О магазин Wodolei.Ru 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– А кто еще есть? Ты даже в гольф не играешь. Если работа тебе не понравится, не ходи на перевыборы. Останешься единственным мэром, пока не проголосуют за мое возвращение. Конечно, если передумаешь, твоя кандидатура бесспорна.
– Половина города считает, что я должен заплатить за избавление Мерси от всех проблем.
– Эта половина не голосует. Другая, фактически, тоже. В последний раз я получил двести голосов против одного. Сам против себя голосовал.
Морис вспомнил отца на балконе, курившего трубку, глядя на Мерси, погибавший быстрей его собственного рассудка.
– Оставь себе, – сказал он, возвращая трубку Заку. – Дома ими набит целый ящик комода.
– Наверно, я должен сказать спасибо. Приступишь к работе на следующий день после фейерверка.
– Не можешь удержаться от заявления, что уйдешь с шумом и громом?
– По правде сказать, – сказал Зак, допив фляжку, – вечером после шоу я ложусь в лечебницу. Там будет к тому времени тишина и покой.
На лице у врача возникло озадаченное выражение. К тому же он моложе нее. Можно поклясться, что предпочел бы Шейлу Первую.
Мысли кружились с ужасающей скоростью. Ясно, надо успокоиться, приготовиться и к худшему, и к лучшему, не думая о дальнейшем, к примеру о том, что будет делать по пути домой, смеяться, плакать или вовсе не реагировать. Но именно об этом она и думала, пытаясь перепрыгнуть через докторский стол и выскочить в дверь, прежде чем прозвучит слово и будет объявлен диагноз.
– Спасибо, и никаких спасибо, доктор. Пока.
Однако событие приближалось.
Он открыл рот. До чего ровные зубы.
Он медлил. Хороший или плохой признак?
На стене висело изображение человеческого тела. Скольких оно пережило пациентов? Какие песни любили умершие? Какую музыку не удалось услышать пещерному Колтрейну, не знавшему роскоши саксофона и тем более студии звукозаписи?
Доктор пролистал свои записи и, кажется, удивился, что она улыбается. Забавно: она всегда умела держать себя в руках. Теперь улыбка застыла, как на написанном Морисом портрете, но время не остановилось. Озадаченное выражение не сходило с лица доктора. Он еще не привык говорить то, что готовился сказать.
Глава 12
Четвертое июля приближалось, как не совсем желанный гость, до прибытия которого остается всего один день.
Мало кто спокойно спал в ту ночь, без конца толкаясь локтями, плечами, елозя ногами, отвоевывая себе больше места в постели. В спальнях до рассвета светились телевизоры. Никакого секса – город охватила неэротическая лихорадка. У кошек прекратились течки. Птицы чирикали, но не пели.
Со временем все на несколько часов успокоились, каждый, кто значился в телефонном справочнике, видел свои сны. В этих снах, вместе взятых, открылись объединенные общегородские желания и поступки, не одну неделю занимавшие горожан. Десять тысяч отдельных деталей сливались в составленную из выпиленных лобзиком кусочков головоломку Иеронима Босха. Так сон Мерси воскрешал память Мерси, если не тело.
Во сне Джо Френцеля его жена занималась сексом с мэром, который потом пил шампанское из ее туфли, танцевал, украсив голову цветами, срывая и расшвыривая их во все стороны.
Муж Беверли Оплак спал с еще замужней Мерси, которая вновь заселила город незаконными детьми мистера Оплака, и с тех пор он вечно требовал с Беверли средств на их содержание.
Джордж Кимак во сне оставался один не потому, что жена его умерла, что ей еще предстояло, а потому, что наложила на него заклятие, превратив в импотента, что уже случилось.
Шлявшийся по ночам пес Пола Кольера покрыл каждую суку в Мерси. В результате чего Кольер был признан виновным и приговорен пожизненно убирать собачье дерьмо.
Морису снились краски без форм, световой туман, росчерки, светящиеся призраки, солнечный и лунный свет. Что принесет завтрашний день? Будет ли он разговаривать с женщинами, а не с их двойниками, касаться кожи, а не воспоминаний? Сольется ли с собой, стронувшись, наконец, с перепутья? Сможет ли жить без помощи своего двойника?
– Я не сам себя создал, – думал он. – Не меньше любого другого страдал от своих ссучившихся мозгов. Хотя виновен в мелких преступлениях. Если есть потусторонняя жизнь, мне не позволят обжаловать приговор и не выпустят под залог. Действительно, даже мысленные преступления и преступления, совершившиеся в результате невмешательства, заслуживают наказания. Я за все сполна расплачусь. Только надеюсь, что нет потусторонней жизни. Надеюсь, смерть застанет меня под солнцем в одиночестве, не умоляющим никаких богов о спасении, испускающим дух, как змея в пустыне.
Шейле снились ускользавшие мальчики. Теперь она им позволяла войти одному за другим, но потом все они принимали обличье Мориса.
Каждый сновидец просыпался с ощущением откровения. Они были неплохими людьми, но делали только то, что делают скучающие люди, возвращаясь к своим полуслучайным программам, как роботы, управляемые бесплодным богом, жаждущим младенцев.
Супружеские пары рассказывали сны друг другу, но развести виновные стороны не представлялось возможным в стенах предательства, которые они ночью расписали фресками. Все щедро прощали друг друга, но даже нерелигиозные люди боялись цены, которую придется платить.
Чувство вины им внушила старая прародительница Мерси, предсказав и подготовив развязку. Чтобы избежать неверно понятой судьбы, надо было только понять, что они живут в сборнике сказок. А они до сих пор пользуются им как путеводителем, бредя к своей конечной цели независимо от того, верят в нее или нет.
Рей Пуласки изучал карту, видя, что дорога займет еще три часа. Если он что-нибудь ненавидит, так это автобусы. Хуже того – желудок у него расстроился сразу после отъезда из Лос-Анджелеса. А на соседнем сиденье сидит мужчина, способный, похоже, забросить в корзину баскетбольный мяч, даже не подпрыгнув. Скорчившись у окна, Пуласки собственным дыханием рисовал на стекле туманные картинки.
– Ты чего это, черт побери? – спросил мужчина.
– Картинки рисую. Возвращаюсь в школу. Может, искусством займусь.
– Да мне это на хрен не надо. Слишком уж ты расшиперился. Все время меня локтем в яйца пихаешь.
Ничего не оставалось, только спать. Почему менеджер не признал его непригодным, не нашел кого-нибудь другого? Потому что Пуласки единственный присутствовал на тренировке? Потому что кому-то там нужна «кукла»? Разве кукла не заслуживает несколько больше минимальной оплаты?
Еще несколько часов, пообещал он себе, еще немного оскорблений. Можно вытерпеть. Бывало гораздо хуже.
Ларри Дж. Фиппс летел к северу на реактивном самолете. Глядя на куски земли внизу, хотел выпрыгнуть с парашютом. Где приземлится? Пойдет пешком или побежит? Направится обратно в Лос-Анджелес или домой в Атланту?
– Гляди-ка, – сказал кто-то, протягивая ему экземпляр «Роллинг стоун».
Его диск оценили в две звезды.
– Убери с глаз моих это дерьмо.
Две звезды. Из сорока пяти участников музыкального парада только его запись получила меньше трех. Теперь, должно быть, эти проститутки со дня на день начнут его сравнивать с другими говнюками, причем не в его пользу. Скажут: «Одну звезду получишь, и то вряд ли».
Скоро все кончится: две звезды, одна звезда, никакой звезды.
Он пошел в ванную, стараясь не смотреть в зеркало. Слышал снаружи хлопавшие пробки, женский визг, мужской рев, голос своего бухгалтера, провозгласивший:
– Две звезды не так плохо. Лучше, чем одна.
Взглянул на мозоли на пальцах от бритвенных лезвий. Что подумала бы его мать?
Я слабак. Хотелось бы быть посильнее.
Он пал на колени рядом с унитазом, скрестил Руки.
– Господи, – сказал он, – может быть, моя просьба покажется странной. Может быть, я дурно поступаю, ибо мое желание причинит неприятности очень многим, хотя бы на какое-то время. Но посмотри, что с ними происходит. Поэтому я хочу, чтобы Ты у меня отнял все – деньги, славу и прочее. Плевать, что я буду посмешищем. Фактически мне нравится быть посмешищем, над которым люди от души посмеются после тяжелого рабочего дня. С меня вполне хватило бы.
Прошу Тебя, унизь меня, вспомнив мальчика, который столько лет молился о звездном царстве, никогда не думая, что исполнение желания уничтожит его, превратит – прости за выражение – в долбаную шлюху. Если я в ожидании Твоего ответа еще нюхну чуточку кокаина, нарушу другие заповеди, помни, что это делает тот Ларри Дж. Фиппс, которого я прошу Тебя изменить. Замени его лучшим Ларри Дж. Фиппсом. А если не сможешь, оставь на моем месте немного холодного чистого воздуха, чтобы люди, вдохнув, сказали: «По крайней мере, он хотел стать лучше, хоть и не сумел».
Мерси двигался на север слишком медленно, почти ни для кого незаметно. Думая, как горы, геологи знали цель его назначения. С их точки зрения, шум продолжавшегося движения ни на что не влиял, колебания не оценивались по шкале Рихтера, не вызывали сдвига земных пластов.
Историки видели изменения в экономической структуре. Население было пешкой в теории игр, и то, что делала или чего не делала отдельная личность, не возвращало город в Индустриальную эпоху. Люди двигались к новой эпохе, к которой не сумели вовремя приготовиться. Их жизнь пришлась на переходное время, на перелом; они не увидят другой стороны разлома – не успеют дожить.
Социологи видели, что происходит, когда жизнь тяжела, урожаи хлопка скудны, саранча налетает. В черной туче руин люди занимаются всем, чем могут. В социологическом смысле нет ничего удивительного, что они за что-то цепляются, как-то изворачиваются.
По пути Альберт остановился в баре, выпил две кружки пива, что не отразилось на вождении машины, но приглушило боль, причиненную Ингой.
– Далеко путь держишь? – спросил бармен.
– Пока сам не знаю.
– Хочешь сказать, не знаешь, куда направляешься?
– По одному делу в одно место, а потом, возможно, в другое, за женщиной. Может, просто поеду домой, буду ждать.
– Если едешь за женщиной, – сказал бармен, – лучше дай ей самой к тебе приехать. Иначе она не станет тебя дожидаться.
Почему-то все вечно дают Альберту советы. Если бы он получал пенни за каждый оправдавшийся совет, то остался бы в проигрыше.
– Знаешь, сколько стоит билет отсюда до Норвегии? – спросил он.
Бармен отрицательно покачал головой.
Трейлер прыгал по хайвею, отец держал дистанцию до шедшего впереди автобуса. Семейство пело песни. Отец тосковал по жене. Всякий раз, как пускал фейерверк и огненные лепестки расцветали цветами, надеялся, что она расставит их в вазах и сохранит до его прибытия.
Раньше он никогда не дарил ей цветов. В те времена был простым парнем. Служа копом, никогда не сказал бы детям, будто мать видит их с неба. Впрочем, тогда она еще была жива.
Они ехали и ехали. Отец ждал, что когда-нибудь искра от проезжающего автомобиля подожжет трейлер и они взлетят вверх на девять тысяч миль. Надеялся на благополучное приземление сыновей. В их жизни мечты еще могут осуществиться. У него же, кроме фейерверков, ничего больше нет, а лепестки всегда падают на землю углями и пеплом.
Несмотря на молитву, Фиппс с удовольствием видел, что из всех, кто катится в город, только он по-прежнему держится в хит-парадах. Его окружение составляют пять кузин, толкавших бы без его помощи наркоту, которую теперь ему поставляют; два парня с Самоа с выпирающим под пиджаками оружием, гример, парикмахер-стилист, биограф, специалист по рекламе, разъездной бухгалтер и Адриана – секретарша, не умеющая печатать.
– Кажется, я вас знаю, – неуверенно сказал клерк в доме отдыха.
– Вряд ли, – ответил Фиппс, желая добавить: – Я сам себя не знаю.
Пуласки вылез из автобуса. Солнце вставало, желудок барахлил по-прежнему, даже хуже, при виде города, похожего на родной как две капли воды: сплошь призрачные склады с выбитыми окнами, с печными трубами, не испускавшими дыма, устремленными в небо, как носы мертвых кирпичных гигантов.
Прочисти мозги, Рей. Дела идут по-другому. На сей раз переменятся к лучшему.
Просто работа, причем всего на день. Потом он вернется в Лос-Анджелес, где проведет остаток жизни, похоронив память матери под своими будущими достижениями.
Она выкинула с ним номер похуже, чем тот, кто проделал это с городом под названием Мерси. Но он знал, люди могут все изменить, стерев написанные за них книги и начав туда вписывать собственные слова.
Мэр, капитан полиции и начальник пожарной охраны видели одинаковый сон про утро без похмелья. Они освободились от телесной оболочки и парили, как духи, в перманентном состоянии отдыха, которого жаждет любой алкоголик. Каждый видел себя одного, понимая, что за освобождение, как за лечение от пагубной привычки, придется платить: никто не сможет их навестить, поскольку человеческое вмешательство нарушит искусственный покой.
– Эй, приятель, проснись, – сказал бармен.
Альберт выглянул в окно на улицу. Было утро; ему еще два часа ехать.
– Зачем ты мне позволил проспать всю ночь, черт возьми?
– Любому, кто собирается ехать в Норвегию за какой-то девчонкой, лучше проспаться как следует. Вдобавок, я тут и живу. Здесь становится пусто. Пусто, как в Норвегии.
Морис с Шейлой похрапывали, проспав крепче и дольше всех в городе, скрестив ноги грудой пальцев.
Глава 13
Рабочие заканчивали монтаж сцены в центре города. По всему городскому парку протянули проволочные сети, посередине установили платформу для фейерверка, оборудование было заперто в ящиках, на которых в данный момент сидел Рей Пуласки, ковыряя в зубах зубочисткой, позевывая. Лос-анджелесский менеджер предупредил его, что в Мерси требуется человек, способный держать под контролем толпу и знающий свое дело. «Иными словами, кукла».
При такой работе надо постоянно тереться в толпе. И менеджер, напоминая об этом, хлопнул в ладоши прямо у него под ухом.
– Пошевеливайся! – крикнул он.
Скоро Пуласки вернется домой. Возможно, найдет службу получше. Если когда-то он был мальчишкой-мечтателем, погруженным в иллюзии, неспособным интерпретировать никакие человеческие взаимоотношения, то теперь старался помнить элементарное правило:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17


А-П

П-Я