Генри Лайон ОЛДИ
ВОССТАВШИЕ ИЗ РАЯ

В жизни все не так, как на самом деле.
Станислав Ежи Лец

КНИГА ПЕРВАЯ. ПОПАВШИЕ В ПЕРЕПЛЕТ

САГА О РАЗОБРАННОЙ КРЫШЕ

И вот во сне явился к нему маленького роста кошмар
в брюках в крупную клетку и глумливо сказал:
- Голым профилем на ежа не сядешь!..
Михаил Булгаков

1
О, верните крылья!
Мне пора! Умереть,
как умерло вчера!
Умереть задолго до утра!..
Ф.Г.Лорка
...А угрюмый Бакс все тащился за мной, по щиколотку утопая в
прошлогодней хвое, и с каким-то тихим остервенением рассуждал о шашлыках,
истекающих во рту всем блаженством мира, о поджаренном хлебе на горячем
шампуре, о столовом красном в пластмассовом стаканчике, и о многом другом,
оставшемся в рюкзаках, оставшихся в байдарках, оставшихся у места стоянки
на берегу... и Талька молчал, устав спрашивать меня - папа, а скоро мы
выйдем обратно?.. Скоро, сынок... и я двигался, как сомнамбула, поглядывая
на хмурящееся небо, на завязанные в узлы стволы чахлых сосен-уродцев, и
никак не мог понять, что же меня раздражает больше - злобная безысходность
леса, болтовня Бакса или всепрощающая покорность моего измученного сына...
Черт нас дернул потащиться искать хутора! Ехидный, лохматый черт,
нашептавший в ухо идею прикупить сальца, молодой картошечки и крепчайшего
местного самогона на пахучих травках - чтоб тебя ангелы забрали,
искуситель проклятый!
- Крыша, папа, - тихо сказал Талька, и я не сразу понял, о чем это
он, а потом на нос мне упала холодная скользкая капля, и еще одна, а Бакс
заорал от радости дурным голосом, схватил Тальку за руку, и все мы
кинулись через искореженный подлесок - туда, где в просвете между
деревьями мелькнула серо-стальная черепица остроконечной крыши.
Мы бежали, оступались, гремели банками и бидонами, а неспешный дождь
щелкал вокруг нас мокрой плетью, и мы влетели на хутор, влетели в этот
оазис цивилизации - пять домов-изб, один флигель, и с дюжину всяческих
пристроек - и через десять минут вся наша радость бесследно улетучилась.
Хутор был пуст. Не заброшен, а именно пуст. И в одном из незапертых
домов, куда мы самовольно вошли, на кухне стояла кастрюля с холодным
гречневым кулешом. Примерно вчерашним. Съедобным.
- Тайна "Марии Целесты", - пробормотал Бакс, протирая очки полой
рубашки. - Бермудская деревня. Гигантский гриб-людоед...
- Крысолов из Гаммельна, - немедленно подхватил эрудированный Талька.
- С дудкой. Пап, теперь твоя очередь...
Я промолчал. Не нравился мне этот хутор. Особенно флигель, где кто-то
глухо стонал. Бакс заткнулся, глядя на меня, прислушался, и, судя по его
выражению лица, ему все это тоже не понравилось.
- Пошли, Анджей, глянем, - предложил Бакс и, не дожидаясь ответа,
двинулся первым. Я переставил зашипевшего было Тальку себе за спину и тоже
направился к флигелю. Дождь оживленно заскакал вокруг нас, приплясывал и
брызгаясь, но я не понял причин его веселья, пока не вошел в
полуоторванную дверь - и дождь вошел следом.
Крыша флигеля была разворочена вдребезги, и серое небо просачивалось
сквозь дыры между балками перекрытий и обломками черепицы. Мебель - если
драный тюфяк на деревянной подставке, рассохшуюся тумбочку и кучу мелкой
ерунды можно назвать мебелью - была дряхлой, сморщившейся, и хрипло дышала
на ладан.
Как и сухонькая старуха, лежавшая на тюфяке.
Талька испуганно засопел за моим плечом. Бакс зачем-то пригладил
мокрые волосы и стал ожесточенно копаться в своей всклокоченной бороде.
- Здравствуйте, бабушка, - ни к селу ни к городу заявил мой сын.
Бабушка разлепила один глаз, оказавшийся неприятно хищным и цепким,
оглядела всю нашу компанию и зашлась сухим, резким кашлем.
Я попятился, а в голову лезла всякая дурость, вроде "ты меня накорми,
напои, в баньку своди... что там еще?.. самогону нацеди...".
Бакс открыл рот, закрыл его, снова открыл - и лучше бы он этого не
делал.
- Что вы здесь делаете, женщина? - командирским тоном осведомился
Бакс.
Бабка пожевала впалыми губами, заворочалась и попыталась оторвать
голову от тюфяка.
- Помираю я... - натужно прохрипела она, и, после долгой паузы,
добавила: - здесь...
Налет нервного хамства мигом слетел с Бакса. Он вообще-то парень
отличный, с понятием, и безотказный до упора - но часто реагирует на
ситуацию неадекватно, за что и страдает. Девушки в наше время не любят
чрезмерно порядочных... впрочем, Ася его любила...
- Может, "Скорую" вызвать? - робко предложил Талька и стал озираться
в поисках телефона. Что поделаешь, городской ребенок...
Пора было принимать волевое решение. Я приблизился к ложу, присел
подле старухи - и меня поразил запах, стоявший у смертного одра. Чистый,
прохладный запах ночного озера со спящими кувшинками и серебряным плеском
рыбы... Странная ассоциация, совершенно не к месту - но тогда она не
показалась мне странной. Я подумал, что в таком месте в голову и должны
приходить ненормальные мысли, и тут же возникло ощущение, что все мы - и
я, и Талька, и Бакс, и старуха - запутались в некоей бесконечной и
туманной паутине, причем совершенно неясно, кто мы - пауки, мухи или
сошедшие с ума туристы и выжившая из того же ума полудохлая Яга...
Ощущение мелькнуло и погасло, оставив после себя легкий холодок.
- Люди-то где, хозяйка? - мягко поинтересовался я, касаясь лба
старухи.
Бакс и Талька придвинулись ближе, и мой сердобольный наследник
опустился на корточки и тронул свесившуюся вниз узкую руку с синими
старческими венами.
Бабка покосилась на Тальку, и я вздрогнул, увидев ее хищно-ласковый
взгляд и костлявые пальцы, дернувшиеся в сторону и словно помимо воли
хозяйки сомкнувшиеся на запястье мальчишки; и я еще подумал, что так,
наверное, смотрит голодная рысь на свое потомство...
- Ушли люди... Сказано ведь - помираю я... вот и ушли... все... ушли,
сынок... и вы бы уходили...
Она все держала Талькино запястье, слабо дергая плечом, будто пытаясь
оторвать непокорные пальцы; и сухонькое старушечье тело внезапно
напряглось, натянулось струной, связующей нитью между белобрысым
мальчишкой тринадцати лет от роду и чем-то неясным, неведомым, что дрожью
обожгло мне ладонь, когда я трогал бабкин лоб.
Я только никак не мог понять, откуда во мне это брожение мыслей и
полное отсутствие брезгливости - а она-то должна была быть, уж я себя
знаю...
Бакс потоптался и решительно двинулся в обход импровизированной
кровати.
- Давайте-ка ее в дом перенесем. Слышишь, Энджи, берись с той
стороны... под крышу ее надо, дождь ведь, а тут разворотили все не
по-людски, гады, и смылись...
- Не надо под крышу, - шептала старуха, пока мы с Баксом бережно
поднимали ее. - Не надо... под крышу... оставьте... черт вас принес,
ироды... оставьте...
Голос прервался, и вся она сразу стала гораздо тяжелее.
- Она умерла, - с недетской уверенностью сказал Талька. - Папа, дядя
Бакс, положите ее здесь. Не надо ее никуда уносить. Честное слово, не
надо...
И я понял, что он прав.

2
Глаза мои бродят сами,
глаза мои стали псами.
Ф.Г.Лорка
Лес изменился. Он не стал реже или приветливей, зато теперь я точно
знал, куда нам надо идти. Довольно далеко, до излучины, а там еще вдоль
реки к байдаркам - но в направлении я почему-то не сомневался. Словно
компас проглотил...
- Талька, - спросил я, - куда пойдем?
- Туда, - махнул рукой мой сын, не задумавшись ни на минуту. - А
потом налево по берегу...
Бакс только облизал губы и кивнул головой.
Старуху мы похоронили за флигелем - в сарайчике нашлась лопата и
брезент, заменивший и саван, и гроб; Бакс соорудил грубый крест, а Тальку
я отогнал подальше, но он все равно подглядывал из-за угла флигеля - в
общем, все как положено, только вот я не знал, так оно положено или совсем
не так.
Молитв мы не помнили, никаких документов не нашли, а Бакс зло плюнул
и сказал, что вечером обязательно помянет покойницу, а в окружном
магистрате сообщит, кому следует.
Так что мы пошли обратно, набивая имевшуюся у нас тару свежими
маслятами, невесть откуда взявшимися и бросающимися буквально под ноги, -
но настроение все равно было пакостным, хотя дождь притих, и между серыми
обрывками туч стало проглядывать некое подобие солнца.
Потом Талька обнаружил какую-то птицу, сизую, скрипучую и нахальную,
и они с Баксом заспорили, как та называется, а я отстал, но Бакс вскоре
подошел ко мне и начал молча ковырять палкой землю. Так мы и стояли и
молчали, пока Талькин крик не сорвал нас с места, и пока я бежал,
спотыкаясь и моля бога не прекратить сегодняшний дурацкий эксперимент - я
снова ясно увидел паутину, кишевшую чем-то живым, и от мест пересечения
волокон исходила уже знакомая мне дрожь, заставляя вибрировать всю
бесконечность нитей; превращая паутину в белесый туман, сквозь который
просматривалась нелепо-черная сердцевина...
...сосны разбежались в разные стороны, до пояса утонув в клочьях
налипшего тумана, и мы оказались на опушке - если можно представить себе
опушку, возникшую прямо в середине леса, Выходит, можно - потому что все
остальное представить себе было гораздо сложнее.
Огромная толпа народа, словно сбежавшая массовка из плохого фильма
про средневековые крестьянские бунты; вкопанный в землю и сложенный
взъерошенными вязанками хвороста столб, к которому...
Даже на расстоянии ошибиться было невозможно. У столба полувисела на
невидимых из-за дальности веревках давешняя старуха из флигеля. Которую мы
два часа назад успешно похоронили. Или ее сестра-близнец. Или... Из толпы
- я уж потом сообразил, что вся ситуация развивалась совершенно беззвучно
- вышел кряжистый мужик с взлохмаченной бородищей и медленно двинулся к
столбу, помахивая вяло разгоравшимся факелом.
Он шел и шел, а я стоял и стоял, пока вопль Бакса не встряхнул меня,
прервав оцепенение:
- Энджи, бери факельщика!..
Это была одна из немногих ситуаций, на которые Бакс реагировал
мгновенно и адекватно. Я еще только разворачивался да примеривался, а он
уже пронесся мимо Тальки, с ужасом глядевшего на женщину у столба, и
врезался в толпу. И мне не осталось ничего другого, как кинуться следом.
- Папа, да сделай хоть что-нибудь! - ударил мне в спину истошный
крики моего сына.
Мы неслись сквозь плотный тягучий туман, и люди по мере нашего
продвижения в их массе таяли, превращаясь в ничто; а я все бежал,
пронизывая бесплотную толпу, пока не врезался лбом в возникшую передо мной
сосну и не свалился на землю.
Лежа, я зачем-то кинул в бородача с факелом шишкой, и она пролетела
через него, в районе груди, и попала в Бакса - который, по всей видимости,
промчался сквозь факельщика и последовал моему примеру, чувствительно
войдя в соприкосновение со стволом дерева.
Два здоровых мужика, беспомощные, как младенцы, сидели на сырой земле
и, кусая губы, смотрели на призрачного бородача, как тот делает шаг к
столбу со старухой... поднимает факел над головой... и мне вдруг
мерещится, что у столба вовсе не старуха, а моя жена, оставшаяся с
байдарками, а на палаче развевается широкое бело-серебряное одеяние...
- Папа, да сделай хоть что-нибудь!..
Топот конских копыт позади меня громом прокатился по лесу - и я весь
сжался, ожидая, что это будет первый и последний звук - первый за все
время этой невероятной казни и последний в моей жизни... и я еще успел
увидеть, как факельщик недоуменно оборачивается...
Словно выключили невидимый кинопроектор - ни столба, ни дядьки с
факелом, ни толпы, ни опушки... и на том месте, где только что была груда
вязанок хвороста, росла семья молодых маслят. Глянцевых, упругих и
наверняка не червивых.
Во всяком случае, мне так показалось...
Бакс встал, пнул грибы ногой и изо всех сил ударил кулаком в дерево,
разбив руку в кровь. Потом он коротко всхлипнул, провел тыльной стороной
ладони по лицу и стал похож на рыжего клоуна. На плачущего рыжего клоуна.
- Сволочи, - ни к кому не обращаясь, выдавил Бакс. - Мрази поганые...
Ишь, расколдовались...
- Папа, - тихо спросил подошедший Талька, - ты очень больно ударился?
- Сволочи, - еще раз буркнул Бакс.
- Кто? - я попытался улыбнуться - и не смог.
Он не ответил.
...Через два с половиной часа мы вышли к байдаркам. Моя жена чуть не
убила нас всех, но мы покорно выслушали ее аргументы в пользу нашей общей
никчемности и бестолковости, и принялись готовить еду.
До вечера мы почти не разговаривали. А перед самым сном мы с Баксом
выпили по два стаканчика. Молча.
Талька сидел рядом.

3
Люди шли за летом,
осень - следом.
Ф.Г.Лорка
Последующие пять дней были до отказа заполнены сбором ягод, рыбной
ловлей, мозолями от весла и прочими прелестями жизни. Бакс учил Тальку
каким-то немыслимым приемам, супруга моя истекала счастьем и покоем, что с
ней случалось отнюдь не часто, я добросовестно разделял это
благостно-расслабленное состояние, но в действительности не мог отпустить
себя ни на секунду.
Во-первых, меня беспокоил Талька.
1 2 3 4 5