– Совершенно верно, – подтвердил он. – Именно так это и называется: «меченые деньги». «Коричневые , – думал я, продолжая разглядывать свои сапоги, – цвета овсянки» . И, уже напрягая воображение, решил, что все-таки янтарные . Но мысль о деньгах все равно не давала покоя, просачиваясь, как вода сквозь трещины в камне, пробивая толщу моих бессмысленных рассуждений о цвете сапог. Итак, деньги оказались мечеными.Фремонт протянул мне руку. Я заставил себя ответить ему таким же твердым рукопожатием, затем повторил этот ритуал прощания с Ренкинсом.– То, что мы вам сообщили о серийных номерах, – сказал Ренкинс, – разумеется, должно остаться между нами. Иначе нам не удастся отловить тех, кто причастен к делу.Фремонт, поддакивая коллеге, кивнул.– Так что если вы станете откровенничать с прессой…– Да, – перебил я, – понимаю.– Если вы нам понадобитесь, мы сможем вас здесь разыскать? – спросил Ренкинс.– Да, конечно. – Я махнул рукой в сторону магазина «Рэйклиз». – Я работаю вон там.Агенты взглянули на магазин.– Возможно, нам и не придется вас беспокоить, – произнес Ренкинс. – Все, кажется, уже предельно ясно.– Да, – слабым голосом отозвался я. А в голове вертелось: «Сепия. Терракота. Кирпичный» .– Еще раз простите, что пришлось впутывать вас в это дело. Но такая трагедия… – И Ренкинс дружески сжал мое плечо, после чего оба они повернулись и, один за другим проследовав вверх по лестнице, скрылись за массивными дверями ратуши.Ноги мои сами двинулись к обочине, спустились на проезжую часть улицы и пересекли ее. Моя машина стояла чуть поодаль – ноги вывели меня к ней и остановились у дверцы. Словно по волшебству, рука, выбравшись из кармана, сама открыла дверцу, и мое тело, перегнувшись в поясе, нырнуло на сиденье.И только оказавшись в безопасной тиши собственного автомобиля, за плотно закрытой дверью, я позволил себе в полной мере осмыслить сказанное Фремонтом, впитать его слова, прочувствовать скрытую в них угрозу. Деньги теряли свою ценность. Моей первой реакцией, которая уже дала о себе знать во время разговора с Фремонтом и Ренкинсом возле ратуши, было глубокое отчаяние. Окровавленные тела Педерсона и Ненси, Сонни и Джекоба все разом вдруг ринулись на меня – четыре человеческие жизни, которые я оборвал собственными руками с одной лишь целью завладеть мешком денег – денег, которые на самом деле были лишь пачками цветной бумаги.Сразу же вслед за отчаянием, как внезапный дождь из облака, нахлынула усталость. Это проявилась реакция моего тела на перегрузки последнего времени; кости мои словно размякли, и организм готов был к капитуляции. Я развалился на сиденье, голова упала на грудь. Почти три месяца я прожил в величайшем напряжении, словно узлом стягивавшим мои внутренности, и вот только что этот узел ослабили – вернее, разрубили одним ударом. Что ж, по крайней мере, пришло некоторое облегчение – теперь действительно все было кончено. Я мог прийти домой и сжечь деньги – единственную оставшуюся и самую убийственную улику, последнюю ниточку, связывавшую меня с серией злодейских убийств. Пора уезжать. Мысль об этом, пробившаяся сквозь отчаяние и усталость, была подобна сигналу тревоги, шедшему из глубин сознания, в которых еще живы были чувство опасности, решимость сражаться и которых еще не достигло известие о том, что битва окончена. «Если Фремонт и Ренкинс выглянут сейчас из окна кабинета Карла , – донесся шепот из этих глубин, – они увидят тебя, до сих пор сидящего в машине, увидят, что ты совершенно выбит из колеи. Это может вызвать подозрение. Заводи мотор. Уезжай отсюда». В этом настойчивом шепоте чувствовалась сила, сила убеждения. К этому голосу я внимательно прислушивался все эти три месяца и по привычке внял ему и сейчас. Рука моя потянулась к зажиганию.Но что-то меня все-таки остановило.На углу улицы, футах в пятидесяти позади себя, я увидел телефонную будку. Солнце ярко высвечивало ее плексигласовые бока. «Уезжай , – настаивал внутренний голос. – Сейчас же» .Я огляделся.Через перекресток, в сторону церкви, шла женщина с маленькой девочкой в коляске. Женщина что-то говорила, а малышка крутилась в коляске, заглядывая матери в лицо. Одеты они были ярко, обе в желтых куртках. Я узнал их – это были Кэрол и Люси Дрейк, дочь и внучка Алекса Фридмана, владельца химчистки. С Кэрол я учился в школе; будучи старше меня на три года, она ходила в тот же класс, что и Джекоб. Я проследил, как они с дочкой подошли к церкви Сэйнт-Джуд и скрылись за ее дверьми.Внутренний голос все не унимался, теперь в нем уже звучали настойчивые нотки: «Уезжай немедленно». Я не слушал. С моего места прекрасно просматривалось окно кабинета Карла, но солнце, отражаясь в его стеклах, слепило глаза. Разглядеть Фремонта и Ренкинса было невозможно.Обернувшись, я вновь посмотрел на телефонную будку, потом в последний раз окинул взглядом улицу. Она была пустынна.Я быстро выбрался из машины.
Сара ответила на третий звонок.– Алло? – прозвучал в трубке ее голос.Я молчал; пауза получилась долгой и тягостной. Сидя в машине, я думал, что стоит рассказать обо всем Саре, как мне сразу же станет легче, душившая меня тревога рассеется, и я смогу переложить часть своих забот на плечи жены. Мне хотелось после этого утешить ее, приговаривая, что все образуется, и слова эти, я знал, были бы утешением и самому себе. Но теперь, услышав ее голос, я понял, что не смогу сделать это по телефону: мне необходимо было видеть ее глаза, чувствовать ее присутствие.– Привет, – наконец произнес я.– Ты все еще в полиции? – удивилась Сара.– Нет. Я на улице. Звоню из автомата.– Значит, мы можем поговорить?– Можем.– Я все знаю из выпуска новостей.В ее голосе слышалось радостное волнение и облегчение. Она думала, что все кончено, что отныне мы свободны. Мне тоже хотелось так думать.– Да, – сказал я.– Все кончено, так ведь? Теперь мы – единственные свидетели. – Сара торжествовала. Мне даже показалось, что она готова рассмеяться.– Да, – снова произнес я.– Возвращайся домой, Хэнк. Я хочу отметить это событие. Я уже все подготовила.Голос ее срывался от радости. И от этого на душе у меня стало еще горше.– Теперь мы миллионеры, – тараторила Сара. – Начиная с этой минуты.– Сара…– Я думаю, ты не будешь на меня в обиде, Хэнк, но я совершила одну маленькую глупость.– Глупость?– Я съездила в магазин и купила бутылку шампанского.У меня словно что-то оборвалось внутри. Я стоял, закрыв глаза и прижав к щеке телефонную трубку, уже заранее зная, что она скажет; я словно видел, как приближается этот миг.– Я воспользовалась нашими деньгами. Взяла одну стодолларовую банкноту.Я не почувствовал ни удивления, ни страха или паники. Казалось, я с самого начала, с той самой минуты, как выпихнул из самолета рюкзак, знал, что этот момент рано или поздно наступит. И это было справедливым наказанием; я заслужил его. Я уперся лбом в стенку телефонной будки, ощутив приятную прохладу гладкого плексигласа.– Хэнк? – раздался голос Сары. – Дорогой? Тебе что, плохо?Я попытался что-то произнести, но в горле встал ком, и мне пришлось прокашляться. Я чувствовал себя полусонным, одурманенным, почти трупом.– Зачем? – выдавил я из себя. Голос мой прозвучал еле слышно.– Что зачем?– Зачем ты взяла деньги?Сара тут же начала защищаться.– Мне просто показалось, что именно так следует начинать новую жизнь.– Ты же обещала не трогать их.– Но мне хотелось первой начать их тратить.Я молчал, пытаясь осмыслить ситуацию и решить, как быть дальше.– Где? – наконец спросил я.– Что где?– Где ты купила шампанское?– О, сейчас ты увидишь, какая я умная. Я не стала покупать его в округе, а съездила в район аэропорта и купила там.– Где именно?– О, Хэнк. Не сходи с ума.– Я не схожу с ума. Я просто хочу знать, в каком месте ты покупала шампанское.– Это маленький магазинчик на трассе, прямо у въезда в аэропорт. Называется «Александерс».Я ничего не сказал. Мысль моя работала, и хоть медленно и лениво, но искала выход.– Я была умницей, Хэнк. Ты вполне можешь гордиться мной. Я сказала, что эту банкноту мне подарили в день рождения и что мне очень не хочется ее разменивать, но банки закрыты, а моей сестре только что сделали предложение, так что событие это нельзя не отметить.– Ты брала с собой Аманду?Сара замялась.– Да. А почему ты спрашиваешь?Я не ответил.– Да ничего страшного в этом нет, – сказала она. – Кассир едва обратил на нас внимание. Просто взял банкноту и дал мне сдачу.– А кто-нибудь еще, кроме кассира, был в магазине?– Кого ты имеешь в виду?– Ну, покупатели? Продавцы?Сара на мгновение задумалась.– Нет, только кассир.– Как он выглядел?На другом конце повисло молчание.– Хэнк, – раздался наконец голос Сары, – он даже не взглянул на нас.– Как он выглядел? – вновь спросил я, уже громче.– Да брось ты. Он меня не знает. Ничего страшного не произошло.– Я сейчас не об этом. Я просто хочу знать, как он выглядел.Она вздохнула, кажется, рассердившись.– Крупный мужчина, – начала она. – Черные волосы, борода. Широкие плечи, толстая шея, как у футболиста.– Сколько ему лет?– Точно не скажу. Но молодой. Может, двадцать с небольшим. А почему ты спрашиваешь?– Больше ничего не трать без меня. Подожди, пока я вернусь, – произнес я, выдавив из себя легкий смешок, пытаясь придать своим словам оттенок шутки.Но Сара не засмеялась.– Ты уже выезжаешь?– Чуть позже.– Что?– Чуть позже, – более внятно произнес я. – У меня тут еще кое-какие дела. Как разделаюсь с ними, сразу же еду домой.– Ты что, не в себе, Хэнк?– С чего ты взяла?– Дай мне честное слово, что с тобой все в порядке.Я поднял голову и уставился в сторону перекрестка. Кэрол Дрейк уже вышла из церкви и, катя перед собой коляску, неторопливо шла по противоположной стороне улицы; лицо ее было скрыто желтым капюшоном. Девочка, казалось, спала. Ни она, ни ее мать не почувствовали на себе моего взгляда.– Хэнк? – позвала Сара. Я устало вздохнул.– Даю честное слово: я в своем уме, – проговорил я.На этом мы распрощались.На стене будки висел телефонный справочник. Я отыскал в нем магазинчик «Александерс» и набрал номер. Ответил молодой мужской голос.– «Александерс».– Алло, – сказал я. – Во сколько вы сегодня закрываетесь?– В шесть.Я посмотрел на часы. Они показывали 4.35.– Спасибо, – поблагодарил я.Я уже возвращался к машине, как вдруг в недрах сознания начал зарождаться очередной план. Я остановился на полпути и вернулся к телефонной будке.В справочнике я быстро отыскал телефон полиции штата.Ответил женский голос.– Полиция.– Алло, – грубоватым голосом, на случай, если вдруг телефонные звонки записываются на пленку, произнес я. – Я бы хотел сообщить сведения о подозрительном субъекте.– Подозрительном субъекте?– Да, объявился тут любитель попутешествовать бесплатно на попутных машинах. Я подсадил его на выезде из Энн-Арбор, и по дороге он достал мачете и начал затачивать его прямо у меня на глазах.– Что достал?– Мачете, большой нож. Я попросил его вылезти из машины – он преспокойно убрался, но потом мне пришло в голову, что, может, он опасен, особенно для детей, и я решил на всякий случай позвонить вам.– А он угрожал вам этим мачете?– Нет, ничего подобного не было. Я просто подумал, что вам, может, захочется проследить за ним.– Где вы его высадили?– Под Толидо, возле аэропорта. Он еще пошутил, что попробует воспользоваться мачете, чтобы бесплатно прокатиться и в самолете.– Так вы говорите, что высадили его на шоссе, ведущем к аэропорту?– Да. Возле магазинчика.– Вы могли бы описать его?– Молодой, лет восемнадцати или около того. Худой. Выглядел немного утомленным, как будто хотел спать или принял наркотик…– Белый?– Да. Рыжеволосый, бледная кожа, веснушки на лице. На нем был серый спортивный свитер с капюшоном.– Высокий?– Среднего роста. Футов шесть. Может, чуть меньше.– Можно узнать ваше имя?– Я бы предпочел не называть себя, – сказал я. – Я из Флориды. Сейчас возвращаюсь домой. И мне не хотелось бы впутываться ни в какие истории.– Понимаю, – сдержанно произнесла женщина. – Спасибо, что позвонили. Я сообщу диспетчеру, и он предупредит наши патрульные группы.
Минут двадцать я еще просидел в машине, на Мейн-стрит. Раздался мелодичный перезвон колоколов церкви Сэйнт-Джуд. Затем последовали пять тяжелых ударов. Солнце завершило свой обход небосклона и зависло прямо над линией горизонта. Небо приобрело розоватый оттенок. Был чудный предвечерний час. Воздух стал прозрачным настолько, что, казалось, его и вовсе не было. Окружавшие меня объекты – машины, стоявшие по обе стороны улицы, фасады магазинов, указатели мест парковки, шпиль церкви – приобрели удивительно четкие очертания.Город был объят тишиной и выглядел так, будто все жители покинули его.Что-то подсказывало мне, что банкнота, которую разменяла Сара, скорее всего, не помечена. Можно было бы ограничиться этим предположением, принять его и, наконец, успокоиться, но мне казалось это недостаточным. Если бы была помечена только одна банкнота – или пусть даже десять или сто, – я мог бы действовать иначе, отважиться на риск и пустить деньги в оборот. Но пять тысяч меченых банкнот, каждая десятая, – этого было слишком много. Так рисковать я уже не мог.В начале шестого Фремонт и Ренкинс вышли из ратуши и сразу свернули вправо. Меня они не заметили. Фремонт что-то говорил, отчаянно жестикулируя, а Ренкинс многозначительно кивал головой. Они сели в свою машину и, вырулив на улицу, направились на восток, в сторону Толидо. За рулем сидел Ренкинс.Я подождал до десяти минут шестого. Потом завел мотор, съехал с тротуара и тоже поехал на восток. Вслед мне смотрело большое красное солнце.До аэропорта было полчаса езды. 12 Почти до самого аэропорта по обе стороны дороги тянулись поля. Затем шоссе расширилось до четырех полос, и повсюду стали возникать разного рода постройки – магазинчики, видеосалоны, пивные, дешевые отели, бассейны, закусочные; постепенно они становились все выше, ярче и все теснее жались друг к другу. Машин на шоссе заметно прибавилось, как и огней. Это была окраина Толидо, и неоновые стрелы, словно щупальца, тянулись из сердцевины города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50