Впрочем, рассказывать о похождениях гулящей Лауры ее законному супругу
опасались, зная вспыльчивый характер барона и его репутацию записного
дуэлянта. Так что некоторое время после свадьбы барон пребывал в
счастливом неведении относительно "причуд" своей супруги, а баронесса,
уверовав в собственную безнаказанность, окончательно потеряла чувство меры
и пустилась во все тяжкие, нередко уединяясь с очередным избранником в
укромной комнате прямо во время бала или приема.
Долго так продолжаться не могло по вполне понятным причинам, и во
время одного из приемов в Хофбурге все открылось. Барон был вне себя,
поздно спохватившаяся баронесса - в ужасе от предстоящего, незадачливый
любовник - в преддверии надвигающейся дуэли, гости - в предвкушении
грандиозного скандала... Но на людях фон Айсендорф, последний отпрыск
славного рода, нашел в себе силы сдержаться, решив дома дать волю
праведному гневу. Они с баронессой уже направлялись к выходу, когда
какая-то случайно оказавшаяся на приеме девица - судя по одежде и манерам,
дочь провинциального и не слишком богатого дворянина - шепнула на ухо
проходившей мимо баронессе: "Не беспокойтесь, ваша милость, ваш муж уже
все забыл. Но впредь умоляю - будьте осторожнее..." От Лауры не укрылось,
что девица невзначай коснулась руки Вильгельма - и барон вдруг запнулся в
дверях, удивленно посмотрел на супругу, оглянулся на покидаемый ими зал;
затем, похоже, собрался вернуться, но передумал - и супруги Айсендорф
отбыли в своей карете.
К великому изумлению и радости баронессы, дома муж был с ней ласков и
ничего не помнил о случившемся на приеме. Слова девицы полностью
подтвердились.
Поэтому когда на очередном балу Лаура увидела мелькнувшее среди
гостей смуглое лицо, запомнившееся ей в связи с памятным случаем, она тут
же направилась к спасительнице. К концу бала Лаура души не чаяла в Марте,
и последняя на следующий же день переехала в поместье Айсендорфов,
сделавшись в одночасье компаньонкой и доверенной подругой баронессы.
Возникшие поначалу сомнения в происхождении Марты, сказавшейся младшей
дочерью захудалого силезского шляхтича, как-то сами собой улетучились,
равно как и недоумение по поводу того, почему это девушка из хорошей семьи
путешествует одна, без сопровождающих; барон, пытавшийся что-то возразить
жене, вскоре махнул рукой на ее очередную прихоть - и молодая Марта прочно
обосновалась в имении Айсендорфов.
Надо сказать, что баронесса, при всем своем расположении к новой
компаньонке, немного побаивалась Марту, хотя не признавалась в этом даже
самой себе. Не даром же разъяренный Вильгельм фон Айсендорф, прознавший об
очередном романе своей супруги, в присутствии Марты мигом становился
кротким, как ягненок, мгновенно забывая как о своей недавней ярости, так и
о ее причине, спеша извиниться перед баронессой за то, что ворвался к ней
столь нелепым образом, сгоряча и непонятно зачем!
"Ведьма!" - думала временами Лаура о своей компаньонке, и гнев,
мелькавший в глазах Марты в моменты усмирения барона, только способствовал
укреплению баронессы в этом мнении.
Но баронесса была женщиной решительной и не слишком набожной, и
ведьма, которая верно служит ей, Лауре, исправно отводя от нее гнев мужа,
баронессу более чем устраивала.
Так что Марта регулярно получала в подарок новые платья, а иногда - и
жемчужное ожерелье, пользовалась полной свободой и не слишком обременяла
себя какими бы то ни было обязанностями, попросту сопровождая супругов
Айсендорф на все балы и званые вечера. Быстро освоившись в высшем венском
свете, с легкостью перенимая или воруя аристократические манеры, она без
особых сложностей научилась носить любые наряды с достоинством королевы,
вести светские беседы и быть в курсе всех сплетен (ну, как раз это для
подгальской воровки оказалось легче всего!). О такой жизни приемная дочь
Самуила-бацы из Шафляр могла только мечтать. И Марта с головой окунулась в
сверкающий водоворот балов, карнавалов, чопорных выездов и тайных
страстей, кипевших за фасадом внешней респектабельности и
благопристойности.
Зная скромные достоинства своей внешности, еще более тускнеющие рядом
с ослепительной баронессой Айсендорф, Марта была удивлена, когда и вокруг
нее начали увиваться молодые люди, в том числе и один виконт. Выгодно
выскочить замуж было весьма заманчиво, но Марта с этим не спешила, да и
молодых людей интересовала пока что отнюдь не свадьба. Благосклонно
принимая ухаживания и дорогостоящие знаки внимания, Марта
предусмотрительно держала своих кавалеров на расстоянии, периодически
извлекая из голов слишком рьяных заранее заготовленную фразу или память о
вчерашнем разговоре - и кавалеры смущались, краснели и на время оставляли
Марту в покое.
Женить на себе одного из этих самоуверенных хлыщей Марта могла без
труда, но образ жизни баронессы Айсендорф ее отнюдь не вдохновлял, да и
никто из ухажеров не нравился Марте настолько, чтобы решиться связать с
ним свою дальнейшую жизнь.
Как часто бывает, все решил случай; и случай этот звался Джозефом
Воложем.

Джозеф Волож был карманником. Ловким, удачливым, веселым - но
карманником. Из тех, кому тесно в собственной шкуре, кто походя украдет
увесистый кошелек, набитый золотом, не забыв вместо него подсунуть
разине-владельцу столь же увесистый камень, завернутый в платок, который
пострадавший с изумлением и негодованием обнаружит, лишь придя домой; из
тех, кто половину добычи легкомысленно раздаст нищим пропойцам, на
остальное щедро угостит своих приятелей - а к утру вновь останется ни с
чем и, весело насвистывая, отправится на промысел.
Воровать Джозеф предпочитал у богатых. О, отнюдь не потому, что
совесть не позволяла ему обкрадывать бедных - если нужда припечет, то
очень даже позволяла! Покладистую совесть в данном случае заменял простой
и верный расчет: у богатых людей денег больше. Значит, украв один раз,
можно безбедно жить некоторое время, прежде чем придется снова прибегнуть
к своему ремеслу. А если щипать кошели слишком часто, да еще в одном и том
же городе - возрастает риск попасться. Джозеф не хотел уезжать. Вена ему
нравилась. Он с удовольствием ходил в оперу - и не только "работать" - он
любовался венской архитектурой, ему были по душе здешние трактиры и
здешние женщины...
Джозеф жил в Вене уже больше года и намеревался пожить еще - сколько
сможет.
Но Джозеф был карманником. Всего лишь карманником. И очень скоро
выяснил, что карманники с точки зрения венского "дна" - отнюдь не самый
привилегированный слой воровской гильдии.
В Вене испокон веку ценились домушники. Именно они считались здесь
воровской элитой, хотя Джозеф так и не смог понять - почему? Такое
положение вещей задевало его профессиональную гордость, и как-то раз
Джозеф сгоряча бросил своеобразный вызов Арчибальду Шварцу по кличке Грыжа
- признанному авторитету среди венских домушников.
- А слабо кошелек срезать, Грыжа?! По особнячкам-то, особенно когда
хозяев дома нету, а прислуга по кабакам гуляет, всякий шастать сумеет!
Как ни странно, Грыжа не обиделся, не стал хвататься за нож, а всего
лишь нехорошо усмехнулся в пышные прокуренные усы.
- Отчего же, приятель? И по домам шастать несложно; и кошель у
раззявы смастырить не бог весть какое искусство! Срезал, распотрошил его
за углом, пересчитал скудное звонилово, поплакал над судьбой своей
горемычной - и просадил все за вечерок! Что, не так?! В особнячке-то
подломленном одним кошелем не обойдется!
- В ином кошельке добра поболе, чем в твоем доме! - в тон Арчибальду
возразил Джозеф, за свой длинный язык носивший в воровской среде кличку
Джош-Молчальник. - А пальчики карманника, дружище Шварц, это тебе не твоя
тупая отмычка!
- Значит, договорились, - еще раз усмехнулся Грыжа, допивая пиво. - Я
кошелек срезаю - а ты дом чистишь. Оба чисто работаем, в полную силу. И
посмотрим, кто в чужом ремесле больше смыслит и добычу ценней принесет.
Три дня сроку.
- Дом? - опешил Джош-Молчальник, не ожидавший такого оборота дела. -
Я?!
- Дом, - весело подтвердил Грыжа, и всякий, хорошо знающий Арчибальда
Шварца, понял бы, что шутки кончились. - И именно ты. А ты как думал,
трепач?! Ты мне, понимаешь, по чести моей воровской ногами топчешься, а я
- сопли утри и слушай?! Нет уж, голубь залетный - баш на баш. Ну, а кто
проиграет - тот в этом же трактире на четвертый день при всех наших под
стол залазит и публично отлаивается: дескать, сбрехал, как собака, и
прощения прошу. Ну как, согласен?!
В хитрых глазах Молчальника-Джоша зажглись шальные искорки.
- Согласен! Через три дня здесь, - и он протянул руку Арчибальду
Шварцу.
- Смотри, пупок не надорви! - насмешливо бросил Грыжа в спину
Джозефу, когда тот выходил из трактира.

Богатую усадьбу на окраине Вены Джозеф присмотрел еще в первый день
отпущенного ему срока. Массивная чугунная ограда с золочеными львами на
верхушках полированных гранитных столбиков, широкие узорчатые ворота,
посыпанные крупным гравием идеально прямые дорожки, рассекающие
начинавшийся за оградой парк на правильные четырехугольники, ухоженные
клумбы с яркими цветами - и трехэтажный дом со стрельчатыми окнами и
колоннами у входа, множеством флигелей и пристроек, с двумя конюшнями...
Здесь явно было чем поживиться и утереть нос самодовольному Грыже.
Без особого труда пробравшись на чердак особняка победнее,
расположенного как раз напротив заинтересовавшей его усадьбы,
Джош-Молчальник извлек предусмотрительно купленную утром подзорную трубу
и, устроившись поудобнее у слухового окна, занялся наблюдением.
До ужина он успел выяснить, где находятся кухня и помещения для слуг,
достаточно точно определил месторасположение черного хода (хотя сама дверь
была ему не видна) - и решив, что для начала достаточно, отправился
подкреплять свои силы добрым стаканом вина и изрядной порцией столь
любимого им бараньего жаркого.
Подходящий трактир нашелся неподалеку, и тут Джозефу неожиданно
улыбнулась удача: в одном из посетителей он безошибочно признал виденного
утром садовника из выбранного для показательного грабежа поместья.
Садовник, рыжеволосый крепыш со здоровым румянцем на щеках и крупной
родинкой под левым глазом, отчего казалось, что он все время щурится и
хитро подмигивает, с пользой проводил время: перед ним на столе стояли два
здоровенных кувшина с вином, один из которых был уже наполовину пуст.
Излишне уточнять, за какой именно стол поспешил присесть
Джош-Молчальник.
Садовник попался не слишком разговорчивый, да и открыто приставать к
нему с вопросами было опасно, но когда во втором из кувшинов показалось
дно, язык у садовника наконец развязался. Так что вскоре Джозеф узнал и о
скандальных похождениях Лауры Айсендорф, и о ее странной компаньонке
Марте, жившей в поместье уже не первый год, и о необъяснимой забывчивости
самого барона - но только тс-с-с, кто ж будет господину напоминать, да еще
о ТАКОМ!.. себе дороже...
Особенно заинтересовало Джоша упоминание о коллекции старинных ваз со
всех концов света, которую собрал еще покойный отец барона Вильгельма.
Впрочем, о вазах садовник упомянул мимоходом и, потребовав еще вина для
себя и для своего нового друга, начал заплетающимся языком рассказывать
Джозефу о хитростях подрезки яблонь, времени высадки роз и прочих
премудростях садовничьего ремесла. Джош терпеливо слушал, понимающе кивал
и время от времени пытался вернуть разговор в интересующее его русло, но
это ему никак не удавалось - садовник прочно сел на любимого конька, и
свернуть его мысли из накатанной колеи не представлялось возможным.
Наконец садовник - которого, как под конец их содержательной беседы
выяснил Джозеф, звали Альбертом, - решил, что пора идти домой. Но тут
стало очевидным, что на ногах Альберт стоит весьма нетвердо, а
передвигаться может, лишь держась за что-нибудь, а лучше - за кого-нибудь.
Естественно, этим "кем-нибудь" с радостью вызвался быть его новый друг
Джозеф. Благо и идти до поместья было - всего ничего.
- Н-нет, через в-ворота м-мы не пойдем! - заявил пьяный, но явно
опытный в похождениях подобного рода Альберт. - Тут есть кх-кхалитка, так
я через н-нее завсегда, когда это... как сейчас... - и он плевком указал
Джошу, куда его следует тащить.
Калитка оказалась заперта на хлипкую щеколду, которую несложно было
открыть с любой стороны, и даже не скрипнула, когда качнувшийся Альберт
навалился на нее всем своим грузным телом. Видимо, слуги, после очередной
попойки нередко возвращавшиеся в поместье этим путем, исправно смазывали
петли.
- А собаки нас не порвут? - с беспокойством поинтересовался Джозеф.
- Не-а! - уверенно мотнул головой Альберт. - Их майн либер Гельмут за
восточным флигелем д-держит, где конюшни. И на привязи. Чтоб, значит, ни
гугу... Когда м-мы, как сегодня...
Джозеф проводил садовника до дверей пристройки, служившей Альберту
жильем, подождал снаружи, пока тот захрапит, и быстро огляделся.
Луна светила ярко, и Джош почти сразу разглядел дверь черного хода,
расположение которой установил еще днем, наблюдая за перемещениями слуг.
Бесшумно скользнув в тень нависавшего над ним дома, Джозеф тронул холодную
бронзовую ручку и легонько потянул ее на себя. Дверь слегка поддалась, но
окончательно открываться не захотела.
"Крючок. Изнутри, - догадался Джош-Молчальник.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5