначея, обсуждающего теорию слов с Доброгором.
– Постойте, постойте, – говорил Казначей. – Да, конечно, образно выражаясь, слово действительно состоит из отдельных букв, но они существуют всего лишь, – он грациозно взмахнул длинными пальцами, – теоретически, если можно так выразиться. Буквы это слова, можно сказать, partis in potentia, и, опасаюсь, несложно вообразить, что в чистом виде они действительно существуют только unis et separata. Конечно, сама концепция того, что буквы могут физически существовать по отдельности, очень беспокоит в философском смысле. Конечно, это больше всего напоминало бы носы и пальцы, бегающие повсюду сами по себе…
«Три „конечно“», – отметил про себя Вильям, который всегда замечал такие вещи. Три «конечно», использованные человеком в одной короткой фразе, означали, что внутренняя пружина его логических построений вот-вот сломается.
– У нас полные коробки букв, – спокойно возразил Доброгор. – И мы можем набрать из них любые слова, какие хотите.
– В этом-то и проблема, видите ли, – сказал Казначей. – А что если металл запоминает набранные слова? По крайней мере граверы всегда сжигают свои таблички после использования, и очистительный эффект огня…
– 'звините, ваше преподобие, – прервал его Доброгор.
Один из гномов похлопал Доброгора по плечу и вручил ему лист бумаги. Гном передал его Казначею.
– Молодой Каслонг просит вас принять это в качестве сувенира, – сказал он. – Он набрал это прямо из ящика и тут же отправил на камень. Очень шустро с этим управляется.
Казначей попытался смерить юного гнома строгим взглядом с головы до ног, но такая тактика запугивания плохо срабатывала на гномах, потому что в их случае расстояние от головы до ног было весьма невелико.
– Правда? – сказал он. – Как…
Его глаза пробежали по бумаге.
Он нервно сглотнул.
– Но ведь это… когда я сказал… я всего лишь сказал… Откуда вы знали, что я собираюсь сказать… В смысле, этими самыми словами… – заикался он.
– Конечно, строчки подгуляли, – признал Доброгор.
– Нет, погодите минутку… – начал Казначей.
Вильям перестал следить за беседой. Что такое «камень», он догадался – граверы тоже использовали большой плоский камень в качестве рабочего стола. И он заметил, как гномы снимали с разложенных на нем букв листы бумаги, так что все стало понятно. Ну и конечно, мысли Казначея действительно подгуляли. У металла нет души, и он ничего не помнит.
Вильям взглянул поверх головы гнома, который деловито набирал буквы в небольшую металлическую рамку, толстые короткие пальцы так и порхали между коробочками, установленными в большом лотке перед ним. Можно было даже догадаться, что именно он набирает, просто наблюдая за движениями его рук над лотком.
– З-а-р-а-б-о-т-а-й-$-$-$-В-в-С-в-о-е-С-в-о-б-о-д-н-о-е-В-р-е-м… – пробормотал он.
Забрезжило узнавание. Он бросил взгляд на грязные бумажные листки, лежащие рядом с лотком.
Они были исписаны мелким острым почерком, который выдавал в авторе человека крайне жадного, занудного и мелочного.
Вот почему на Р.С.Б.Н. Достабля не садились мухи. Он потребовал бы с них арендую плату.
Почти бессознательно Вильям достал блокнот, лизнул карандаш и старательно написал, используя свой собственный набор сокращений:
«Удивит. событ. прзшл. в Г-де в Свзи с Откр-м Печ-ной Маст-ской Г. Доброгора, Гн-ма, п-д вывеск. „Ведро“, она выз-ла бль-шой интер. заинтерес. лиц, включ. ведущ. торг-цев».
Он сделал паузу. Диалог на другой стороне комнаты явно перешел в более конструктивное русло.
– Сколько за тысячу? – переспросил Казначей.
– Оптом даже дешевле выйдет, – заверил его Доброгор. – И мелкие руны наберем без проблем.
Лицо казначея приобрело довольное выражение человека, который постоянно имеет дело с числами и видит, что большое неудобное число в ближайшем будущем станет гораздо меньше; понятно, что в подобных обстоятельствах у философии практически не осталось шансов на победу. Видимая часть лица Доброгора выражала радость бизнесмена, который только что превратил в золото еще немного свинца.
– Ну, конечно же, такой крупный контракт должен быть утвержден самим Аркканцлером, – заметил Казначей, – но я могу заверить вас, что он весьма внимательно прислушивается к моим рекомендациям.
– Не сомневаюсь, ваша светлость, – весело ответил Доброгор.
– Гм, кстати, – поинтересовался Казначей, – а вы устраиваете Ежегодные Обеды?
– О, да. Конечно же, – мгновенно среагировал гном.
– И когда следующий?
– А когда вам удобнее?
Вильям нацарапал в блокноте: «Взмжн. Зак-чение бль-шого кнтркт. с неким учеб-м завед. в Г-де», а потом, поскольку был честен от природы, дописал: «как мы слышали».
Ну что же, неплохо, неплохо. Он отправил письмо с новостями только сегодня утром, и вот у него уже готова важная информация для следующего…
…если конечно не принимать во внимание то обстоятельство, что его клиенты ждут нового письма не раньше чем через месяц. Он сильно подозревал, что к тому времени новость устареет и станет никому не интересна. С другой стороны, если он не сообщит им эту новость, кто-нибудь обязательно будет недоволен. Так было в прошлом году с этим якобы прошедшим на улице Паточной Шахты дождем из собак, хотя и дождя-то никакого на самом деле не было.
Но даже если он попросит гномов сделать шрифт очень крупным, одной новости для письма все равно было недостаточно.
Проклятье.
Нужно побегать и поискать еще занятных историй.
Подчиняясь внезапному импульсу он догнал уже уходившего Казначея.
– Хм-м? – сказал тот. – Мистер де Словье, полагаю?
– Да, сэр. Я…
– Опасаюсь, нам ваши услуги не нужны, мы в Университете сами пишем все что нам требуется, – предупредил Казначей.
– Я хотел просто спросить, что вы думаете о новом печатном станке мистера Доброгора, сэр? – задал вопрос Вильям.
– Зачем?
– Э… Потому что мне хотелось бы знать? И я запишу ваше мнение для моего бюллетеня с новостями. Слышали о нем? Хотелось бы получить мнение выдающегося представителя магического сообщества Анк-Морпорка.
– О? – Казначей притормозил. – Это та самая штука, которую вы отправляете герцогине Квирмской, герцогу Сто Хелита и так далее?
– Да, сэр.
Волшебники были ужасными снобами.
– Э. Ну тогда ладно… можете написать, я считаю, что это шаг в правильном направлении который … э… всячески приветствуют все думающие люди, и который поможет затащить кричащий и отбивающийся Анк-Морпорк в столетие Летучей Собаки. – Он зорко проследил, как Вильям записывает его слова. – Мое имя доктор А.А. Занудди, Д.М. (7-я ступень), Д. Волш., Б. Окк., М. Колл., Б.Р. Занудди пишется через «о».
– Да, мистер Занудди. Э… Век Летучей Собаки почти закончился, сэр. Может, вы предпочитаете, чтобы кричащий и отбивающийся Анк-Морпорк вытащили из столетия Летучей Собаки?
– Конечно.
Вильям записал и это. Просто поразительно, почему что-то всегда тащат, а оно кричит и отбивается. Похоже, никто и никогда не пытался, например, просто взять его деликатно за руку и отвести куда нужно.
– И вы, конечно же, пришлете мне копию, когда бюллетень выйдет из печати.
– Да, доктор Занудди.
– Если вам еще что-то понадобится узнать, обращайтесь без стеснения в любой момент.
– Спасибо, сэр. Но я всегда думал, сэр, что Университет против использования наборных шрифтов?
– О, я думаю, настал момент, когда пора открыто принять поразительные вызовы, которые бросает нам столетие Летучей Собаки, – ответил Казначей.
– Мы… Но это столетие скоро заканчивается, сэр.
– Значит, трудно придумать более подходящий момент, чтобы принять, наконец, его вызовы, как вы считаете?
– Верно подмечено, сэр.
– Ну все, я полетел, – сказал Казначей. – Хотя как раз это мне запретили.

Лорд Ветинари, Патриций Анк-Морпорка, потыкал пером в чернильницу. В ней плавал лед.
– Почему бы вам не развести нормальный огонь в камине? – предложил Хьюнон Чудакулли, Главный Жрец Слепого Ио и неофициальный лидер городского религиозного сообщества. – Я хочу сказать, я тоже не люблю духоту, но здесь же просто страшный холод!
– Мне нравится, когда свежо, – ответил лорд Ветинари. – Странно, лед не такой черный, как остатки чернил. Почему так получается, как вы думаете?
– Наверное, в науке дело, – неопределенно ответил Хьюнон.
Как и его брат-волшебник, Аркканцлер Наверн, он не любил явно глупых вопросов. Для служения и богам, и магии требовались надежные, здравомыслящие люди, поэтому братья Чудакулли были надежными, как скалы. И примерно такими же здравомыслящими.
– А. Ну, не важно… Так о чем мы говорили?
– Вы должны прекратить это, Хавелок. Вы же знаете… как к этому относятся.
Ветинари, по-видимому, был поглощен исследованием чернил.
– Должен, ваше преподобие? – спокойно спросил он, не поднимая взгляда.
– Вы же знаете, мы все против абсурдной идеи использования наборных шрифтов!
– Будьте любезны, напомните мне еще раз, почему… О, смотрите, как он забавно прыгает вверх-вниз!
Хьюнон вздохнул.
– Слова слишком важны, чтобы доверять их машинам. Мы ничего не имеем против гравировки, вы же знаете. Мы не против слов, которые надежно прикреплены к основе. Но слова, которые можно разобрать на части и потом использовать их для создания новых слов… ну, это просто опасно. Я-то думал, вы тоже были против этого?
– Ну, в некотором смысле, да, – ответил Патриций. – Но многие годы правления этим городом научили меня, ваше преподобие, что нельзя заткнуть вулкан. Иногда лучше позволить событиям идти своим чередом. Как правило, все заканчивается само собой, со временем.
– Вы не всегда столь снисходительны, Хавелок, – заметил Хьюнон.
Патриций нагладил его холодным взглядом, который продолжался на пару секунд дольше, чем было необходимо для душевного комфорта.
– Гибкость и чуткость всегда были моим девизом, – сказал он.
– Боже мой, неужели?
– Разумеется. Я хочу, чтобы вы и ваш брат, проявив похвальную гибкость мышления, осознали, ваше преподобие, что это предприятие основано гномами. А знаете ли вы, ваше преподобие, где находится крупнейший город гномов?
– Что? О… дайте подумать… наверное, это в…
– Да, все затрудняются сказать. Но, фактически, это Анк-Морпорк. Сейчас здесь живут более пятидесяти тысяч гномов.
– Не может быть!
– Уверяю вас. И у нас сейчас очень хорошие связи с гномьими общинами в Копперхеде и Убервальде. Так что когда дело касается гномов, я всегда внимательно слежу, чтобы наша рука дружбы была протянута вперед и немного вниз. И в нынешнее холодное время года мы все очень рады, я уверен, что баржи с ламповым маслом и углем ежедневно прибывают от гномьих шахт. Вы следите за моей мыслью?
Хьюнон бросил взгляд на камин. Вопреки законам природы, там тлел одинокий кусочек угля.
– И конечно же, – продолжил Патриций, – становится все труднее игнорировать этот новый способ печати, когда крупные типографии уже работают в Агатейской Империи и, как вы наверняка знаете, в Омнии. Из которой, как вам опять-таки наверняка известно, к нам экспортируются в огромных количествах Священные Книги Ома и эти их религиозные брошюры, на которые омнианцы возлагают столько надежд.
– Евангелическая чепуха, – сказал Хьюнон, – вам следовало запретить их давным-давно.
И снова последовал слишком долгий взгляд.
– Запретить религию, ваше преподобие?
– Ну, когда я сказал «запретить», я имел в виду…
– Я уверен, никто не назовет меня деспотом, – строго сказал лорд Ветинари.
Хьюнон Чудакулли предпринял неудачную попытку разрядить атмосферу.
– Во всяком случае, дважды, ахаха.
1 2 3 4 5 6 7 8