Я сделалась бы своего рода адвокатом-любителем, за которым клиенты гонятся. Слава богу, ты теперь избавлен от нужды, и если будешь заниматься своей профессией, то, в сущности, только для того, чтобы не растерять своих знаний; мужчина, впрочем, никогда не должен сидеть без дела.
Ролан-отец, чистя грушу, заявил:
— Нет уж, извините! Я на твоем месте купил бы хорошую лодку, катер, вроде тех, что у наших лоцманов. На нем можно дойти хоть до Сенегала!
Высказал свое мнение и Пьер. В конце концов, не богатство составляет духовную ценность человека. Людей посредственных оно только заставляет опускаться, но в руках сильных людей оно — мощный рычаг. Правда, такие люди редки. Если Жан подлинно незаурядный человек, то теперь, когда он избавлен от нужды, он может доказать это. Но работать придется в тысячу раз больше, чем при других обстоятельствах. Не в том задача, чтобы выступать за или против вдов и сирот и класть в карман столько-то экю за всякий выигранный или проигранный процесс, но в том, чтобы стать выдающимся юристом, светилом права.
Пьер добавил в виде заключения:
— Будь у меня деньги, сколько бы трупов я вскрыл!
Старик Ролан пожал плечами:
— Та-та-та! Самое мудрое, что можно сделать, — это жить в свое удовольствие. Мы не вьючные животные, а люди. Когда родишься бедняком, нужно работать, и, что поделаешь, приходится работать! Но когда имеешь ренту — черта с два! Каким нужно быть дуралеем, чтобы лезть из кожи вон.
Пьер ответил свысока:
— У нас разные взгляды! Я уважаю только знание и ум и презираю все остальное.
Госпожа Ролан всегда старалась смягчить постоянные стычки между отцом и сыном, поэтому она переменила разговор и стала рассказывать об убийстве в БольбекНуанто, происшедшем на прошлой неделе. Все тотчас же с увлечением занялись подробностями этого злодеяния, захваченные тайной преступлений; ведь как бы ни были жестоки, позорны и отвратительны преступления, они всегда возбуждают в людях любопытство и обладают непонятной, но, бесспорно, притягательной силой.
Однако старик Ролан то и дело смотрел на часы.
— Ну, — сказал он, — пора отправляться.
Пьер усмехнулся.
— Еще нет и часа. По правде говоря, незачем было заставлять меня есть холодную котлету.
— Ты пойдешь к нотариусу? — спросила г-жа Ролан.
Он сухо ответил:
— Нет. Зачем? Мое присутствие там совершенно лишнее.
Жан молчал, словно дело вовсе его не касалось. Когда говорили об убийстве в Больбеке, он, как юрист, высказал кое-какие замечания и развил некоторые соображения о преступности. Теперь он умолк, но блеск его глаз, яркий румянец щек-все, вплоть до лоснящейся бороды, казалось, кричало о его торжестве.
После ухода родных Пьер, снова оставшись в одиночестве, возобновил утренние поиски квартиры. В течение двух-трех часов он поднимался и спускался по лестницам, пока не обнаружил наконец на бульваре Франциска I очаровательное помещение: просторный бельэтаж с двумя выходами на разные улицы, с двумя гостиными, с застекленной галереей, где больные в ожидании своей очереди могли бы прогуливаться среди цветов, и с восхитительной круглой столовой, обращенной окнами к морю.
Он уже решил было нанять эту квартиру, но цена в три тысячи франков остановила его, тем более что нужно было заплатить вперед за первый квартал, а у него не было ничего и впредь не предвиделось ни единого су.
Скромное состояние, накопленное отцом, едва приносило восемь тысяч франков ренты, и Пьер упрекал себя за то, что нередко ставил родителей в стесненное положение своими колебаниями в выборе профессии, своими планами, никогда не доводимыми до конца, и постоянными переменами факультетов. И он ушел, пообещав дать ответ не позже чем через два дня: он решил, как только Жана введут в права наследства, попросить у него денег на уплату за первый квартал или даже за полугодие, что составило бы полторы тысячи франков.
«Ведь это всего на несколько месяцев, — думал он — Быть может, я возвращу долг до конца года. Это так просто, он с удовольствием даст мне взаймы».
Так как еще не было четырех часов, а делать ему было решительно нечего, он пошел в городской сад и долго сидел там на скамье, ни о чем не думая, устремив глаза в землю, подавленный и удрученный.
Между тем все предыдущие дни, с самого своего возвращения в отчий дом, он проводил совершенно так же, но вовсе не страдал так жестоко от пустоты своего существования и от собственного бездействия. Чем же он заполнял свой день с утра до вечера?
В часы прилива он слонялся по молу, по улицам, по кафе, сидел у Маровско, — словом, не делал ровно ничего. И вдруг эта жизнь, до сих пор нисколько не тяготившая его, представилась ему отвратительной, невыносимой. Будь у него хоть немного денег, он нанял бы коляску и поехал за город покататься вдоль ферм, окруженных оградами, в тени буков и вязов; но он ведь вынужден высчитывать цену каждой кружки пива, каждой почтовой марки, и подобные прихоти ему недоступны. Он вдруг подумал о том, как тяжело в тридцать с лишком лет, краснея, просить у матери луидор на мелкие расходы, и пробормотал, царапая землю концом тросточки:
— Черт возьми, если бы только у меня были деньги!
И мысль о наследстве брата опять кольнула его, подобно осиному жалу, но он с досадой отогнал ее, не желая поддаваться чувству зависти.
Вокруг него в пыли дорожек играли дети. Белокурые, кудрявые, они с серьезным видом, важно и сосредоточенно сооружали маленькие песчаные горки, чтобы потом растоптать их ногами.
Пьер находился в том мрачном состоянии духа, когда человек заглядывает во все уголки своей души и перетряхивает все тайники ее.
«Наши труды подобны работе этих малышей», — думал он. А затем спросил себя, не в том ли высшая мудрость жизни, чтобы произвести на свет два-три таких бесполезных существа и с любопытством и радостью следить за их ростом. У него мелькнула мысль о женитьбе Когда ты не одинок — не чувствуешь себя таким неприкаянным. По крайней мере, в часы смятения и неуверенности подле тебя будет живое существо; ведь уже много значит, если в тяжелую минуту можешь сказать женщине «ты».
И он начал думать о женщинах.
Он мало знал их: в Латинском квартале у него бывали только мимолетные связи, которые обрывались, как только кончались деньги, присланные из дому на месяц, и возобновлялись или заменялись новыми в следующем месяце А ведь должны же существовать на свете и другие женщины — добрые, нежные, отзывчивые Разве не была его мать душою и очарованием домашнего очага? Как он хотел бы встретить женщину, настоящую женщину!
Он вдруг встал со скамейки и решил навестить г-жу Роземильи.
Но затем так же быстро опустился на место. Нет, она ему не нравится! Почему? В ней было слишком много прозаического, будничного здравого смысла; да и притом она, конечно, предпочитает Жана Пьер не признавался себе в этом прямо, но это обстоятельство играло немалую роль в невысоком мнении, которое он составил себе об умственных способностях вдовы, если он и любил брата, то все таки считал его посредственностью и ставил себя выше него.
Однако нельзя же было оставаться тут до ночи, и он, как накануне вечером, с тоскою спрашивал себя:
— Куда же мне деваться?
Ему хотелось внимания, нежности, чтобы его приласкали, утешили. Утешили — но в чем? Он сам не мог бы сказать этого. Он чувствовал себя разбитым и обессиленным, а в такие минуты присутствие женщины, ее ласка, прикосновение ее руки, шелест платья, нежный взгляд черных или голубых глаз необходимы нашему сердцу сейчас же, сию минуту.
Ему вспомнилась одна служаночка из пивной: как-то вечером он проводил ее и зашел к ней, а потом встречался с нею время от времени.
Он снова встал со скамьи и решил пойти выпить кружку пива с этой девушкой Что он ей скажет? Что она скажет ему? Вероятно, ничего. Не все ли равно? На несколько мгновений он задержит ее руку в своей! Она как будто расположена к нему. Почему бы ему не видеться с нею почаще?
Он нашел ее в полупустой пивной, где она дремала на стуле. Трое посетителей курили трубки, облокотясь на дубовые столы, кассирша читала роман, а хозяин, без пиджака, крепко спал на скамейке.
Завидев Пьера, девушка быстро вскочила и подошла к нему.
— Здравствуйте, как поживаете?
— Ничего, а ты?
— Отлично Редко вы к нам заглядываете!
— Да, я очень занят. Ты ведь знаешь, я врач.
— Да ну! Вы мне этого не говорили. Кабы я знала, то к вам бы и обратилась: я хворала на прошлой неделе. Что вы закажете?
— Кружку пива, а тебе?
— Тоже кружку пива, если ты угощаешь.
И она сразу перешла на «ты», как будто, предложив угостить ее, он дал на это молчаливое согласие. Сидя друг против друга, они разговорились. Время от времени она брала его за руку с привычной фамильярностью девицы, продающей свои ласки, и, глядя на него зазывающим взглядом, спрашивала:
— Почему не заходишь чаще? Ты мне нравишься, миленький.
Но он уже испытывал к ней отвращение, видя, что она глупа, груба и вульгарна. Женщины, говорил он себе, должны являться нам в мечтах или в ореоле роскоши, скрашивающей их пошлость.
— Ты на днях проходил мимо с красивым блондином, — сказала она, — у него такая большая борода. Это брат твой, что ли?
— Брат.
— Экий красавчик!
— Ты находишь?
— Еще бы! И сразу видно, что веселый.
Какое непонятное побуждение толкнуло его вдруг рассказать служанке из пивной о наследстве Жана? Почему эта мысль, которую он гнал от себя, когда был один, которую отталкивал из страха перед смятением, вносимым ею в душу, — почему теперь он не удержал ее, почему дал сорваться с языка, словно не мог побороть желания излить свое переполненное горечью сердце?
— Моему брату повезло, — сказал он, заложив ногу на ногу — Он только что получил наследство в двадцать тысяч франков ренты.
Ее голубые глаза широко раскрылись, и в них блеснул алчный огонек.
— Ого! Кто же ему оставил, бабушка или тетка?
— Нет, старый друг моих родителей.
— Всего только друг? Быть не может! А тебе ничего не оставил?
— Нет. Я очень мало знал его.
Она подумала немного и сказала с хитрой усмешкой:
— Ну и везет же твоему брату, что у него такие друзья! Не мудрено, что он совсем не похож на тебя!
Он ощутил безотчетное желание ударить ее по лицу, и губы его судорожно кривились, когда он спросил:
— Что ты хочешь этим сказать?
Она ответила самым невинным и простодушным тоном:
— а Да ничего. Я говорю, что ему счастье привалило, а тебе нет.
Он бросил на стол двадцать су и вышел.
В ушах неотступно звучали слова: «Не мудрено, что он совсем не похож на тебя».
Что она думала, что разумела под этими словами? Несомненно, в них скрывалась насмешка, какой-то злой и подлый намек. Уж не решила ли эта девка, что его брат-сын Марешаля?
Это подозрение, падавшее на его мать, так потрясло Пьера, что он остановился, ища взглядом, где бы присесть.
Прямо перед ним было кафе. Он вошел туда и сказал подошедшему гарсону:
— Кружку пива.
Сердце у него колотилось, по телу пробегала дрожь. И вдруг ему вспомнилось, что сказал накануне Маровско: «Это произведет дурное впечатление». Неужели у старика явилась та же мысль, то же подозрение, что и у этой твари?
Нагнувшись над кружкой, он смотрел, как пузырится и тает белая пена, и спрашивал себя: «Неужели ктонибудь поверит такой нелепости?»
Причины, способные возбудить это гнусное подозрение, открывались ему одна за другой — ясные, очевидные, беспощадные. Что старый холостяк, не имеющий наследников, оставляет свое состояние обоим сыновьям своего друга — это вполне понятно и естественно, но если он оставляет его целиком одному из сыновей, то люди, конечно, будут удивляться, шушукаться и в конце концов лукаво улыбаться. Как он сам не предвидел этого, как не почувствовал этого отец, как не догадалась об этом мать? Нет, они слишком обрадовались неожиданному богатству, чтобы это могло прийти им в голову. И разве такие честные, порядочные люди, как его родители, способны заподозрить такую гнусность «?
Да, но окружающие, соседи — булочник, бакалейщик и другие лавочники, все, кто их знал, — разве не будут повторять отвратительную сплетню, забавляться ею, злорадствовать, смеяться над отцом и с презрением говорить о матери?
Заметила же служанка пивной, что Жан блондин, а он брюнет, что они не похожи друг на друга ни лицом, ни походкой, ни осанкой, ни характером, — ведь теперь это бросится в глаза всем, поразит всех. Когда зайдет речь об одном из сыновей Роланов, теперь будут спрашивать:» Это который же, настоящий или побочный?»
Он поднялся, решив предупредить брата, предостеречь его от страшной опасности, угрожающей чести их матери. Но что может сделать Жан? Самое простое было бы, конечно, отказаться от наследства, пусть оно пойдет на бедных, друзьям же и знакомым, успевшим узнать о завещании, сказать, что его статьи и условия неприемлемы, что они сделали бы Жана не наследником, а только хранителем чужого состояния.
По дороге домой он решил, что с братом ему следует повидаться наедине, чтобы не заводить такой разговор при родителях.
Еще на пороге до него донесся шум голосов и смех из гостиной, а войдя туда, он увидел г-жу Роземильи и капитана Босира, которых отец привел с собой и оставил обедать, чтобы отпраздновать радостную новость.
Для возбуждения аппетита были поданы вермут и абсент, и все пришли в хорошее настроение. Капитан Босир был маленький человечек, который столько катался по морям, что стал совсем круглым, и казалось, что у него даже мысли круглые, как прибрежная галька; он смеялся так, что в его горле рокотали одни звуки» р «, и был убежден, что жизнь чудесна и ничем в ней не нужно пренебрегать.
Он чокался со стариком Роланом, а Жан подносил дамам по второй рюмке.
Госпожа Роземильи отказывалась, но капитан Босир, знавший ее покойного мужа, воскликнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20