«…не съездить туда», – договорил он наконец.Мы направлялись в город. Я думал, а Джейк даже надеялся, что мы поедем за город, туда, где погибла наша мама.«Ее вовсе не похоронили. В гробу, который закопали в землю, ничего не было», – сказал он.И через мгновение добавил: «Она все еще там, за городом, в лесу. Все еще там. Ждет нас».Джейк снова отключился, но не спал. Он погрузился в забытье, сбежав из этого страшного мира. Конечно, он где-то был, но не в машине и не в комнате, которая стала нашим домом.
Выехав после обеда, мы приехали только к ночи. Машина остановилась, и отец сидел за рулем с довольным видом.«Где мы?» – спросил Джейк.«Где мы?» – повторил я его вопрос, обращаясь к отцу.«Это, – сказал отец, оборачиваясь, глаза его блестели, на губах играла улыбка, – это особое место, здесь вас ждут приключения».Выскочив из машины, он захлопнул дверцу и стал вдыхать открытым ртом ночной воздух, грудь его вздымалась и опадала, а пар изо рта затуманивал стекла.«Выходите из машины, мальчики».Джейк, полусонный, но, как всегда, мятежный, невнятно отдавал мне свои приказы, зазывая меня на очередную акцию протеста.«Просто ничего не говори. Молчание будет нашей защитой. Молчание перед атакой».«Мы не можем…»И тогда Джейк, милый, сердитый, буйный, любящий Джейк, притянул меня к себе, обнял за плечи и закрыл мне ладонью рот.«Молчи».Сначала отец не обращал на нас внимания, увлекшись наблюдением за облачками пара, которые, слетая с его губ, принимали самые невероятные очертания в свете автомобильных фар. Казалось, он забыл о нас, унесся мысленно куда-то, подобно Джейку, когда тот уносился, бывало, к звездам, подобно мне и все тому же Джейку, когда мы хохотали до истерики, уворачиваясь от мамы, щекотавшей нам ноги. Сначала. Но это не могло длиться долго. Он всегда контролировал ситуацию. Сколько Джейк ни пытался восставать, отец все равно заставлял его подчиниться.«Выходите из машины… мальчики», – сказал он, выпустив облачко пара в нашу сторону.Я дернулся, но Джейк притянул меня к себе и вцепился мне в бок мертвой хваткой. Ни вздохнуть, ни выдохнуть.Тогда отец сам пришел за нами.«Я все равно вытащу вас».И вытащил. Как сказал, так и сделал, ему не впервой было перетаскивать нас с места на место, это уже вошло у него в привычку. Все будет хорошо, все будет хорошо, услышал я свой собственный голос, хотя Джейк по-прежнему закрывал мне рот рукой.«Вон из машины, вон, вон!» – кричал отец.Мы чувствовали себя манифестантами, оказывающими сопротивление полиции, которую в данном случае олицетворял отец. Но он был сильнее. Выволакивая нас за руки и за ноги, он не особенно церемонился с нами, и мы отбили себе все, что можно, прежде чем оказались лежащими на мерзлой земле.«Делайте, что вам сказано, и все будет хорошо. Поверьте мне».«Я никогда не поверю тебе, ни одному твоему слову», – сказал Джейк, вновь показывая свой норов, и сплюнул набившуюся в рот пыль.Отец засмеялся. Я – нет.«Ты говорил, молчание – лучшая наша защита».«До того, как мы атаковали», – напомнил мне Джейк.Он был старше и мудрее. И он побывал за занавеской раньше, чем я.Подъехала еще одна машина, припарковалась позади отцовской; когда открылась дверца, фары оставались включенными.Перед нами стоял Иохим. Джейк содрогнулся. Я вытаращил глаза. Иохим улыбнулся. Отец облизнул губы.
Что-то случилось, это было понятно без слов. В свете фар отец и Иохим казались тенями. Движущимися тенями. Вроде темной фигуры моего отца, на цыпочках пробирающегося по комнате глубокой ночью; вроде темной фигуры моей матери, сидящей у окна. Так много теней, доктор. Джейк временами тоже походил на тень, когда под покровом темноты очертания его тела были едва различимы и только лицо, обрамленное волосами, выделялось на сером фоне постели. Слишком много теней, доктор.Они просто стояли и разговаривали. Профиль Иохима отчетливо выделялся во тьме. Особенно большой нос картошкой. От этого зрелища меня пробирала дрожь, мне захотелось как можно крепче прижаться к Джейку. Ухватиться за него, как за спасительную соломинку. И я ухватился. Он никогда не отталкивал меня, всегда приходил мне на помощь, и за это я любил его. Если это действительно было нужно, доктор, он неизменно оказывался рядом, готовый на все ради меня. А теперь его нет. Нет рядом со мной.Отец отошел от Иохима, выйдя на свет, и я увидел его мокрое от пота лицо, хотя было холодно; его довольную улыбку, хотя ничего смешного не происходило. Двумя руками он оторвал Джейка от земли, чтобы поставить на ноги.«Нет», – сказал Джейк, сопротивляясь всем телом.«Да», – сказал отец не терпящим возражений тоном.«Нет», – сказал я и попытался подняться.«Ха», – сказал Иохим и, наступив ногой мне на грудь, вдавил меня в землю.Джейка скрывала тень, так что я не видел его лица. Это тревожило меня больше всего. Последним воспоминанием не может быть темнота, в памяти должно сохраниться хоть что-то – взгляд, улыбка, слеза. Мамина улыбка по-прежнему согревала меня, когда мне было плохо, помнил я и прикосновения ее губ к моему телу. Но Джейка уволокли во тьму, подальше от света фар. И потом я услышал, как хлопнула дверца машины. Машины отца.Все это время Иохим прижимал меня башмаком к земле, а я корчился и бился, силясь освободиться.«Не трать энергию зря, она тебе еще понадобится. Как-никак путь неблизкий», – сказал Иохим.Но энергия тратилась не зря. Этого Иохим не понимал. Этого не понимал отец. А Джейк понимал. Последнее, что я услышал от милого брата Джейка, был знакомый звук его ног, колотивших в дверцу машины, – он пытался сломать замок, пытался выбраться, вырваться, сбежать назад ко мне, чтобы лежать рядом со мной на земле, держа меня за руку, делить со мной нашу общую постель, мчаться вверх по склону холма на помощь маме.
Машина сорвалась с места, ее занесло, потом она выровнялась и, гудя, унеслась прочь. Иохим, продолжая удерживать меня ногой, наклонился, его нос, перекрыв мне видимость, коснулся моей щеки. Я почувствовал шершавый, как наждачная бумага, язык на своих губах – Иохим слизнул мою слюну прежде, чем я успел плюнуть ему в лицо.«Пора прощаться, малыш. Желаю хорошо провести жизнь».Последнее, что я почувствовал, была его рука, похлопывающая меня по щеке. Последнее, о чем я подумал, был Джейк, барабанящий ногами в дверцу отцовской машины. Последнее, что я увидел, была моя мама, лежащая на вершине холма. Холодная и застывшая, будто скованная зимней стужей. Лента 3. Часть А А теперь Джейка нет рядом. Джейка… нет… рядом. Скажи слова, наполни их смыслом. Помаши на прощанье, оглянись по сторонам – только пыль досталась тебе в наследство. Прах от праха отца и брата Джейка, пепел от пепла мамы. Вот ведь как все обернулось, доктор, и, наверное, давно к этому шло. Брошенный на незнакомой дороге вдали от дома. Брошенный на произвол судьбы, которую теперь я должен был вершить сам. Больше рассчитывать не на кого. Брошенный в доме, полном чужих, где не было ничего, напоминающего о прежней жизни, – ни Джейка, ни приятной щекотки от маминых губ, ни ряби от удара по занавеске в цветочек. Брошенный.Иохим оставил у меня на губах улыбку. Смахнул ее со своего лица и прилепил мне, пока отец вталкивал Джейка в машину и увозил прочь, поднимая тучу пыли, сквозь которую я не мог видеть. И до сих пор не вижу. Есть тучи, несущие дождь, доктор, а есть такие, что просто закрывают небо, чтобы ты не мог увидеть его. Понимаете разницу? Я – да, и тогда, и сейчас. Всю дорогу домой я шел с улыбкой Иохима на губах, но никто не улыбался мне в ответ, потому что некому было улыбаться. Сначала я брел по шоссе, по которому отец вывозил нас с Джейком на загородные прогулки, – никогда не забуду его ремень, его красное, потное лицо и злой оскал. Потом я углубился в лес, показавшийся мне знакомым, и подумал, что смогу найти маму, по-прежнему спокойно лежащую где-то там, на вершине холма. Блуждал, но не нашел; смотрел, но ничего не видел, кроме деревьев. Я шел, напрягая слух, в надежде услышать знакомый голос Джейка, его крик радости, хотя, скорее, крик боли, что ни в коей мере не умаляло моего желания услышать его. Даже отца, разъяренного, с занесенным надо мной ремнем, я был бы рад увидеть сейчас. Но не увидел. Я никого не видел, хотя нутром чувствовал, что кто-то за мной наблюдает. Надо выбираться отсюда, вертелось у меня в голове, надо убираться, доктор, и идти, идти, пока не найду наш дом, пока не найду нашу комнату, где Джейк, улыбаясь, кинется мне навстречу и обнимет по-братски.
Мир вокруг меня был наполнен тенями. Упав на кровать, я закрыл глаза в ожидании их прикосновений. Вот мама заявляет права на мою руку или ногу, целуя меня на ночь… а вот Джейк, ворочаясь во сне, забрасывает руку поверх моей, словно ограждая меня от отца. Но отец тут как тут. Как всегда, глубокой ночью, когда вокруг нет других теней, когда беспокойный шум дома затих. Сдвинув Джейка, он будит меня и берет на руки. А это совсем не то, что быть на руках у мамы. Совсем не то, доктор, до того не то, что я плакал. Иногда мама будила нас с Джейком, подводила к окну и показывала нам крыши и ночное небо.«Посмотрите на звезды, мальчики, посмотрите на звезды». И мы, не способные что-либо сказать, одурманенные сном, моргали на ночное небо слипающимися глазами, а мама тесно прижимала нас к себе, и мы оба нежились в теплых волнах ее любви.Потом отец использовал мою голову, чтобы раздвинуть занавеску, использовал мою голову как таран против хлопчатобумажных цветочков. И чем мягче было прикосновение, тем невыносимее боль. Бессмыслица, доктор, абсолютная бессмыслица. Но вот вам, пожалуйста. В этой боли не было для меня ничего примечательного; зато, когда в холодной комнате под пронизывающим сквозняком я чувствовал тепло на руках у мамы, это было чудом, ничем иным. Все свелось к прикосновениям. Мамы, отца, брата Джейка. А теперь еще и теней.В пустой комнате тени перекатывали мое тело с одного края кровати на другой, тормошили и теребили меня, обнимали и качали, заползали мне в голову, даже когда я крепко зажмуривал глаза. Я лежал, не сопротивляясь, без единой мысли в голове, без каких-либо надежд и желаний, и, пока они спорили и дрались за меня, постепенно погружался в сон. Лента 3. Часть Б Время уходило в окно. Если бы оно смогло, ушло бы. Если бы не ставни, которыми отец закрыл окно, как только умерла мама, не просто закрыл, а заколотил гвоздями, оно бы точно ушло. И я бы присоединился к нему, если бы знал, куда оно меня приведет. Но так как идти было некуда, я и не пытался, хотя здесь только время составляло мне компанию. И не было рядом Джейка, который всегда приходил на помощь. Меня бросили на произвол судьбы, оставив мне лишь воспоминания о теплых маминых поцелуях да алые рубцы и подживающие шрамы от ремня отца. Брошенный.Я пытался чем-то занять себя, и время пусть медленно, но все-таки шло.Я растягивался на кровати, раскидывал ноги от одного края до другого, закутывался в простыни, перекатывался с боку на бок, пока у меня не начинала кружиться голова и я не падал на пол. Потом я вспомнил о нашей любимой игре, в которую мы все играли, даже отец, когда бывал в настроении. Я подбрасывал палочки и часами возился, продумывая каждый ход так же тщательно, как Джейк. Я играл по очереди – за него, причем за него старался особенно, силясь подражать его игре; за маму, прыская при каждой ошибке, смеясь над тем, как дрожит рука. В точности как она, в точности как он. Я даже с криком врывался в комнату и пинком расшвыривал палочки, когда бывал сыт по горло. В точности как отец.Но всех этих занятий надолго не хватало. У меня кончался запас идей, не дающих моим мыслям вновь и вновь возвращаться к той дороге в городе, где Иохим вдавливал меня ногой в землю, пока отец увозил Джейка, где я кашлял и отплевывался от песка и выхлопных газов машины отца. Я все возвращался и возвращался туда, словно мог что-нибудь изменить. А если я был не там, то мчался с Джейком через лес к вершине холма, чтобы спасти нашу маму. Слишком поздно. Слишком поздно тогда, слишком поздно теперь. И ничего не поделаешь, остается только лезть на стенку, царапая ногтями штукатурку. Можно, правда, еще заглянуть за занавеску в цветочек.Я просунул руку в зазор и увидел, как она исчезла в темноте. Света не было. Когда Джейк устроил мне выволочку за мой поход в запретную зону, он сказал, что там никогда не было никакого света, кроме тусклого мерцания свечей. Восковые свечи, пояснил тогда Джейк. Самые плохие. И он был прав. Резкий запах воска ударил мне в нос, как будто отец огрел меня ремнем по лицу. Я попал из одной половины комнаты в другую, из одного мира в другой, доктор, и услышал голос Джейка, находившегося, возможно, в сотнях миль от нашего дома, – голос, предостерегавший меня: «Не ходи туда, можешь не вернуться обратно». Но это они все не вернулись. Мама, оставшаяся где-то в лесу на вершине холма, отец, растворившийся в дорожной пыли, и Джейк, один только Бог знает, где теперь Джейк. Рядом со мной, по-прежнему рядом со мной, решил я, поддерживает меня, как поддерживал всегда, если мне это было нужно.Я разглядел в темноте тени своего предыдущего пребывания в запретной зоне. Я увидел Иохима и его злорадный оскал в отсвете свечей; увидел отца, лежащего на полу, – улыбка на лице, рука, простертая вверх. Потом Иохим исчез в стене, а отец в полу, и все опять погрузилось во мрак. Но я достаточно увидел за эти несколько секунд. Я увидел отца, маму, вещи, нажитые за целую жизнь, даже игрушки Джейка, сваленные в высокую кучу в углу, утрамбованные так плотно, что я не решался двинуться, опасаясь, что они упадут и Джейк, вернувшийся, чтобы помочь мне, обнаружит меня полумертвого, исполосованного отцовским ремнем. Удел похуже, даже чем когда Иохим, нависающий надо мной, смрадно дышит мне в лицо; прикосновение похуже, даже чем когда мое голое тело оскверняют испражнения отца.В темноте я нашел свечи, почти полностью догоревшие – восковые натеки красовались на деревянном полу. Я сел на то место, где в прошлый раз лежал мой отец, и стал смотреть в темноту. Вокруг меня со всех сторон шумели в доме чужие люди; над головой скрипели половицы, стены сотрясал чей-то смех, а я сидел, скрестив ноги, и ждал, что Джейк прибежит за мной и вытащит меня отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36