Андрей вспомнил арбатское детство и Витьку Петрова с кирпичом, отбитым у полицейских, и улыбнулся.
- Вам ничего специально предпринимать не нужно, - сказал Сергей Яковлевич, не замечая улыбки, - для этого у нас есть люди, но на всякий случай, чем черт не шутит, хочется, чтобы вы были в курсе дела: вдруг он встретится, - и он достал из ящика фотографию шесть на девять и протянул ее, - вот его внешность.
С фотографии на Андрея хмуро смотрел немолодой мужчина с пушистыми бровями. Взгляд его был тяжел. Губы плотно сжаты. Темные волосы сходили короткими бакенбардами на виски.
У Андрея от волнения начали дрожать ноги, он переставлял их с места на место, чтобы не выдать себя. Потом задрожали руки. Он вернул фотографию и спросил:
- А если он ускользнет?
- В том-то и задача, - сказал Лобанов спокойно, - если вдруг встретите, то есть когда ни встретите - звоните. Вот номер. Я у аппарата... да, кстати, придумайте-ка себе псевдоним.
- То есть? - не понял Андрей.
- Ну, псевдоним, чтобы не трепать своего имени, ну, что-нибудь простое, запоминающееся...
- Коробов?.. - спросил Андрей.
- А хоть и Коробов, - засмеялся Сергей Яковлевич, - вот и славно, теперь здесь черкните, мол, буду пользоваться псевдонимом Коробов, вот бумажечка, вот так, и подпись, вот так... А теперь идите, Андрей Петрович, и помните, что от вас тоже многое зависит...
И Андрей вышел в февральский вечер.
Стужи он не чувствовал. О доме думать не хотелось.И заскользил, словно гончая, неслышной тенью по вечерним калужским улицам, высматривая запомнившееся лицо... Заглядывал в поздние магазины, повертелся у билетных касс кинотеатра "Центральный", прошел всю улицу Кирова, потом Ленина, погрелся на почтамте, заглянул в редакцию, пожалел ночного дежурного, хотел кому-нибудь рассказать о своей удаче, но сдержался, вновь заскользил со своей тайной, вглядываясь в лица редких прохожих, наконец отчаянно замерз и заскочил в аптеку. Посетителей не было. В аптеке было чуть теплее, и закутанная аптекарша спросила, что ему надо.
- Замерз, - признался он.
Она оставила его в покое. Скрипнула дверь, и вошел посетитель. Он пошарил взглядом по витрине и попросил аспирина. Она пошла за лекарством, и тут Андрей увидел короткие темные бачки и вздрогнул: это был тот, с фотографии, за которым, сбившись с ног, охотились калужские профессионалы, тот, кто добрался почти до цели, живой и невредимый, и теперь дальнейшая его судьба зависела от расторопности Андрея. Жалости не было. Был азарт. В ближайшем автомате он набрал номер и услышал воркующий баритон Сергея Яковлевича.
- Коробов, - выдохнул он, - встретил в аптеке на Энгельса.
- Очень хорошо, - без удивления проговорил друг, - можете идти домой. Мы примем меры.
Было немного странно, что все кончилось так просто и буднично. Даже обидно. И не было ни борьбы, ни погони...
И все-таки, высокий и сильный, к дому он шел легкой, пружинистой поступью.
7
Был уже канун мая. Мама написала уже из Москвы! Она была свободна! Ей дали квартиру. Перед ней извинились... Она ждала Андрея. Какое настало время! Анна Ильинична предложила отметить эти чудеса. Уж она-то знала, что это значит. Купили водки. Выпили за маму, за всех возвращающихся, оставшихся в живых. Помянули погибших. Прослезились.
- Какое страшное время, - прошелестела Анна Ильинична, - даже не верится, что все это можно было выдержать. И тебе, Андрюша, досталось не приведи господь! Теперь все пойдет иначе, я уверена. Вон ты уже и в газете работаешь. Доверяют... Скоро и я в Москву переберусь. Ну, давай помянем твоего отца.
Выпили, помянули. Так и пили за здравие, за упокой, за здравие, за упокой...
Потом Андрей неожиданно сказал шепотом:
- Скоро я в Америку попаду...
Она рассмеялась, и он рассказал ей все, даже о последней охоте в конце февраля... Она слушала опустив голову, изредка изумлялась, быстро взглядывала на него, трезвая, зарумянившаяся, и снова никла. Он бодро завершил свой рассказ.
- Ты веришь во все это? - спросила она.
- Конечно! - воскликнул он шепотом. - Они же неспроста это доверили. Да и потом, не боги горшки обжигают...
- Ну-ну, - сказала она и выпила.
Как-то вдруг все свернулось, погасло, что-то произошло.
- Ты с мамой посоветуйся, - сказала она без интереса.
- Вы мне не верите? - удивился он.
- Тебе я верю, - сказала она, - верю, но с мамой посоветуйся, поговори обязательно, - и выпила снова.
Он так и решил после этого разговора: на майские праздники едет в Москву.
В редакции его отпустили на четыре дня. Накануне целый день он провел в хлопотах, в завершении всяких дел, а к вечеру позвонил Сергей Яковлевич и предложил встретиться... Предложение Андрей встретил без особого энтузиазма. Весь день думал о редакционных делах и, казалось, вовсе забыл и о вчерашнем разговоре с Анной Ильиничной, и об Америке, и новом качестве, в котором очутился. Но телефонный звонок все напомнил, и все стало на свои места. И радости не было. Не было того, что случалось обычно накануне встречи: подъема, возбуждения, тайны, причастности к ней, когда все вокруг кажутся маленькими, жалкими и скучными. Не было этого. А была легкая апатия, и маячило перед глазами грустное, удивленное лицо Анны Ильинич-ны, ее большие трагические глаза, и она опрокидывала рюмку и качала головой, слушая его торопливую, захлебывающуюся, хмельную историю. Облачко недоумения витало вокруг него, пока он шел на свидание с другом, что-то не так грело мягкое рукопожатие и вкрадчивые интона-ции, даже, чего не бывало раньше, раздражение коснулось его своим крылом, и потому, не успев усесться, он спросил:
- Что слышно с Америкой?
- Все идет как по маслу, Андрей Петрович. Скоро отправимся, скоро уже, - сказал Сергей Яковлевич с улыбкой, однако в тоне его просквозила легкая укоризна.
- А чем кончилась история со шпионом? - спросил Андрей.
- С каким шпионом? - не понял Лобанов.
- Ну, с тем... ну, помните, в конце февраля? Он шел к атомной...
- Ах, с этим... - удивился друг. - Да все в порядке, тогда же и взяли, - и наклонился к Андрею, - ваша помощь была замечательна! Вы так оперативно действовали... просто железно...
Андрею бы расслабиться, насладиться бы, но он был напряжен, сидел как-то углом, жестко, большие трагические глаза Анны Ильиничны маячили перед ним, все было несуразно... За окном шумело ранней зеленью дерево. Двигались прохожие. В Москве ждала мама.
- Как движется с английским? - спросил Сергей Яковлевич вяло.
Андрей кивнул и подумал внезапно, что все не так просто, что Америка не может быть фикцией, не может быть...
- Вам что, тогда было неприятно? - спросил Сергей Яковлевич. - Ну, тогда, с этим шпионом? Что-нибудь было не так?
- Нет, отчего же, - сказал Андрей.
- Мне показалось, что вы недовольны...
- Нет, просто... с Америкой как-то так... поматросили и бросили...
Друг хмыкнул:
- Какой вы, ей-богу!.. Это же ответственное дело, понимаете? Надо же все взвесить, - и засмеялся, - это же не в район съездить, Андрей Петрович...
Андрей собрался было сказать, что на праздники едет в Москву, к матери, что вскоре сам туда переберется, как Сергей Яковлевич спросил:
- В Москву собираетесь? Как кстати...
Андрей вздрогнул: откуда стало известно о его отъезде? Но он не спрашивал, ибо ниточка, протянувшаяся от мыслей к словам, была все та же, знакомая и загадочная. Зато теперь он сидел на стуле маленький, сгорбившийся, усохший, а где находился сейчас тот прекрасный недавний великан с легкой раскованной походкой, было неизвестно.
- Есть одно дело, - сказал Сергей Яковлевич. - Только вы можете его выполнить, то есть у нас есть, конечно, люди, опытные и умелые, но они без этого... без шарма, что ли... без вашего шарма. В вас есть шарм. Надо бы вам взяться. Это по пути в Москву, очень удобно...
- Какое дело? - спросил Андрей. - Опять ловить шпиона? - Он решил как-то так встать на одну ногу с Лобановым: и пошутить, и усмехнуться, и призадуматься серьезно.
- Это по пути в Москву, - повторил Сергей Яковлевич, не придавая значения шутке, - вот какое дело: в Малоярославце проживают отец с дочкой бывшие эмигранты, из Парижа верну-лись. Фамилия Ковригины. Старик занимается на опытной станции селекцией растений, а дочь - санитарный врач. Работает на санэпидстанции, Ковригина. Красивая, понимаете, молодая женщи-на. Настасья. Понимаете, какое дело: есть сигнал, что у них собираются бывшие эмигранты, такие же как они, и кое-кто из бывших репрессированных, ну и, естественно, всякие там разговоры, то есть как бы такой клуб... Вы поймите правильно, ведь, может быть, ничего такого и нету... пустая напраслина, клевета на них, понимаете? Тогда мы дадим клеветнику по мозгам, понимаете? Вы собрались в Москву завтра? Вот бы денек задержаться в Малоярославце, познакомиться с этой красавицей, ну, как-то там очаровать, что ли, и все будет ясно... уже из общения с ней многое станет ясно... в общем, не мне вас учить, Андрей Петрович... Ведь речь идет о репутации, может быть, очень хороших людей. О разоблачении клеветы...
- А если она не захочет со мной разговаривать? - спросил Андрей без энтузиазма.
- Что значит не захочет? Вы корреспондент областной газеты, ну, там всякие производствен-ные вопросы, а потом общечеловеческие, да? - Он засмеялся.
- Попробую,- сказал Андрей.
8
В Малоярославец Андрей приехал поздно, часов в одиннадцать вечера. Пошел по городу к гостинице, не очень надеясь получить место. В холле было тихо и пусто. Только у стойки высокий мужчина вполголоса любезничал с молоденькой администраторшей.
- Мест нету, - сказала она, мельком оглядев Андрея.
- А я и не сомневался, - сказал Андрей.
- Дай место человеку, Надюша, - сказал мужчина,- у меня же вторая койка пустует.
- А вы не против? - сказала она кокетливо. - Тогда пожалуйста, - взяла паспорт Андрея и оформила его.
- Какое счастье! - сказал Андрей и пошел устраиваться.
Действительно, иначе как счастьем это не назовешь: не успел войти, как вот уже место, и не нужно клянчить и унижаться.
Комната была небольшая. Две койки одна против другой, столик с графином и старый запыленный фикус в горшке. Тусклая лампочка без абажура в потолке. За окном темень. Завтрашнее свидание с Настасьей Ковригиной. Вкрадчивые наставления Лобанова. Мама, ожидающая его в Москве (узнает ли он ее?).
Андрей разделся и, не погасив света, улегся. Все-таки есть справедливость на свете! Что скажут теперь те, кто называл его сыном врагов народа? Как посмотрят в его глаза? Но как ни силился Андрей, так и не мог вспомнить ни одного из них. Они были надежно скрыты ночью, временем, расстоянием, отходчивой памятью. Испытанный камуфляж надежно прикрывал их от возмездия...
Пофлиртовав с администраторшей, пришел милосердный сосед. Быстро разделся и улегся в свою постель. Перед тем спросил у Андрея, можно ли погасить свет. И когда свет погас, раздался его глуховатый голос:
- Вам привет от Сергея Яковлевича...
Это было похоже на игру. Играли взрослые. Андрея приобщили к великой тайне. Большие глаза Анны Ильиничны погасли. Где-то недалеко прекрасная Настасья Ковригина, ничего не предчувствуя, лежала в своей постели.
- Очень приятно, - пробубнил Андрей.
- Значит, вот что, Андрей Петрович, - сказал сосед из тьмы. - Завтра с утречка вы туда? Ну, часика три вам хватит? А после мы встретимся, и вы все доложите. Значит, встретимся мы у вокзала на площади. В двенадцать ноль-ноль.
- Давайте в час, - сказал Андрей.
- Хорошо, давайте в тринадцать ноль-ноль, - отозвался сосед, - вы пройдете площадь к станции, а я навстречу. Сойдемся на середине площади. Я, значит, попрошу у вас прикурить...
- Да? - прохрипел Андрей.
- ...пока буду прикуривать, вы меня и проинформируете... Спокойной ночи, Андрей Петрович.
Андрей заснул под утро. Спал неспокойно и в восемь поднялся. Соседа уже не было. Аккуратно заправленная его кровать не напоминала о вчерашнем. Он наскоро побрился и вышел из гостиницы. Было солнечное утро. Деревья стояли в зеленом пуху. До Америки было далеко. Прохожие не казались жалкими. Предстояла встреча с Настасьей Ковригиной. От этой встречи, видимо, зависело многое. Он готовил себя к ней, но походка его от этого не становилась пружинистой. Что-то мешало распрямиться, выглядеть бравым.
Наконец он нашел районную санэпидстанцию. Это был одноэтажный домик с палисадником. В маленькой приемной сидела некрасивая блондинка. Андрей с тоской оглядел ее.
- Я из областной газеты,- сказал он и протянул удостоверение. - Мы готовим материал, хочу побеседовать.
- Настасья Николаевна сейчас придут, - сказала блондинка, - с нею и беседуйте.
У Андрея отлегло от сердца. Слава богу, подумал он, не нужно охмурять эту выдру. И тут же в комнату вошла королева. Андрей вздрогнул, увидев ее. Это была настоящая парижанка, во всяком случае в представлении Андрея. Она была высока, стройна, хороша и одета не по-малоярославец-ки и смотрела как-то сверху вниз. Это была по-настоящему красивая молодая женщина, ну, может быть, ровесница Андрея, сероглазая брюнетка с аккуратной челкой на высоком лбу, истинная Анастасия! Еще не хватало, подумал он, чтобы она заговорила по-французски...
- Ко мне? - спросила она не очень любезно на чистом русском языке.
- К вам вот из газеты, Настасья Николаевна, - подобострастно откликнулась блондинка.
- Я из газеты, - сказал Андрей как мог небрежно, - мы готовим материал.
Она не удивилась, не вздрогнула. Была холодна и неприступна.
- Что вас интересует?
- Все, - сказал Андрей и многозначительно улыбнулся, - специфика работы, трудности, перспективы...
- Специфика в названии учреждения,- сказала она, - трудностей не больше, чем у других, перспективы расплывчаты.
Он достал блокнот. Она не предложила сесть, всем своим видом выпроваживая незваного гостя.
- Ну и что же? - спросил он, усмехнувшись.
- Ну и все, - ответила дочь эмигранта.
- Понимаете, - сказал он, глядя прямо в глаза этой заграничной штучке, - я ведь не для себя стараюсь. Вам что, не хочется, чтобы о вас было в газете?
- Лично мне это не интересно, - сказала она, глядя на него в упор, но вы спрашивайте, спрашивайте, если у вас есть вопросы, спрашивайте...
- Понимаете, - сказал он обиженно, - такое впечатление, что я вас чем-то обидел.
1 2 3 4 5