Три пары глаз. Самые любопытные у девушки в белом.
— Андрей, — ткнул Геракл себя в голую грудь. Указал на остальных: — Жора, Наташа. Но вы чертовски не вовремя… Присаживайтесь.
Забавно… Однако на меня уже никто не смотрел. Акваланг для них почему-то важнее. Я присел рядом с ними на корточки и стал ощупывать детали старенькой двухбаллонной «Ялты».
— Мембрана, — сказал я и вытер руки, испачканные смазкой.
— Труба? — спросил Андрей.
— Труба, конечно… Если нет запасной.
— Жора, если нет запасной… — Бицепсы Андрея угрожающе вздулись.
Жора тяжело вздохнул и подергал себя за вихор.
— У него нет запасной, — с тоской в голосе сообщила Наташа. — У него нет ничего запасного.
— А в чем, собственно, дело? — полюбопытствовал я.
— Расползаются… — тихо сказала Наташа.
Все трое повернули головы и как-то странно поглядели на дверь.
— Кто расползается?
— Бентарки, — нехотя ответил Андрей.
— Бентарки?..
Я тоже взглянул в сторону двери.
— На дне, — пояснила Наташа. — Белковые лапиллаторы. Как голотурии, только большие. Солястер отключился, вот они и расползаются.
— Разберешься, — заверил меня Андрей. — Ты ихтиолог, тебе это будет легко. Бентарки выполняют функции голотурий. Только голотурии жрут для себя, а бентарки перерабатывают ил для других. Понял?
— Кое-что понял. Только я не ихтиолог и не Матвеев. Игорь Соболев, гидрофизик. Ошибка, так сказать. Маленькое недоразуменьице.
И снова три пары глаз. И самые любопытные у Наташи.
— Денек!.. — процедил сквозь зубы Андрей.
Из соседней комнаты вышла моя похитительница. Сейчас она, как и Наташа, в белом трико.
— Ло, познакомься, — сказал Андрей, все еще сидя на корточках. — Соболев Игорь, гидрофизик.
На лице девушки отразилось понятное замешательство.
Андрей повернулся ко мне:
— Лотта Кером, научный сотрудник лаборатории молекулярного синтеза. Все мы тут научные сотрудники. М-да…
Молчание. Лотта продолжала смотреть на меня.
— Она не виновата, — сказал я. — Просто неблагоприятное стечение обстоятельств.
В серых глазах промелькнуло что-то похожее на благодарность.
— Я должна извиниться перед вами? — спросила она.
— Скорее наоборот. Это мне следует сделать попытку реабилитировать в ваших глазах моего незадачливого соседа по номеру.
— Хорошо, я постараюсь быть к нему снисходительной, — сказала она.
Ясно: ихтиологу пощады не будет.
— Денек! — повторил Андрей, поднимаясь во весь свой богатырский рост. — Ну; и что теперь? Вызывать вертолет? Выручайте, дескать, коллеги! Аквалангу труба, поднять солястер не можем! Расползаются!
— А если за кабель! — уныло предложил Жора. — Помаленечку, а?
— За кабель!.. — тихо прорычал Андрей.
И Жорин огненный вихор поник.
Андрей показал глазами в сторону рации:
— Вызывайте Керома. Тупик.
Никто не двинулся с места.
— Шеф ответит: «Самое великое зло в науке — халатность и беспорядок», — доверительно сообщила мне Наташа. — Те, кому доводится это услышать, некоторое время пребывают в состоянии невесомости.
Я представил себе Андрея в состоянии невесомости.
— Вот что, ребята… Можно без акваланга, — сказал я.
— Можно, — мрачно согласился Андрей. — Если ты ныряльщик с Такароа или Мапуи.
Наташа рассеянно просвистела музыкальную фразу из «Искателей жемчуга».
— Тридцатиметровая глубина, — добавил Андрей. — Ясно?
— Ясно. Подыщите мне плавки.
— Пуп надорвешь.
— Мой пуп — мне и заботиться.
Андрей внимательно оглядел меня с головы до ног.
— Ладно, — сказал он. — Что тебе для этого нужно?
— Я говорил: элементарные плавки. Желательно, моего размера. Да, и еще груз — ну, гирю какую-нибудь, что ли. Там есть за что зацепиться?
— На солястере? Есть. Кольцо для крюка. А гирю найдем. Все?
— Нет. Когда вернусь — горячий чай. Теперь все.
— Девчонки, на вашей совести чай. Жора, на катер. Пошли…
Когда мы высадились на плот, солнце уже касалось верхушек елей на противоположном берегу.
Плот закреплен почти в центре озера четырьмя растяжками на якорях. Посредине плота — грубо обработанный круглый вырез.
— Нырять туда, — показал мне на вырез Андрей. — Приземлишься где-то рядом с солястером. Кольцо наверху. Зацепишь — хадж в честь тебя совершу. Босиком, до самой Медины.
— Ладно, не ной. Расправь лучше бухту как следует. Будешь травить эту вервь с малым запасом. Жора, плавки!
Я разделся. Плавки оказались малы. Было смешно и хотелось ругаться. А где-то там, на дне, расползались таинственные бентарки… Не доверяя Жоре, я сам обвязал гирю веревкой так, чтобы крюк болтался на конце с трехметровым запасом.
— Хватит? — спросил я Андрея.
— Вполне.
Я склонился над вырезом и пощупал воду рукой — Холодная, бр-р-р… В воде плавали какие-то белые пузырчатые комочки. Продукция бентарков, догадался я. Сильно вздохнул через нос, для вентиляции легких, незаметно взглянул на Андрея. Спросил:
— А что, ваш строгий шеф — отец Лотты?
— Д-да, — Андрей удивился. — Да. Но какое это имеет значение?
Он, видимо, очень взволнован предстоящим аттракционом. Чудак!
Я опустил гирю за борт круглого выреза, взялся рукою за крюк и скомандовал.
— Приготовиться!.. Внимание!.. Але… оп!
Холодная вода ожгла, точно крапивой. Груз был слишком тяжел, и я погружался так быстро, что едва успевал совершать глотательные движения для компенсации нарастающего давления в ушах… Толчок — и я буквально воткнулся головой в холодный, мягкий ил.
Темно и страшно, как в глубоком колодце. В море немного приятней. Э, да что там, никакого сравнения!..
Копаюсь на дне, утопая руками в зыбкой массе мерзкого ила. Тут не то что солястер — затонувший корабль не найдешь… И вдруг руки натыкаются на какой-то странный удлиненный и теплый на ощупь предмет, покрытый мягкой щетиной. Предмет слегка шевелится, изгибаясь, точно громадная живая гусеница.
Я сразу понял, что это — биомашина, бентарк, но тем не менее отдернул руки и содрогнулся от отвращения. Сделал сильный боковой гребок. И налетел на солястер…
Вынырнул я неподалеку от плота, отдышался и скомандовал:
— Вира!
Пока я растирал тело мохнатым полотенцем, Андрей и Жора выбирали веревку. Наконец о настил плота брякнулась гиря и показался сам виновник сегодняшних треволнений. Красавец, ничего не скажешь, не зря дали имя. «солястер» — действительно, формой похож на морскую звезду. Только весь черный, с глянцевым отливом. В воду свешивался кабель, который, как я догадывался, уходил по дну к самому домику.
Андрей быстро свинтил какую-то верхнюю пробку и, сунув мизинец в отверстие, ловко извлек тонкий блестящий цилиндр. На его место вставил другой, точно такой же, затянул пробку ключом. И минуту спустя солястер благополучно вернулся на дно.
Я застегнул запонки, подтянул галстук и, набросив на плечи пиджак, подсел к Андрею. Он тяжело дышал и жадно докуривал сигарету.
Некоторое время мы сидели молча. Смотрели в закатное небо, на пылающее зеркало воды. Рядом, на катере, пытаясь завести мотор, филином ухал несчастный Жорж. Мотор чихал, но заводиться, видимо, не собирался.
— Приедем — ужинать будем, — сказал Андрей и кивнул в сторону домика. — Издалека чую: девчата рыбу жарят.
Я рассмеялся.
— Между прочим, я без всякого юмора, — обиделся Андрей.
— Прости. Это я вспомнил один разговор. Севрюга… и пятое-десятое.
— Севрюга? — Андрей фыркнул. — Свежей форели поешь — севрюгу забудешь… Ну, и что там, на дне?
— Ничего. Ил, тьма кромешная. Бентарки твои ползают. Одного за щетину подергал.
Андрей вскочил как ужаленный.
— Врешь! — крикнул он, и я почуял неладное.
— Между прочим, без юмора. А в чем, собственно, дело?
— Ладно, — сказал Андрей, успокаиваясь. — Вижу, все обошлось. Я в том смысле, что совать пальцы в рот бентарку опасно. Забыл, понимаешь, сказать, вылетело из головы. Да я и не думал, что вам повезет там столкнуться рогами.
— Понимаю… Снимай башмаки и топай в Медину.
Я тоже поднялся, надел пиджак и стал расчесывать мокрые волосы.
Андрей зачерпнул пригоршней воду, дал стечь ей сквозь пальцы и показал мне белый комочек.
— Не жрет, понимаешь?..
— Кто не жрет?
— Рыба не жрет. Мелочь пузатая… В аквариуме все было отлично: бентарки работали, гнали белок. Рыбам — корм, нам — премиальные. Потом статья в академическом журнале, реклама до небес… Изобилие, дескать, промышленный потенциал! Ну, само собой, расширенный эксперимент, отдельная группа научных работников, благословение шефа и целый вагон пожеланий удачи. М-да… Третий день, как запустили бентарков вокруг солястера на полный цикл, и третий день ломаем головы: почему рыба шарахается от нашей продукции? В аквариуме были драки из-за каждой крошки, а здесь, видите ли, нос воротит.
— Может быть, исходное сырье другого качества?
— Ил? Тот же самый… Все то же самое, что было в аквариуме: ил, бентарки, солястер, рыбешка!
— Гм… Действительно, странно. Не знаю, что тебе и посоветовать… Видишь ли, я специалист совсем иного профиля.
Андрей посмотрел на меня с сожалением.
— Козьма Прутков любил говаривать: «Зри в корень». Так вот, разглядеть сей каверзный корень нам мешает наш целенаправленный мозг. Твой мозг работает в другом направлении. Вот и взгляни. Со стороны, говорят, виднее.
— Может быть, подвела технология?
— Нет, не то… Мы тысячу раз проводили структурный анализ белка. Разницы с тем, что в аквариуме, нет никакой… Эй, Жора, ты собираешься здесь ночевать?
— Горючее кончилось! — бодро откликнулся Жора. — Сейчас взгляну, есть ли в канистре.
Андрей шагнул в катер. Суденышко резко накренилось. Я с непонятной грустью глядел в сторону домика. Освещенные окна манили уютом. Я изрядно проголодался и мне казалось, что я действительно чувствую запах жареной рыбы.
На катере раза два чихнул мотор.
— Приехали, паря, — послышался голос Андрея. — Сымай портки.
— Зачем?
— Парус ладить зачнем.
— А-а-а… — и Жора храбро рассмеялся. — Бесполезно, дуновения нету.
— Плюновение есть, — мрачно заметил Андрей. Загрохотала канистра. — Переливай все до капли. Не хватит — на буксире потащишь. Вплавь…
И еще мне казалось, что я вижу сквозь окна мелькание белых фигурок. Одна из них — та девушка, которую я видел сегодня на фоне озерной голубизны…
Сзади подошел Андрей, и я почувствовал запах табачного дыма.
— Ло — надежная девушка, — сказал он. — Только вот трудная она какая-то…
Я промолчал.
— Впрочем, попробуй с ней подружиться, подводник.
— Это мое дело, — сказал я. — Только мое и ее.
— Правильно, — одобрил он. — Вот возьми мои телефоны. Институтский и домашний. В институт не звони — не отвечу. Дома отвечу, но редко бываю, даже старики обижаются. Ладно, захочешь — встретимся. Поехали, катер завелся.
…Мы с Лоттой катили по ночному шоссе в Ленинград. На том же «Меркурии». Только мы поменялись местами: я — за рулем, Лотта — в коляске. Я все не мог привыкнуть к мысли, что гонщик-юнец, над которым я потешался, и эта светловолосая девушка, которая так странно взволновала меня, — одно и то же существо. И может быть, почувствовав женским чутьем мое едва ли не наивное смятение, она поехала со мной не в кожаных доспехах гонщика, а в легком белом спортивном трико, накинув лишь на плечи плащ, черный, с зелеными искрами.
Я вел машину на малой скорости и с величайшей осторожностью. Словно боялся, что та, которую я так долго и трудно искал и нашел наконец, может подобно легкой гриновской Фрези Грант неожиданно сбросить темное свое покрывало и упорхнуть от меня в блуждающую неизвестность. И я останусь один на дороге, терзая себя бесполезной тоской по несбывшемуся…
Я остановился, чтобы протереть забрызганную на проселке фару. Мы разговорились.
— …Да, вероятно, вы правы. Но Андрей, по-моему, упускает из виду то обстоятельство, что с изменением давления воды изменяется газовая насыщенность белка. Результаты структурного анализа гипнотизируют и, в конечном итоге, мешают понять, что здесь необходим анализ не только на молекулярном уровне…
Я проклинал себя, понимая, что болтаю что-то совершенно ненужное в эту теплую звездную ночь. И она понимала. Предупредив меня прикосновением руки, включила приемник.
— На ночь много нельзя о бентарках, — сказала она. — Могут присниться. Послушаем музыку. Это — Глиэр…
И она усилила громкость звучания.
Да, это Глиэр. Хорошо мне знакомый концерт для голоса с оркестром. Лотта заговорщически прошептала.
— Говорят, что, если слушать его в одиночестве или вдвоем, он звучит по-другому…
— Сейчас мы это проверим, — тоже шепотом ответил я.
И мы убедились. Для тех, кто делит одну бескрайнюю звездную ночь на двоих, Глиэр звучит по-другому…
Я был счастлив тогда и не знал, что мне суждено будет слушать Глиэра в ночном одиночестве.
Я поднялся и вышел в салон. Болл куда-то исчез. Вероятно, перешел спать в каюту. Ладно, потом уточним. Я поставил кресло нормально и направился в рубку.
— Я — «Бездна-1010», я — «Бездна-1010». МИО, «Колыбель», руководителю глубоководного сектора Леону Дуговскому. Десант на станции «Д-1010» продолжает работу. Прошу запросить все научно-исследовательские организации мира, имеющие отношение к любому виду работ на уровне высшего моделирования в области бионики и бионетики…".
Я отключил микрофон, проверил качество записи. Незнакомый голос в наушниках ясно и четко повторил только что продиктованный текст. Хорошо, автоматика третьего бункера действует безупречно. Я не знал, какова емкость записывающей катушки радиобуя, поэтому, прежде чем продолжить диктовку, постарался сложить текст в голове как можно более краткий.
«Содержание запроса: проводились ли за весь период деятельности вышеупомянутых организаций какие-либо эксперименты с гигантскими кальмарами рода архитевтис. И если проводились, то в какой именно форме и с каким результатом конкретно. Соболев, Болл. Конец передачи».
Я надавил клавиш «Всплытие РБ-Коралл» и отключил аппаратуру. Да, загадал я старику загадку. Не преждевременно ли? Вполне возможно, что преждевременно, но мне приходится идти на риск. Высшее моделирование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22