— Пожалуй, лучше будет, если вы сами к нему пройдете. Знаете, где слесарный цех? Там, в конце...
— Спасибо, я найду! — поблагодарила женщина и засеменила в том направлении.
За огромными стальными воротами, через которые свободно проедет даже железнодорожный локомотив, ее оглушили гул и грохот. В цех она вступила робко, нерешительно, но, увидев, что на нее не обращают внимания, отважилась пройти вглубь. Вглядывалась в лица мужчин в засаленных спецовках, каждый из них занимался своим делом, но который из этих чумазых ее сын?
Она столкнулась с ним в самом конце цеха и сразу не опознала — лицо было скрыто под защитной маской. Но вот сварщик резким движением откинул ее, чтобы посмотреть, каким вышел сварной шов, и она увидела перед собой сына.
— Мама? — спросил он удивленно.— Что случилось?
— Ничего особенного! — старалась она перекричать непривычный для нее шум.
— Выйдем отсюда, а то здесь ничего не слышно! — предложил Франтишек, отложив маску в сторону и еще раз взглянув на свою работу.— Идем, мама, идем...
Они покинули цех и по коридору прошли в пристройку, где размещались красный уголок, раздевалка и даже небольшая кухонька с плитой.
— Присядь, еще только одиннадцатый час, и нам никто не помешает поговорить.— Он предложил матери стул и сам сел напротив.
— А у вас тут неплохо,— сказала мать, оглядывая помещение.
— Да, ничего...— согласился он и удивленно спросил: — А почему ты сегодня в этом платье?
— Ходила на кладбище,— ответила она тихим голосом.— Нужно было цветы на могиле посадить... У отца ведь сегодня день рождения...
Франтишеку стало стыдно, что он забыл об этом.
— Я взяла несколько кустиков нашей красной герани. Она сейчас так красиво цветет, и цветов много... Рано ходила, на траве еще роса была.
Он молча кивнул.
— Вот решила заглянуть к тебе, а то ты совсем меня забыл.
— Я сейчас часто задерживаюсь, работы много...— стал он оправдываться.— Вчера было хотел тебя проведать, но пришлось опять торчать тут до шести. На днях обязательно зайду... А что, если в субботу мы вместе к тебе придем, ты никуда не собираешься?
— Куда мне идти?
— Ну, мало ли...
— Приходите, я всегда дома. Ты же знаешь... А сейчас выслушай меня, я расскажу, зачем пришла... Прямо ума не приложу, как мне быть. Они все твердят одно и то же, все уговаривают меня, дескать, я могу осчастливить одну молодую семью, а тебе велели не говорить об этом.
— Кто? Зуза?
— Вдвоем приходили. Еще в прошлый раз. И вчера опять были. Привели с собой молодую пару; она, кажется,
дочка какого-то знакомого Тибора, и муж с ней. У них маленький ребенок, и второго ждут... Я не знаю, Ферко, но, наверное, им можно было бы помочь. Разве тут грех какой? — Она выжидающе посмотрела на сына.
Так, значит, они стоят на своем, даже после той вечерней ссоры, не желают, видно, упускать, что само плывет в руки. В конце концов, сам Тибор это мне дал понять, только не сказал прямо... Мол, обойдемся без тебя, тебе же хуже... Да-да, именно это он и крикнул, перед тем как захлопнуть за мной дверь.
— Наверно, все обстоит по-другому,— с сомнением проговорил он.— Не верь ни одному их слову! Вот увидишь, мама, все обернется иначе...
— Но те молодые мне сами сказали, что им негде жить. А квартиру дадут неизвестно когда.— Мать встала и, опершись руками на стол, чуть наклонившись к сыну, с убежденностью говорила о том, что услышала от них: — Молодые люди меня просили, умоляли сильнее даже, чем Тибор с Зузанной. А когда рассказали мне, в какой они живут клетушке — там даже обычная кровать не помещается,— мне стало их жалко... Я уж им почти обещала...
— А как они себе это представляют? Где же они у тебя поселятся, ты помнишь, как нам было тесно,— покачал головой Франтишек.— А ведь мы там жили все свои...
— Я подумала: выделю им одну комнату. Это же ненадолго, самое большее до осени, второй малыш за это время не появится, ну а с одним ребенком места хватило бы,— самозабвенно объясняла мать.— Нет, надо все-таки сделать так, чтобы у них была квартира. Если они купят Зузкину часть дома, то обязательно получат.— Она замолчала, ожидая, что ответит сын.
— Зузкину часть. Вот как придумали,— присвистнул он.
— Это самое надежное.
— Молодые тут ни при чем, а вот папаша молодой женщины выложит Тибору раза в два больше официальной стоимости! — усмехнулся Франтишек.— Так и будет! Тибор нашел таких, кто нуждается в жилье и кому выгодно переплатить за любую конуру, лишь бы она потом превратилась в отдельную квартиру. Я чувствовал, что Тибор предпримет какой-то ход, за километр отдает его подлой душонкой!
— Он говорил, что она — дочь его друга,— сказала мать уже не так уверенно, как минуту назад.
— Друга? Как бы не так. Это они перед тобой расстилались, чтобы ты согласилась.— Франтишек встал и, подойдя к окну, пробормотал, обращаясь скорее к себе, чем к матери: — Они знают, паразиты, за какую струну дернуть.
— Ты считаешь, я должна отказать им?
— Мама, ты вольна поступать так, как сочтешь нужным. Но, прежде чем ответить «да», подумай как следует.
— А мне показалось, что я поступаю правильно...— Она немного оживилась: — Но последнее слово еще за мной.
— Не хватало тебе на старости лет влипнуть в какую- нибудь историю,— тихо проговорил сын.— Не верь Тибору, ведь он за деньги отца родного продаст, неужели ты его не знаешь?
— Часть дома принадлежит одной Зузке...— попыталась возразить мать.
— Это не имеет значения,— прервал он ее раздраженно,— они оба дуют в одну дуду!
— Тогда я скажу, что не согласна! — решилась мать.— А эти молодые пусть поищут, может, им кто другой продаст.
— Может быть, и так...— согласился Франтишек.
Ему пришло в голову, что, даже если мать не примет
сейчас их предложение, это еще не конец всем махинациям. И не только с их стороны. Дома через три или дальше, на соседней улице, какой-нибудь жилец, у кого есть ловкий зять или сын, наверняка клюнет на это, а может, и сам он в таких делах не промах. Если не Зузка с Тибором, так кто-то еще нагреет себе руки...
— Но что они мне теперь скажут,— вздохнула мать,— ведь сразу догадаются, что я говорила с тобой.
— Можешь и не скрывать. А Зузке я тоже кое-что выскажу. Это ей просто так не пройдет.
— Прошу тебя, ничего не затевай, я сама все улажу. Мне не хочется вражды между вами. У меня и остались только вы двое, этим и живу. Относитесь друг к другу так, как положено брату и сестре. Или хотя бы делайте вид, что ладите друг с другом.— В ее голосе послышалась горечь.
— Это очень трудно, мама,— пробормотал он.— И с каждым днем становится все труднее.
— Я, пожалуй, пойду,— сказала мать, вставая со
стула.
— Пройдем здесь, боковой дверью, не стоит тащиться назад через весь цех.
Они вышли на залитый солнцем двор.
Вдалеке, на административном корпусе, уже развевался черный флаг.
— Кто-то умер у вас? Ты не знаешь? — спросила мать.
— Понятия не имею,— ответил Франтишек, взглянув на флагшток.— Кажется, и в самом деле траур...
Он проводил мать до проходной. Майорос продолжал сидеть в тени на скамейке. Как ни пытался он превозмочь сонливость, все же зевота одолевала его.
— Ну как, нашли сынка?
— Конечно,— улыбнулась ему мать.
— Шанко, ты случайно не знаешь, кто умер? — спросил Франтишек.
— Кучера,— ответил Майорос.
— Кучера?
— А я теперь отстаиваю суточную вахту.— Вахтер недоуменно развел руками.— И ничего толком не знаю, начальник пришел и сказал, что я должен дежурить до вечера, пока не явится Игнац.— Он вопросительно посмотрел на Франтишека, как бы ожидая от него ответа.— Только вот придет ли он?
— Так, значит, Кучера...— На лице Франтишека отразилась растерянность.— Он позавчера только подходил ко мне, просил ему нарезать трубок для антенны, написал даже размеры на бумажке, она тут где-то у меня...— зашарил он в карманах спецовки.
— Он вечно что-нибудь просил,— пробурчал вахтер.
— Трубки я уже нарезал. Они у меня там, в цехе...— продолжал Франтишек с тем же изумлением.
— Может, кто-нибудь еще явится за ними,— сказал Майорос и подошел к воротам, чтобы впустить на территорию грузовик.
Теперь уж никто не придет, хотел было возразить Франтишек, но тут же прикусил язык.
— Давай, давай! Проезжай! — поторапливал водителя вахтер, оглушенный ревом мотора.
— Ты чего сегодня такой нервный, папаша?! — весело бросил ему парень за рулем.
— Я сказал, проезжай к чертовой матери! — огрызнулся Майорос.
Шофер захохотал.
— Ах, ты так... Ну, я тебе...— подскочил к кабине вахтер.
— Ты чего? С ума спятил? — опешил парень и тут же нажал на газ.
Машина дернулась, и через минуту ее рокот был слышен уже где-то в глубине территории.
Домик на Сиреневой улице родители Франтишека приобрели сразу же после войны. Приобрели недорого, на деньги, которые мать получила от своей родни. Домишко был убогий, и никто не дал бы за него больше. Он ждал умелых рабочих рук — рук отца, который почти из ничего — да и как иначе могло быть в те трудные послевоенные годы — превратил эту запущенную лачугу в приличное по тем временам и, главное, удобное жилье для себя и своей семьи.
Отец годами в нем что-то менял, исправлял, перестраивал, но, несмотря на все старания, ему так и не удалось придать домику сколь-нибудь основательный вид. Добился лишь того, что прохожим дом казался добротным и уютным, создавалось впечатление, что в нем живут аккуратные люди.
После смерти отца встал вопрос о наследовании половины дома. Мать отказалась от своей доли в пользу детей, что предполагало раздел отцовской недвижимости на две равные части. Однако Франтишек не проявил серьезного интереса к своим домовладельческим правам, поэтому сестра предложила переписать его долю на себя с выплатой брату денежной компенсации. Франтишек, не желая в будущем осложнять свою жизнь хозяйственными хлопотами, принял это предложение. Он получил свою часть в деньгах согласно официальной оценке ее стоимости, и таким образом сестра стала полноправной совладелицей дома на Сиреневой улице. Ей, как и матери, принадлежала ровно половина.
Так вот и получилось, что Франтишек по доброй воле давно уже утратил право влиять на ход событий, связанных с родительским домиком. Такой расклад его вполне устраивал, он был доволен, что не надо лезть в эти дела, что ему можно смотреть на события, происходящие на Сиреневой улице и в округе, с позиции стороннего наблюдателя, свободного от всех проблем, вытекающих из частнособственнических отношений, что он не подвержен вся-
кого рода соблазнам, которые в таких случаях обычно одолевают людей.
Однако, как выяснилось, он недооценил всю важность приближающегося момента. И хотя от одних пут — отношения к собственности — он себя уже давно освободил, зато оказался втянутым в лабиринт других, не менее запутанных отношений, втянутым настолько глубоко, что позиция стороннего, холодного наблюдателя, в душе устраивающая его, теперь уже представлялась иллюзорной и вообще невозможной.
После того как мать приходила к нему на работу посоветоваться о деле, на которое ее подбивали дочь с зятем, он поневоле вмешался в него, хотя оно его непосредственно не касалось. Отказавшись от предложения сестры и ограждая мать от задуманной спекуляции, он заботился прежде всего о ее добром имени — она не должна участвовать в этой сделке, иначе, он это предчувствовал, имя ее может оказаться запятнанным. Его особенно взбесил тот факт, что основная и самая неблагодарная роль выпадет матери, тогда как эти двое будут сидеть в своем доме и посмеиваться, как ловко они все провернули.
И когда через несколько часов, уже придя домой, он снова обдумывал услышанное сегодня от матери, ему показалось, что его советы, может быть, и ни к чему, ведь сестра такая же полноправная владелица дома и при желании поступит по-своему, не спрашивая материнского согласия... Хотя вряд ли. Неужели Зузка способна не посчитаться с волей матери? Может ли она продать свою часть дома без ее ведома? Может или не может... Это надо выяснить, сказал он себе, у специалиста. Точно узнать, нужны ли ей мои советы, или они гроша ломаного не стоят.
Через неделю представилась оказия расспросить об этом спорном деле у юриста-профессионала.
Вечером — уже начинало темнеть — Франтишек сидел на скамейке у дома и курил. Из соседнего подъезда вышел мужчина и тоже закурил. Постоял, втягивая в себя сигаретный дым, а потом, шаркая шлепанцами по тротуару, направился к нему.
— Доброго здоровья,— сказал он и, подойдя к скамье, сразу же плюхнулся рядом, да так, что скамейка затрещала.
Вот тебя-то мне и нужно, подумал Франтишек и, чуть отодвинувшись, ответил:
— Добрый вечер!
Доктор права Костович работал юристом на одном из предприятий в соседнем окружном центре. Будучи пенсионного возраста, Костович все еще активно занимался своим делом — работал, как он говаривал, «на полную катушку, меня просто так не выпихнешь».
Франтишек давно удивлялся, почему доктор изо дня в день добирается на электричке на службу за четыре десятка километров, почему не найдет себе работу где- нибудь поближе. Этих юристов сам черт не разберет. У них на предприятии тоже есть юрист — некий доктор Хатар, так тот в свою очередь ездит из того самого окружного городка, где работает доктор Костович! Любопытней всего, что эти два юриста хорошо знакомы друг с другом; так почему бы им не поменяться местами службы? Экономили бы ежедневно по три часа свободного времени, которое сейчас вынуждены убивать в поездах...
Как-то раз он заговорил об этом с доктором Костовичем, но мало что для себя уяснил.
— Видите ли, друг мой,— ответил ему тогда доктор,— я почти тридцать лет так работаю. И мне представляется это нормальным...
— Но вы столько времени зря теряете...— недоумевал Франтишек.
— Почему зря? В поезде я размышляю над многими вопросами... Даже иногда работаю.
— Значит, вы вместо восьми с половиной часов в день трудитесь двенадцать. Оплачивается вам это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19