Для него это тоже было невыносимо. Не потому, что ему не нравилось, когда его уважали. Просто подобное их отношение указывало на некую его причастность к ним.
В шестнадцать лет Джерри покинул эти места и осел в городе, в районе Сохо, где в барах и дешёвых номерах получил среднее образование. Его учителями были представители здешней богемы; Здесь он обрёл вкус к жизни, женщинам и книгам. В эти годы он работал на полулегальные рекламные агентства, киностудии и порнографические журналы. Потом занялся торговлей наркотиками, хотя сам так ни разу и не испробовал, что это такое.
Он объездил почти всю Европу и в этих вояжах открыл ещё один свой талант — помимо умения пользоваться людскими слабостями и выпутываться из любой ситуации — удивительную способность к языкам. Он бегло разговаривал на дюжине европейских языков и испытывал трудности лишь с финским и сербскохорватским.
Джерри два года уклонялся от призыва в армию, а когда его все-таки упекли в казарму, сумел дезертировать. Кажется, никто в армии его не хватился.
А потом был этот прокол с партией морфия, и его замели. Тогда и раскопали, что он ещё и дезертир, но вовремя подвернулось предложение «Национального страхования». Выбора не было, и он принял все условия.
И вот он снова здесь. Его шикарный внешний вид никак не напоминал о его происхождении.
Джерри попросил остановить машину возле бара, расплатился с таксистом и заглянул в заведение, чтобы пропустить для настроения пару рюмочек. Знакомых физиономий в баре не оказалось, и он почувствовал себя увереннее. Здесь не было ни Корнеллов, ни Бенсонов, ни Фитцджеральдов (последних здесь водилось так много, что казалось, будто вся Ирландия перебралась в Лондон). Особенно Корнеллу не хотелось встретить самого старшего из этого клана — Спитли Фитцджеральда. Старик так любил обниматься и у него всегда были настолько грязные руки, что потом ни одна химчистка не взялась бы привести костюм в порядок и вернуть ему первозданный вид.
Уличные торговцы уже начали сворачивать свою торговлю, закрывались ларьки и лавки.
Джерри решил, что пора заняться делом, которое привело его сюда. Чем быстрее все это кончится, тем лучше. Самое скверное, что на сей раз встречи с дорогими родственничками не избежать никак. Придётся быть и радушным, и щедрым, иначе разузнать ничего не удастся.
— Джерри, старина! Привет! В этом возгласе было все — и лесть, и фальшивая радость.
Корнелл тяжело вздохнул — началось… Изобразив на лице подобие улыбки, он обернулся. Увидев, что кузен улыбается, Бенни Корнелл оторопел. Он был почти одного возраста с Джерри, но на целый фут ниже. А может, это только казалось, потому что он все время сутулился.
На нем был драный пиджак «битлз», потёртые белые джинсы и дешёвые сапоги на высоких каблуках. Грязные слипшиеся волосы свисали на восемь дюймов ниже воротника. Все пальцы были унизаны кольцами, которые Бенни купил, а скорее всего, наверняка спёр у Вулворта.
Бенни Корнелл носил скудную бородёнку и жидкие усики. Пара длинных волосин на подбородке и под носом — вот и все, что ему удалось отрастить. Большие карие глаза казались влажными и мутными. Обнаружить в них какое-то выражение было пустым занятием.
— Как твои дела? — спросил он.
— Как мои дела? — машинально переспросил Корнелл. — О, у меня все в порядке. А как ты, Венни?
Вопрос был чисто светским. Джерри хорошо знал ответ на него.
Бенни поморщился.
— Так себе, Джерри… Приятного мало… Сам знаешь, как это бывает…
Заметив на тротуаре окурок, он нагнулся, поднял его и сунул в карман, но проделал все это настолько механически, что вряд ли осознал то, что делает.
Джерри ничуть не удивился. Подбирать окурки, как, впрочем, и ковырять в носу, было едва ли не поголовной привычкой Бенсонов, Фитцджеральдов и всех его здешних родственников.
Бенни тяжело вздохнул.
— Сам-то я не могу пожаловаться. Разве что на здоровье, как обычно. Однако кое-как выкручиваюсь. На мне ещё и старики висят… Работать не могут, вот и приходится…
Бенни потрогал свой нос, потом словно удивился, обнаружив его на лице, и окинув кузена оценивающим взглядом, огляделся по сторонам.
Деловая жизнь Портобелло-стрит затихала, пустели лотки, прилавки. Бенни надеялся, что у кого-то из продавцов хоть что-нибудь заваляется, закатится в укромное местечко, и никто, кроме него, не заметит пропажу. Но нынче ему явно не везло.
— В наше время всем приходится непросто, Бенни, — философски заметил Джерри, сунул руку в карман и нашарил там две монеты. Для Бенни Корнелла этого было более чем достаточно.
— Да… — неопределённо протянул он.
— Я здесь, собственно, по делу, — заговорил Джерри. — Ты, наверно, не в курсе — я работаю на одну страховую контору…
— Неужели? — оживился Бенни.
— Сегодня тут у вас на Портобелло-стрит извозчик наехал на одного парня… — продолжал Джерри. — Ты об этом что-нибудь слышал? Кто его сбил?
Бенни отлично расслышал звон монет в кармане двоюродного брата и, не задумываясь, загнал бы ему информацию, если бы что-то знал. Но рискнуть стоит.
— Как тебе сказать… — нерешительно начал он. — Сам я ничего не знаю, но могу вывести тебя на одного типа, которому, как мне сдаётся, кое-что известно…
Сведения стоили полкроны, но Джерри протянул обе монеты.
— Ладно, так и быть. Слушай, Джерри. Старый Горшок раззвонился в баре, что они, дескать, ещё пожалеют…
Поблизости был только один бар, где Старый Горшок частенько просиживал за кружкой пива — «Портобелло Кастл» — и где его почти наверняка можно было застать и сейчас.
— Благодарю, Бенни! — Джерри приветливо махнул рукой, прощаясь с кузеном, и двинулся дальше.
На Портобелло-стрит было много баров, но «Кастл» был самым большим из них. Подойдя к нему, Джерри несколько помедлил, собираясь с духом, прежде чем войти.
Это было излюбленное местечко эмигрантов из Вест-Индии. Стаканов на всех не хватало, и зачастую бармен просто откупоривал бутылку и отдавал её посетителю. Как и в каждом подобном заведении, здесь тоже были свои завсегдатаи. Старый Горшок — один из них. Скорее всего, он ничего не видел и не знает, но проверить на всякий случай надо.
Музыкальный автомат играл «Голубой блюз». Ямайцы в пёстрых куртках, клетчатых рубашках и широких галстуках потягивали пиво, лениво болтая.
Было ещё довольно рано, однако Старый Горшок уже сидел в своём углу. Появляться раньше всех и уходить последним — в этом был весь Старый Горшок. Такое прозвище он получил потому, что по сей день питал пристрастие к одной и той же посудине, а вовсе не из-за того, что у него были не все дома.
Джерри уже направлялся к его столику, но тут услышал голос, который несомненно принадлежал кому-то из клана Корнеллов:
— Кого я вижу, черт возьми! Да ведь это же наш малыш, которого я ещё вчера качал на коленке!
Так и есть… Это дядюшка Перси… Джерри судорожно сглотнул слюну, подавляя подкатившую к горлу тошноту.
Дядюшка Перси расположился в углу у двери, и потому Джерри не сразу его заметил. Старик был родным братом матери. Такое же длинное, как у неё лицо, те же манеры. Давно небритый подбородок оброс седой щетиной, на кончике носа висела прозрачная капля, большие выцветшие глаза слезились. На грязной лысине лепёшкой сидела засаленная кепка. Одет он был в старый драный плащ, под которым виднелись какие-то дырявые шерстяные одёжки.
Джерри вздохнул. «Опять…» — грустно подумал он, выискивая в углах кармана ещё одну монету. В конце концов, может, и она будет потрачена не зря. Но вначале Старый Горшок.
Старик сидел на своём обычном месте в неизменном коричневом, видавшем виды пальто, такого же цвета фетровой шляпе, кофейном пиджаке, потёртых на коленях коричневых брюках и ботинках.
— Привет, Горшок, — подходя к нему, сказал Джерри. — Как дела?
— Пошёл прочь! — огрызнулся тот, поглубже забиваясь в угол.
— А я-то хотел тебя угостить, — продолжал Джерри. — Как ты насчёт чего-нибудь покрепче?
Старый Горшок недоверчиво зыркнул на него.
— А-а, один из Корнеллов, как я погляжу! И который же?
Джерри невольно сжал кулаки, но приходилось сдерживаться.
— Джерри, — нехотя буркнул он. — Ты меня помнишь? Я теперь неплохо устроился.
— Оно и видно! — хихикнул Старый Горшок. — Ладно, неси сюда пинту и выкладывай, чего надо!
Джерри заказал пинту вермута и принёс старику.
— Говорят, ты видел, что там нынче стряслось на перекрёстке, — сказал он.
— Ага, — согласился Старый Горшок и тут же переспросил:
— Где, ты говоришь?..
— Перекрёсток Портобелло-стрит и бульвара Колвилл.
— Угу, Корвелл, — замахал головой Горшок. — Шпиона корейского сбили…
— Корейская война давно закончилась, — нетерпеливо перебил его Джерри. — Много лет назад…
— Правда, что ли? — удивился Горшок.
— Ну, так что ты там видел?
Старик забормотал что-то маловразумительное. Джерри пожал плечами, махнул рукой и вернулся к столику дядюшки Перси.
— Ну как, дядюшка Перси? — спросил он, устраиваясь напротив.
Можно не сомневаться, что добрая половина сидящих здесь знает, что случилось нынче и кто сбил Ходкисса, но точно так же можно утверждать наверняка, что никто из них ничего не скажет. Если на кого-то и можно надеяться, то лишь на людей, подобных его родичам, то есть опустившихся на самое дно. Но даже они, опасаясь всеобщего осуждения, не рискуют развязывать языки. Значит, надо быть поосторожнее, чтобы никто не подслушал.
Но дядюшка Перси тоже ничего не знал. Что теперь? Все мысли Джерри были заняты исключительно этим, а дядюшка, которого одолели сантименты, вдруг ударился в воспоминания о детстве любимого племянника. Но тому меньше всего на свете хотелось обсуждать подобные вопросы. К тому же дядюшке вдруг стукнуло в голову называть его Ником — так звали рано умершего младшего брата Джерри.
Корнелл смирился с тем, что, видать, придётся идти на Талбот-стрит, где в одном из просторных подвалов обитала большая часть Корнеллов. Конечно, это будет пренеприятнейшая процедура…
Там живут пятеро его сводных братьев и сестёр. Мать умерла несколько лет назад. В битком набитом подвале этого почти никто не заметил. Вместе с ней подохла и жившая там же собака. Она так и пролежала несколько месяцев в углу, пока не нагрянула санитарная инспекция с очередной проверкой.
Джерри вышел из бара и направился к Талбот-стрит. Это была довольно симпатичная на вид зелёная улочка. За деревьями скрывались невзрачные фасады старых облупленных домов.
Вечерело. На загаженной птицами и бродячими собаками мостовой играли детишки. У парадных, сидя на скамейках и старых ящиках, судачили кумушки. По улице туда и обратно медленно ездили машины, водители которых искали развлечений. На стенах висели объявления:

«БОЛЬШАЯ ЧЁРНАЯ КУКОЛКА УСЛАДИТ ВАШ ОТДЫХ».
«ГУВЕРНАНТКА ИЩЕТ РАБОТУ».
«ПРОДАЁТСЯ ФРАНЦУЗСКАЯ ГОНОЧНАЯ МАШИНА».
«ИЩУ РАБОТУ НА НЕПОЛНЫЙ ДЕНЬ. СПРАШИВАТЬ РЫЖУЮ ЛЕДИ».
Все как обычно.
Лишь крадущаяся от дерева к дереву странная фигура нарушала привычную картину.
«Конфуций» утвердился в мнении, что Корнелл — шеф целой преступной шайки, которая, кроме всего прочего, при случае промышляет и секретными документами. Он сам видел, как англичанин встречался со своими людьми, давая им указания или выслушивая отчёты, и начал побаиваться за свою жизнь. У этого Корнелла глаза и уши повсюду. Возможно, он уже знает, что за ним следят…
Наконец Канг-Фу-Цу увидел, как Корнелл по щербатым ступенькам спустился в какой-то тёмный подвал. Возможно, у него здесь штаб, а может, всего лишь одна из многих явочных квартир.
Напротив дома Канг заметил парочку таксофонов. Весьма кстати! Можно, не рискуя упустить Корнелла, связаться с Чангом. Ему повезло ещё больше — один из телефонов работал. Фантастическое везение в этих трущобах. Трижды его соединили не с тем номером, однако в конце концов с миссией связаться все-таки удалось.
Оказалось, что у Чанга тоже кое-что выгорело. Мадам Лили фон Берн потребовала десять фунтов аванса и заявила, что готова немедленно приступить к делу с тем, что остальную часть гонорара она получит в случае благополучного исхода.
Канг велел помощнику прибыть на Талбот-стрит и сменить его. Если Корнелл или кто-нибудь из его шайки обнаружит слежку и захочет убрать «хвост», будет лучше, если этим «хвостом» окажется не он, резидент…
ГЛАВА 14
В РОДОВОМ ГНЕЗДЕ
В фамильном подвале Корнеллов, концентрация зловония была столь мощной, что могла свалить с ног человека к ней непривычного. Потому, наверно, и обходили его стороной и полиция, и судебные исполнители, и благотворительные общества, и даже домовладелец, который давно уже махнул рукой на этих своих жильцов. Но Джерри был Корнеллом, он здесь вырос. И потому, решительно толкнув дверь, висевшую на одной петле, он шагнул в темноту.
Здесь не было ни электричества, ни газа. Берлогу Корнеллов освещали стеариновые свечи и печка, на которой готовили еду и возле которой обогревались в зимние холода.
За последние пять лет их шесть раз показывали по телевизору, фотографии Корнеллов печатались в «Дейли Экспресс», «Дейли Телеграф», «Морнинг Стар», о них трижды писали «Тобис» и «Кенсингтон Пост», два раза — журнал «На помощь!», один раз — «Трибюн», «Дейли Миррор», «Своими глазами», Кристофер Дог в своей колонке «Правдивые истории» и даже еженедельник «Филмз» (их снимали для какого-то документального фильма, но потом кадры о Корнеллах вырезали, настолько отвратительно все это выглядело). Корнеллов упоминал «Словарь сленга и малоупотребительной лексики» («он СКОРНЕЛЛИЛ у бедной старушки последний пенни»). Восемь раз о них писала в больших статьях «Гардиан».
Короче говоря, Корнеллы были притчей во языцех. Иногда им даже удавалось заработать на этом, продавая охотникам за «гвоздевым» материалом кусок отменной лондонской нищеты. Они настолько свыклись со своим прозябанием, что по-другому жить уже не хотели, да, наверно, и не смогли бы.
От Корнеллов, Бенсонов, Фитцджеральдов была ещё одна небольшая, но существенная польза. Когда отцов города, будь они консерваторами или лейбористами, спрашивали, почему те не спешат очистить окраины Лондона от вонючих трущоб, они обычно отвечали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20