https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/umyvalniki/
Но такого смельчака не нашли, и потому Гальдер выдвинул «аполитичного» Паулюса, ибо в Цоссене желали иметь человека, хорошо изучившего тактику глубоких танковых прорывов…
Странные чувства одолевали Паулюса: его ожидал Цоссен, где он когда-то служил в рейхсвере времен Секта, командуя всего-навсего автомобильной ротой, где он столь усердно «пахал» землю на тракторах, чтобы из кабины трактора вдруг оказаться заключенным внутри гулкого танка…
– Коко, я готов ехать, – сказал Паулюс жене. – Пожелай мне удачи на том посту, который когда-то занимал сам великий Людендорф, пока не сломал себе шею в политике.
– Остерегайся политики, – заклинала его жена.
Шофер подавал сигнал с улицы, торопя с отъездом, но тут раздался телефонный звонок от Эльзы Гойнинген фон Гюне:
– Ваш фюрер распорядился компенсировать мне потерю имений под Митавой и Виндавой дворянским замком в Польше, а моего сына Освальда назначил послом в Лиссабон. Дайте мне, пожалуйста, номер телефона рейхсканцелярии фюрера.
– Вы хотите благодарить его? – спросил Паулюс.
– Нет, я обязана информировать его о том, чего он, наверное, не знает. Во время поездки в Польшу я наглоталась такого смрада от ужасов, чинимых над поляками, что у меня поседели волосы… Паулюс, я не хочу больше жить! Даже кинокрасавица Лени Рафеншталь оказалась сущею ведьмой: в костюме эсэсовки она сама расстреливала поляков.
Паулюс отказал женщине в ее просьбе:
– Если вы все это станете излагать фюреру, вы наживете себе крупные неприятности.
– Я заболела, Паулюс, от чужих страданий, – сказала женщина, заплакав. – Меня выгнали из Курляндии, но я не стану выгонять на улицу прежних хозяев замка, культурных и самостоятельных людей. Это претит моему благородному воспитанию, которое началось в классической гимназии Санкт-Петербурга… Прощайте!
Несколько удрученный этим разговором, Паулюс быстро катил в Цоссен, маленький городок к югу от Берлина, где Гитлер укрывал от шпионов и бомбежек «мозг» своего вермахта – генштаб! Пересекая кольцевую автостраду, шофер притормозил, увидев фигуру генерала. На обочине автобана стояла малолитражка «опель-олимпия», солдат накачивал лопнувший баллон, а генерал поднял руку:
– Паулюс? Как хорошо, что мы встретились. Поздравляю с прямым попаданием в бункеры Цоссена, где Гальдер устроил себе хорошую лавочку. Надеюсь, вы меня подвезете?
Это был граф Курт Гаммерштейн-Экворд, бывший командующий рейхсвера, который много лет занимался шпионажем в СССР, зная о Красной Армии больше других. Но разговор в машине получился странный:
– Вот стратегия фюрера: чтобы покончить со старой войной, он начинает войну новую. Теперь, желая унизить Англию, он решил, кажется, покарать большевизм. Я понимаю причины отставки Людвига фон Бека, который уже заглянул в пропасть будущего. Германия, задев однажды Россию, опрокинется кверху колесами, как сумасшедший паровоз. Бек заранее выбрался из будки машиниста, уступив свои рычаги Гальдеру… Не советую вам, Паулюс, слушать любителей русского сала. Я лучше вас извещен, что такое Советы и какова их бронебойная сила.
Что тут ответить? Но ответить необходимо.
– Я все-таки… солдат, – сказал Паулюс, – и обязан исполнять долг. Простите, граф, за выспренность выражений, но я еще смолоду приучил себя держать руки по швам…
Гаммерштейн-Экворд поразил Паулюса словами:
– Я тоже солдат, и вы не кичитесь своим долгом. Помимо этой штуки существует еще и разум. Германия стала очень сильна. И сейчас только ее поражение способно развалить этот отвратительный режим, схожий со сталинским… Спасибо, Паулюс!
Они уже въехали в улицы чистенького Цоссена.
Паулюс испытывал такое ощущение, будто с утра пораньше получил сразу две оплеухи; сначала от этой курляндской баронессы, а потом и от своего же коллеги… Позже он жене говорил, что этот Гаммерштейн дал ему выпить касторки!
* * *
Организация высшего военного руководства Германии была непростой, на первый взгляд даже запутанной. Читатель должен помнить двух главных хищников – ОКВ и ОКХ. Они близко соприкасались в поисках добычи, сообща разделяя всегда приятный для них апломб победителей, но при этом жестоко соперничали. ОКВ – это верховное главнокомандование вооруженных сил (сам Гитлер, Кейтель, Йодль). ОКХ – командование сухопутных сил (опять же Гитлер, Браухич, Гальдер, а теперь и Паулюс).
В садах Цоссена, среди оранжерейных розариев, укрывались секретные помещения генштаба и абвера (военной разведки), здесь же, среди цветочных клумб, разместился почти дачный домик, в котором располагался Гальдер. Дежурный офицер провел Паулюса в кабинет, сообщив, что под землею расположены еще четыре этажа, точно копирующие обстановку служебных кабинетов, которые остались торчать над землею.
– Если последует воздушная тревога, вам следует взять портфель с бумагами и выдернуть из штепселя вилку телефона. С портфелем и аппаратом вы спускаетесь на лифте ниже, где вас ожидает кабинет с теми же картами, с тем же освещением и с той же расстановкой мебели. Вам остается лишь воткнуть вилку и снова разложить бумаги. Желаю успеха.
– Русские знают о нашем размещении в Цоссене?
– Да! Здесь бывал их военный атташе Пуркаев, и мы сознательно показали ему почти все, чтобы он мог сравнивать – как у нас и как у них. Но абвер все испортил, подсунув ему свою шлюху…
Гальдер навестил Паулюса в его кабинете; поговорили о пустяках, потом Гальдер сказал:
– Я не думаю, чтобы нам пришлось много возиться с Россией. Манштейн недавно бывал на маневрах Красной Армии, а Гудериан вел наблюдение за нею у Бреста в польскую кампанию. Вооружение устарело. Танки слабые. Боеспособность низкая, что маршал Тимошенко и доказал на «линии Маннергейма». Автоматическое оружие русским неизвестно. Правда, по настоянию маршала Кулика в войска стали поступать винтовки СВТ, но отзывы об этом оружии самые отрицательные…
3 сентября 1940 года в Цоссене появился размашистый генерал Эрнст Кёстринг, приехавший из Москвы, где он состоял военным атташе при германском после графе фон дер Шуленбурге. Гальдер с Паулюсом приняли его в «форверке» (гостинице ОКХ), и Гальдер почему-то сразу обрел резкий вызывающий тон:
– Ну, если и Кёстринг с нами, значит, Россия не останется загадочным сфинксом. Рассказывайте московские анекдоты. Как вы там уживаетесь с агентами Огэпэу?
– Работать трудно, – признал Кёстринг. – Русские очень осторожны. От иностранцев шарахаются, как от чумы. Но Сталин приветлив, на банкетах в Кремле я с ним охотно беседую об авиации. Он очень горд рекордами своих летчиков.
– Бесподобная информация! – съязвил Гальдер. – Конечно, много ли узнаешь, стоя у Кремлевской стены с дамами и наблюдая за первомайским парадом. Вы, надеюсь, уже измерили толщину картона, из которого русские намастерили броневиков – специально для показа их иностранцам на Красной площади.
– Почему такой тон? – вдруг возмутился Кёстринг.
Из сада пахло левкоями. Гальдер показал на окно, в котором виднелись помещения «Майбах-2», похожие на дачи.
– Вот вам абвер, и там адмирал Канарис из Цоссена видит обстановку в России лучше вас, пьющих московскую водку и заедающих ее астраханскими балыками.
Кёстринг демонстративно повернулся к Паулюсу:
– Ганс Кребс, мой помощник, уже докладывал в Цоссен, что у русских появился новый истребитель, способный соперничать с нашими «Мессершмиттами-109». Красная Армия стала обновлять артиллерийские и танковые парки. Новое оружие по отношению к старому составляет пока процентов пять-десять, не больше, и виною тому влияние консерваторов вроде маршала Кулика или Щаденко. Но я склонен думать: еще года четыре, и нашей Германии будет не догнать Россию… не забывайте об Урале!
– Конкретнее. Кто отстал? Мы или русские?
Вопрос Паулюса был слишком требователен, и Кёстринг даже поежился в кресле, отвечая не сразу:
– Так категорично ставить вопрос нельзя. Наконец, мы просто еще не знаем, что имеется в советских арсеналах. Известно лишь, что их конструкторские бюро завалены работой. Мало того, Сталин в местах заключения образовал научные конторы, которые за колючей проволокой способны изобретать даже перпетуум-мобиле, лишь бы избавиться от наваждения пятьдесят восьмой статьи…
Гальдер загадочно улыбался, а Паулюс, не совсем-то доверяя информации Кёстринга, имел неосторожность сказать:
– Ну да! Вы же бывший русский помещик из Тулы, и вам хотелось бы видеть свою праматерь красивой и сильной.
И вот тут Кёстринг взорвался, отвечая с раздражением:
– Да, по-русски я зовусь Эрнстом Густавовичем, и учился я еще по русским букварям в классической московской гимназии. Но мое детское русофильство уже неспособно что-либо исправить в моих зрелых национал-социалистских убеждениях. А личные встречи со Сталиным, когда он принимал меня вместе с графом Шуленбургом и Хильгером (кстати, тоже русским), убедили меня в том, что в лице Сталина мы имеем опасного политика и очень хитрого человека… Я, – почти озлобленно закончил Кёстринг, – еще раз предупреждаю ОКХ и ОКВ, чтобы эти конторы по скупке старой мебели у населения не заблуждались относительно военного потенциала России…
Умышленно оскорбив начальников, Кёстринг все-таки расплатился с Гальдером за его язвительность. Гальдер спросил:
– Что танки? Что Челябинск? Что Сталинград?
Кёстринг, помедлив, все-таки открыл свой портфель, стал выгружать на стол «московские подарки»: бутылки с водкой и банки с икрой; паюсную икру он сначала вынул, а потом как-то воровски запихнул обратно в портфель. Ответ был обстоятельным:
– Челябинск закрыт. Туда не добраться. Но у меня завелся резидент в Сталинграде, где выпускают какие-то новые танки. А русская разведка блокирует все мои выезды из Москвы…
После этого разговора Гальдер, распивая с Паулюсом водку и намазывая икру на хлеб, энергично жующий, сказал:
– Сейчас наш фюрер солидарен с мнением Йодля и Кейтеля, что России блицкрига не выдержать. Задержка на «линии Маннергейма» окончательно убедила его в слабости большевистской системы.
В своем кабинете Гальдер неторопливо растворил железный сейф, извлек из него папку и бросил на стол.
– Вот этим вы и займетесь, – сказал он Паулюсу.
– Что это?
– План «Барбаросса» – план нападения на Россию…
Это был секретный документ рейха № 33408/40.
* * *
Чудовищно! Даже те немецкие генералы, что находились в оппозиции Гитлеру и пытались предостеречь руководство против войны с Россией, даже они – совсем неглупые люди! – понимавшие, что война обернется для Германии катастрофой, все-таки продолжали работать на войну, вольно или невольно усиливая позиции самого Гитлера в ОКВ и ОКХ.
Паулюс тоже считал, что его служба – чисто академическая, и не иначе! Конечно, в деловой тишине бункеров Цоссена не слыхать стонов поверженных, а стены рабочего кабинета не были окрашены человеческой кровью… Вручая Паулюсу папку с планом «Барбаросса», Гальдер сказал, что это лишь жалкий эмбрион будущей войны, зачатый в одну из лучших ночей генералом Эрихом Марксом на основе опыта польской кампании:
– И младенцу из Кёпенека ясно, что равнять Польшу с Россией нельзя. Всю эту марксовскую галиматью мы уже показывали Кёстрингу, и он, человек знающий, справедливо высмеял генерала Маркса, который считал, что занятие Москвы будет иметь решающее значение для полной победы…
– Знаком ли с планом фюрер? – спросил Паулюс.
– План Маркса, носивший тогда название «План Фриц», Гитлер сразу отверг как нерешительный. Нужна война быстрая, в считанные недели. Иначе наша экономика не выдержит и треснет… Вам, Паулюс, предстоит развить этот эмбрион до рождения колоссального чудовища, чтобы весь мир вздрогнул при его появлении. «Барбароссу» следует привязать к условиям русской местности. Учесть все исходящие точки главных ударов. Наши ресурсы и ресурсы противника. Форсирование рек и болот. Резервы горючего и технических масел, с учетом того, что мы заберем у Венгрии и Румынии. Высчитайте, насколько нам хватит каучука и на каком этапе войны мы будем вынуждены заменять каучук синтетической «буной»… Как видите, работа большая. Большая и даже окаянная! Я вам даже сочувствую, – засмеялся Гальдер.
Паулюс перелистал первые страницы плана «Барбаросса»:
– Какова же конечная диспозиция этого плана?
– По меридиану: Архангельск – Астрахань.
– И не дальше? – спросил Паулюс.
– Нет смысла гнать ролики дальше, ибо к тому времени Сталин убежит, а все его Советы развалятся.
– Дата открытия кампании?
– К маю следующего года все должно быть готово.
– А почему не март? Почему не апрель?
– Надо, Паулюс, чтобы подсохла грязь на ужасных русских дорогах… Планируйте смелее. Советы – как оконное стекло. Тресни кулаком – и все со звоном разлетится в куски!
Кёстринг тоже был ознакомлен с работой Паулюса.
– Странная у вас концепция в стратегии! – сказал он ему. – Вы опять повторяете главную ошибку генерала Маркса. Вам кажется, что падение Москвы способно решить судьбу блицкрига… Но Москва – не Париж! Русские отодвинут свои армии вплоть до Урала, где у них большой промышленный комплекс, и война будет продолжена с прежней яростью. Если вам взбредет в голову перевалить танки через Урал, русские могут отступать хоть до Байкала.
– Но должны же иссякнуть силы этого колосса!
– Прежде иссякнут силы вермахта.
– Кёстринг! Где вы мыслите наш конечный рубеж?
– Ленинград, Харьков, Смоленск… не дальше. На этой линии погибнет русская мощь, а в Германии выстроятся длинные очереди инвалидов – за протезами. Зиг хайль!
(Через шесть лет в заявлении Советскому правительству генерал Паулюс сам же и признал коварство плана «Барбаросса», им же составленного:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Странные чувства одолевали Паулюса: его ожидал Цоссен, где он когда-то служил в рейхсвере времен Секта, командуя всего-навсего автомобильной ротой, где он столь усердно «пахал» землю на тракторах, чтобы из кабины трактора вдруг оказаться заключенным внутри гулкого танка…
– Коко, я готов ехать, – сказал Паулюс жене. – Пожелай мне удачи на том посту, который когда-то занимал сам великий Людендорф, пока не сломал себе шею в политике.
– Остерегайся политики, – заклинала его жена.
Шофер подавал сигнал с улицы, торопя с отъездом, но тут раздался телефонный звонок от Эльзы Гойнинген фон Гюне:
– Ваш фюрер распорядился компенсировать мне потерю имений под Митавой и Виндавой дворянским замком в Польше, а моего сына Освальда назначил послом в Лиссабон. Дайте мне, пожалуйста, номер телефона рейхсканцелярии фюрера.
– Вы хотите благодарить его? – спросил Паулюс.
– Нет, я обязана информировать его о том, чего он, наверное, не знает. Во время поездки в Польшу я наглоталась такого смрада от ужасов, чинимых над поляками, что у меня поседели волосы… Паулюс, я не хочу больше жить! Даже кинокрасавица Лени Рафеншталь оказалась сущею ведьмой: в костюме эсэсовки она сама расстреливала поляков.
Паулюс отказал женщине в ее просьбе:
– Если вы все это станете излагать фюреру, вы наживете себе крупные неприятности.
– Я заболела, Паулюс, от чужих страданий, – сказала женщина, заплакав. – Меня выгнали из Курляндии, но я не стану выгонять на улицу прежних хозяев замка, культурных и самостоятельных людей. Это претит моему благородному воспитанию, которое началось в классической гимназии Санкт-Петербурга… Прощайте!
Несколько удрученный этим разговором, Паулюс быстро катил в Цоссен, маленький городок к югу от Берлина, где Гитлер укрывал от шпионов и бомбежек «мозг» своего вермахта – генштаб! Пересекая кольцевую автостраду, шофер притормозил, увидев фигуру генерала. На обочине автобана стояла малолитражка «опель-олимпия», солдат накачивал лопнувший баллон, а генерал поднял руку:
– Паулюс? Как хорошо, что мы встретились. Поздравляю с прямым попаданием в бункеры Цоссена, где Гальдер устроил себе хорошую лавочку. Надеюсь, вы меня подвезете?
Это был граф Курт Гаммерштейн-Экворд, бывший командующий рейхсвера, который много лет занимался шпионажем в СССР, зная о Красной Армии больше других. Но разговор в машине получился странный:
– Вот стратегия фюрера: чтобы покончить со старой войной, он начинает войну новую. Теперь, желая унизить Англию, он решил, кажется, покарать большевизм. Я понимаю причины отставки Людвига фон Бека, который уже заглянул в пропасть будущего. Германия, задев однажды Россию, опрокинется кверху колесами, как сумасшедший паровоз. Бек заранее выбрался из будки машиниста, уступив свои рычаги Гальдеру… Не советую вам, Паулюс, слушать любителей русского сала. Я лучше вас извещен, что такое Советы и какова их бронебойная сила.
Что тут ответить? Но ответить необходимо.
– Я все-таки… солдат, – сказал Паулюс, – и обязан исполнять долг. Простите, граф, за выспренность выражений, но я еще смолоду приучил себя держать руки по швам…
Гаммерштейн-Экворд поразил Паулюса словами:
– Я тоже солдат, и вы не кичитесь своим долгом. Помимо этой штуки существует еще и разум. Германия стала очень сильна. И сейчас только ее поражение способно развалить этот отвратительный режим, схожий со сталинским… Спасибо, Паулюс!
Они уже въехали в улицы чистенького Цоссена.
Паулюс испытывал такое ощущение, будто с утра пораньше получил сразу две оплеухи; сначала от этой курляндской баронессы, а потом и от своего же коллеги… Позже он жене говорил, что этот Гаммерштейн дал ему выпить касторки!
* * *
Организация высшего военного руководства Германии была непростой, на первый взгляд даже запутанной. Читатель должен помнить двух главных хищников – ОКВ и ОКХ. Они близко соприкасались в поисках добычи, сообща разделяя всегда приятный для них апломб победителей, но при этом жестоко соперничали. ОКВ – это верховное главнокомандование вооруженных сил (сам Гитлер, Кейтель, Йодль). ОКХ – командование сухопутных сил (опять же Гитлер, Браухич, Гальдер, а теперь и Паулюс).
В садах Цоссена, среди оранжерейных розариев, укрывались секретные помещения генштаба и абвера (военной разведки), здесь же, среди цветочных клумб, разместился почти дачный домик, в котором располагался Гальдер. Дежурный офицер провел Паулюса в кабинет, сообщив, что под землею расположены еще четыре этажа, точно копирующие обстановку служебных кабинетов, которые остались торчать над землею.
– Если последует воздушная тревога, вам следует взять портфель с бумагами и выдернуть из штепселя вилку телефона. С портфелем и аппаратом вы спускаетесь на лифте ниже, где вас ожидает кабинет с теми же картами, с тем же освещением и с той же расстановкой мебели. Вам остается лишь воткнуть вилку и снова разложить бумаги. Желаю успеха.
– Русские знают о нашем размещении в Цоссене?
– Да! Здесь бывал их военный атташе Пуркаев, и мы сознательно показали ему почти все, чтобы он мог сравнивать – как у нас и как у них. Но абвер все испортил, подсунув ему свою шлюху…
Гальдер навестил Паулюса в его кабинете; поговорили о пустяках, потом Гальдер сказал:
– Я не думаю, чтобы нам пришлось много возиться с Россией. Манштейн недавно бывал на маневрах Красной Армии, а Гудериан вел наблюдение за нею у Бреста в польскую кампанию. Вооружение устарело. Танки слабые. Боеспособность низкая, что маршал Тимошенко и доказал на «линии Маннергейма». Автоматическое оружие русским неизвестно. Правда, по настоянию маршала Кулика в войска стали поступать винтовки СВТ, но отзывы об этом оружии самые отрицательные…
3 сентября 1940 года в Цоссене появился размашистый генерал Эрнст Кёстринг, приехавший из Москвы, где он состоял военным атташе при германском после графе фон дер Шуленбурге. Гальдер с Паулюсом приняли его в «форверке» (гостинице ОКХ), и Гальдер почему-то сразу обрел резкий вызывающий тон:
– Ну, если и Кёстринг с нами, значит, Россия не останется загадочным сфинксом. Рассказывайте московские анекдоты. Как вы там уживаетесь с агентами Огэпэу?
– Работать трудно, – признал Кёстринг. – Русские очень осторожны. От иностранцев шарахаются, как от чумы. Но Сталин приветлив, на банкетах в Кремле я с ним охотно беседую об авиации. Он очень горд рекордами своих летчиков.
– Бесподобная информация! – съязвил Гальдер. – Конечно, много ли узнаешь, стоя у Кремлевской стены с дамами и наблюдая за первомайским парадом. Вы, надеюсь, уже измерили толщину картона, из которого русские намастерили броневиков – специально для показа их иностранцам на Красной площади.
– Почему такой тон? – вдруг возмутился Кёстринг.
Из сада пахло левкоями. Гальдер показал на окно, в котором виднелись помещения «Майбах-2», похожие на дачи.
– Вот вам абвер, и там адмирал Канарис из Цоссена видит обстановку в России лучше вас, пьющих московскую водку и заедающих ее астраханскими балыками.
Кёстринг демонстративно повернулся к Паулюсу:
– Ганс Кребс, мой помощник, уже докладывал в Цоссен, что у русских появился новый истребитель, способный соперничать с нашими «Мессершмиттами-109». Красная Армия стала обновлять артиллерийские и танковые парки. Новое оружие по отношению к старому составляет пока процентов пять-десять, не больше, и виною тому влияние консерваторов вроде маршала Кулика или Щаденко. Но я склонен думать: еще года четыре, и нашей Германии будет не догнать Россию… не забывайте об Урале!
– Конкретнее. Кто отстал? Мы или русские?
Вопрос Паулюса был слишком требователен, и Кёстринг даже поежился в кресле, отвечая не сразу:
– Так категорично ставить вопрос нельзя. Наконец, мы просто еще не знаем, что имеется в советских арсеналах. Известно лишь, что их конструкторские бюро завалены работой. Мало того, Сталин в местах заключения образовал научные конторы, которые за колючей проволокой способны изобретать даже перпетуум-мобиле, лишь бы избавиться от наваждения пятьдесят восьмой статьи…
Гальдер загадочно улыбался, а Паулюс, не совсем-то доверяя информации Кёстринга, имел неосторожность сказать:
– Ну да! Вы же бывший русский помещик из Тулы, и вам хотелось бы видеть свою праматерь красивой и сильной.
И вот тут Кёстринг взорвался, отвечая с раздражением:
– Да, по-русски я зовусь Эрнстом Густавовичем, и учился я еще по русским букварям в классической московской гимназии. Но мое детское русофильство уже неспособно что-либо исправить в моих зрелых национал-социалистских убеждениях. А личные встречи со Сталиным, когда он принимал меня вместе с графом Шуленбургом и Хильгером (кстати, тоже русским), убедили меня в том, что в лице Сталина мы имеем опасного политика и очень хитрого человека… Я, – почти озлобленно закончил Кёстринг, – еще раз предупреждаю ОКХ и ОКВ, чтобы эти конторы по скупке старой мебели у населения не заблуждались относительно военного потенциала России…
Умышленно оскорбив начальников, Кёстринг все-таки расплатился с Гальдером за его язвительность. Гальдер спросил:
– Что танки? Что Челябинск? Что Сталинград?
Кёстринг, помедлив, все-таки открыл свой портфель, стал выгружать на стол «московские подарки»: бутылки с водкой и банки с икрой; паюсную икру он сначала вынул, а потом как-то воровски запихнул обратно в портфель. Ответ был обстоятельным:
– Челябинск закрыт. Туда не добраться. Но у меня завелся резидент в Сталинграде, где выпускают какие-то новые танки. А русская разведка блокирует все мои выезды из Москвы…
После этого разговора Гальдер, распивая с Паулюсом водку и намазывая икру на хлеб, энергично жующий, сказал:
– Сейчас наш фюрер солидарен с мнением Йодля и Кейтеля, что России блицкрига не выдержать. Задержка на «линии Маннергейма» окончательно убедила его в слабости большевистской системы.
В своем кабинете Гальдер неторопливо растворил железный сейф, извлек из него папку и бросил на стол.
– Вот этим вы и займетесь, – сказал он Паулюсу.
– Что это?
– План «Барбаросса» – план нападения на Россию…
Это был секретный документ рейха № 33408/40.
* * *
Чудовищно! Даже те немецкие генералы, что находились в оппозиции Гитлеру и пытались предостеречь руководство против войны с Россией, даже они – совсем неглупые люди! – понимавшие, что война обернется для Германии катастрофой, все-таки продолжали работать на войну, вольно или невольно усиливая позиции самого Гитлера в ОКВ и ОКХ.
Паулюс тоже считал, что его служба – чисто академическая, и не иначе! Конечно, в деловой тишине бункеров Цоссена не слыхать стонов поверженных, а стены рабочего кабинета не были окрашены человеческой кровью… Вручая Паулюсу папку с планом «Барбаросса», Гальдер сказал, что это лишь жалкий эмбрион будущей войны, зачатый в одну из лучших ночей генералом Эрихом Марксом на основе опыта польской кампании:
– И младенцу из Кёпенека ясно, что равнять Польшу с Россией нельзя. Всю эту марксовскую галиматью мы уже показывали Кёстрингу, и он, человек знающий, справедливо высмеял генерала Маркса, который считал, что занятие Москвы будет иметь решающее значение для полной победы…
– Знаком ли с планом фюрер? – спросил Паулюс.
– План Маркса, носивший тогда название «План Фриц», Гитлер сразу отверг как нерешительный. Нужна война быстрая, в считанные недели. Иначе наша экономика не выдержит и треснет… Вам, Паулюс, предстоит развить этот эмбрион до рождения колоссального чудовища, чтобы весь мир вздрогнул при его появлении. «Барбароссу» следует привязать к условиям русской местности. Учесть все исходящие точки главных ударов. Наши ресурсы и ресурсы противника. Форсирование рек и болот. Резервы горючего и технических масел, с учетом того, что мы заберем у Венгрии и Румынии. Высчитайте, насколько нам хватит каучука и на каком этапе войны мы будем вынуждены заменять каучук синтетической «буной»… Как видите, работа большая. Большая и даже окаянная! Я вам даже сочувствую, – засмеялся Гальдер.
Паулюс перелистал первые страницы плана «Барбаросса»:
– Какова же конечная диспозиция этого плана?
– По меридиану: Архангельск – Астрахань.
– И не дальше? – спросил Паулюс.
– Нет смысла гнать ролики дальше, ибо к тому времени Сталин убежит, а все его Советы развалятся.
– Дата открытия кампании?
– К маю следующего года все должно быть готово.
– А почему не март? Почему не апрель?
– Надо, Паулюс, чтобы подсохла грязь на ужасных русских дорогах… Планируйте смелее. Советы – как оконное стекло. Тресни кулаком – и все со звоном разлетится в куски!
Кёстринг тоже был ознакомлен с работой Паулюса.
– Странная у вас концепция в стратегии! – сказал он ему. – Вы опять повторяете главную ошибку генерала Маркса. Вам кажется, что падение Москвы способно решить судьбу блицкрига… Но Москва – не Париж! Русские отодвинут свои армии вплоть до Урала, где у них большой промышленный комплекс, и война будет продолжена с прежней яростью. Если вам взбредет в голову перевалить танки через Урал, русские могут отступать хоть до Байкала.
– Но должны же иссякнуть силы этого колосса!
– Прежде иссякнут силы вермахта.
– Кёстринг! Где вы мыслите наш конечный рубеж?
– Ленинград, Харьков, Смоленск… не дальше. На этой линии погибнет русская мощь, а в Германии выстроятся длинные очереди инвалидов – за протезами. Зиг хайль!
(Через шесть лет в заявлении Советскому правительству генерал Паулюс сам же и признал коварство плана «Барбаросса», им же составленного:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14