Теперь пару слов о том
впечатлении, которое произвёл твой вид на жителей этого мира и на меня в
том числе. Ты обратил внимание, когда шёл сюда, как реагировали на тебя
прохожие? - Я кивнул. - А понял - почему? И почему этому толстозадому Мише
ты показался плоским? - Я снова кивнул. - А, понял! Отлично. Для нас,
четырёхмерных, ты кажешься плоским, как для тебя, трёхмерного, показался бы
плоским твой двухмерный двойник.
Я внезапно вспомнил своё убегающее по ковру отражение. Интересно,
каким оно видело меня? Этаким уродом с тремя носами и оленьими рогами на
лбу?..
- Кефира я тебе не предлагаю, - вновь включился мой собеседник после
непродолжительного беззвучного монолога, - по той простой причине, что не
имею ни малейшего представления, каким образом сей четырёхмерный напиток
усвоится твоим плоским, трёхмерным, нутром. Так что не обессудь.
- Бог с ним, с кефиром, - отмахнулся я, - объясни лучше, как я попал
в этот ваш мир, будь он неладен...
- Как? Ты разве ещё не понял? - от удивления он вдруг исчез и тут же
снова появился, напомнив мне давно забытого с детства Чеширского Кота,
который имел обыкновение исчезать в самый неожиданный момент и оставлять на
всеобщее обозрение всего лишь свою улыбку, весьма, надо сказать,
обаятельную. - А зеркало помнишь? И как прошёл ты сквозь него? Ага,
вспомнил! Вот это и был твой переход из мира твоего в мир мой, из
мира-отражения в мир-оригинал.
Пальма стала обрастать длинными пупырчатыми огурцами и шелестеть
куцей, стреловидной листвой, словно от внезапного порыва ветра. Мой
собеседник вмиг облысел и запрядал ушами. Когда он вновь заговорил, у него
появился грузинский акцент.
- Как это стало возможным, я тебе объясню чуть позже. Теперь о
зеркале. Вернее, о зеркалах вообще. Глядя в него, что ты там видишь? Своё
отражение. А каково оно, твоё отражение, ты задумывался? Я так и полагал,
что нет. Я тоже, кстати, до сегодняшнего утра в зеркале видел лишь кусок
стекла, покрытый серебряной краской.
С потолка мутной гигантской каплей стёк халдей Миша и услужливо
прогундосил:
- Чево желают их сиятельства?
- Виски с содовой. Графинчик. Мне и моему братану из провинции. И
омаров этак с полфунтика, тоже на двоих.
- Увы!.. - развёл руками Миша и весело завилял задом. - Но зато могу
предложить свежего кефиру, только что подвезли. Не желаете, ваши
сиятельства?
- Наши сиятельства желают видеть тебя, Михаил Батькович, в... - мой
двойник привлёк к себе халдейскую голову и что-то шепнул ему в самое ухо.
Тот отпрянул от него, как от зачумлённого.
- Фу, как не стыдно! - Миша сокрушённо покачал головой. - А ведь
интеллигентный человек...
Он обиженно выпятил толстые губы и с достоинством удалился сквозь
стену (двери он почему-то категорически игнорировал).
- Зеркало - это окно в мир-отражение, - продолжил мой четырёхмерный
собеседник, чиркнув указательным пальцем о корявую поверхность стола;
вспыхнувшим перстом он прикурил выплывший из недр его рта массивный
"Данхилл", затянулся и слегка позеленел. - Вы в вашем трёхмерном мире
имеете возможность наблюдать через зеркало двухмерный мир-отражение.
Двухмерный он потому, что существует только на слое зеркальной серебряной
краски - по крайней мере, та его часть, которая видима вами, трёхмерными. В
нашем, четырёхмерном, мире тоже есть зеркала, и в этих зеркалах отражён
ваш, трёхмерный, мир. Понял теперь? Здесь применим некий эффект матрёшки;
мир в мире, Вселенная во Вселенной, причём этих матрёшек не одна, не две,
не три, а гораздо больше.
- Сколько же? - спросил я.
- Девяносто шесть, - ответил он как раз в тот момент, когда рука
его, начавшая гореть с пальца, догорела до плеча и, испустив прощальный
дымок, погасла. - Но об этом чуть позже. Сначала закончим с зеркалами. Ты
обратил внимание, на какой руке у меня обручальное кольцо? Нет? А, теперь
обратил. На какой же? - Я сказал, что на левой. - Правильно, на левой. А у
тебя? На правой. И сердце у нас в разных углах грудной клетки: у тебя -
слева, а у меня - справа. И наверняка ты уже заметил, что всё в этом мире
наоборот, всё наизнанку, всё левое стало правым, а всё правое - левым. А
почему? Да потому, что ваш мир - это не просто отражение нашего, а
зеркальное его отражение. Понял, да? - Я сказал, что да, понял. - Вот и
отлично. Теперь слушай дальше. Все, о чём я тебе сейчас говорю, мне стало
известно буквально полчаса назад - и от кого, как бы ты думал? Да от Антона
Антоновича Пустобрёхова, но только пятимерного! Я также, как и ты, попал из
своего мира-отражения (ведь мой четырёхмерный мир - это лишь отражение
другого, пятимерного, мира) в мир-оригинал, где после злоключений, схожих с
твоими, был отловлен моим пятимерным двойником. Он-то мне обо всём и
поведал. А ему в свою очередь рассказал эту же история его шестимерный
оригинал - при аналогичных же обстоятельствах. И так далее, так до
девяностошестимерного Антона Пустобрёхова, великого учёного, который и
затеял весь этот грандиозный эксперимент. Он создал теорию, согласно
которой одновременно существует девяносто шесть параллельных миров, как бы
вложенных один в другой и являющихся в то же время отражениями миров более
высокого порядка. И только самый сложный, девяностошестимерный мир не
является ничьим отражением. Не следует думать, что миры существуют
независимо друг от друга. В том-то вся и штука, что отражение не может
существовать без своего оригинала. Все мы существуем только до тех пор,
пока живёт и здравствует наш пра-пра-пра-пра-мир - тот, что имеет 96
пространственных измерений. Исчезнет он - исчезнем и мы. Вполне правомерен
вопрос, который я от тебя почему-то не слышу: как же могло получиться, что
у такого великого учёного, как девяностошестимерный Антон Пустобрёхов,
отражения, то есть мы с тобой, столь бездарны и ничтожны? Резонно было бы
предположить, что у учёного и отражения - все девяносто пять - учёные же.
Но дело обстоит несколько иначе. Ничего здесь сложного нет, просто нужно
вспомнить законы классической физики. Если сравнить интенсивности двух
солнечных лучей - прямого и отражённого от зеркала - то у первого
интенсивность будет больше, то есть прямой луч ярче отражённого. Это
происходит потому, что часть энергии прямого луча поглощается зеркалом. А
теперь представь себе 96 зеркал и луч, поочередно отражённый в них. Что мы
увидим в последнем, девяносто шестом зеркале? - Я пожал плечами. - Боюсь,
что ничего. Впрочем, может быть чтонибудь и увидим, но это будет очень
слабый луч, всю или почти всю энергию которого поглотят десятки зеркал. Это
что касается обычной световой энергии. Но так как в нашем случае всё
гораздо сложней, то и всю проблему нужно рассматривать под более широким
углом зрения. Свет великого ума затерялся в многочисленных зеркалах и дошёл
до нас лишь слабой искрой, бесплодной и почти холодной. Мы лишь тень гения,
отблеск его таланта. Это следует принять как неизбежность. Теперь о самом
гении. Создав теорию о зеркальных параллельных мирах, он решил провести
эксперимент, чтобы тем самым подтвердить её. Одному ему ведомым способом он
создал условия, благодаря которым оказался возможен переход из одного мира
в другой, причём этот эксперимент он решил провести исключительно на себе.
И провёл, в результате чего все девяносто пять его отражений смогли
беспрепятственно проникнуть в миры-оригиналы.
- И все они проделали этот путь через зеркало? - догадался я.
- Именно. Причём произошло это не одновременно. Всё дело в том, что
в момент проведения эксперимента все 96 Антонов Пустобрёховых переставали
быть своими собственными отражениями или оригиналами, между ними нарушалось
былое незыблемое соответствие, переставал действовать некий закон - они
превращались в независимые друг от друга существа. Иначе мы с тобой не
сидели бы сейчас здесь, в этом зале. Эксперимент начался трое суток назад,
в 12 часов ночи, и закончится сегодня, тоже в полночь. К этому времени ты
должен вернуться в свой трёхмерный мир, как это уже сделал я. А вернувшись,
передать эту информацию своему двухмерному двойнику. После полуночи всё
снова должно быть подчинено закону зеркального отражения параллельных
миров.
Возможность вернуться назад, в мой привычный мир, обрадовала меня.
- Каким же образом я вернусь? - спросил я.
- Тем же, что и попал сюда. Через зеркало.
- Я уже пытался - не выходит. Зеркало непроницаемо.
- Ну, это дело поправимо. Нужно всего лишь прочесть заклинание.
По поводу заклинания я тоже не удивился. Подумаешь, заклинание! Вот
девяностошестимерный Антон Пустобрёхов - это да! Это впечатляет.
Мой двойник тем временем щелчком пальцев вызвал из воздуха
четырёхмерный оригинал халдея Миши (знал бы этот оригинал, что он тоже
всего лишь отражение!) и бросил на стол горсть мелочи.
- Прими расчёт, Михаил. Мы уходим. Спасибо за виски.
Одна монета укатилась на пол. Я поднял её. Это был гривенник,
обыкновенный потёртый гривенник шестьдесят первого года выпуска. Но вот он
превратился в миниатюрный кубик Рубика, потом поочередно в золотой перстень
с бриллиантом, серебряную медаль "За храбрость" 2-й степени с изображением
самодержца Всероссийского Николая Второго, заплесневевший хлебный сухарь,
холостой патрон от трёхлинейки, гусеницу, обломок пуговицы, чей-то выбитый
зуб с вывалившейся пломбой, засушенного скорпиона, божью коровку и...
Впрочем, божья коровка была последней: ни во что не успев превратиться, она
просто-напросто улетела.
- Сейчас мы пойдём домой - ко мне или к тебе, называй как хочешь, -
и там я провожу тебя в твой трёхмерный мир, - сказал мой двойник, когда
задастый Миша отвалил. - Держись за мою руку, да покрепче, чтобы с тобой,
не дай Бог, ничего не случилось.
- А что со мной может случиться, - невесело усмехнулся я, - когда
ты, мой оригинал, жив, здоров и невредим? Не может же твоё отражение
попасть под колёса машины, а тебя в то же время сия судьба миновать?
Он как-то странно посмотрел на меня.
- Не мудри. Держись - и всё, а остальное не нашего ума дело. Ни
тебе, ни мне этого не понять.
- Ну почему же, - ответил я со всё растущим раздражением, - всё
абсолютно ясно. Наша судьба предрешена. Как соизволит наш общий
супероригинал поступить, так оно и будет для всех девяносто пяти, то бишь
для нас и остальных, таких же как мы, подневольных, подопытных белых мышек.
Ему-то что! Он эксперимент поставил, теорию свою дурацкую подтвердил,
лауреата какого-нибудь получил - и все дела. А нам каково? Каково нам
теперь знать всё это? Об этом он подумал, этот твой гений, великий учёный?
Как жить теперь дальше, он тебе сообщил через всех этих многомерных,
полимерных Антон-Антонычей?
Теперь он уже испугался.
- Пойдём скорее, - сказал он тихо, хватая меня под руку и
выволакивая из четырёхмерных "Коров", - а то у меня дела срочные, некогда с
тобой возиться.
Он боялся смотреть мне в глаза - это мне-то, своему отражению! Вот
потеха!
Домой мы вернулись без происшествий. Он всю дорогу молчал и хмуро
косился на меня. Дома он поставил меня перед большим зеркалом (тем самым) и
заявил:
- Произнеси заклинание: "Сезам, откройся" и одновременно
перекрестись, только слева направо, понял? - Я молча кивнул. - Ну, прощай,
Антон Пустобрёхов, видать, не свидимся мы больше по одну сторону зеркала, -
произнёс он на прощание чуть дрогнувшим голосом и порывисто сжал мою
пятерню.
- Будь, - буркнул я и нехотя ответил на рукопожатие. Потом прошептал
древние магические слова, перекрестился в нужную сторону, зажмурился и
шагнул в зеркало. Переход состоялся без осложнений. Когда я открыл глаза,
то в комнате уже никого не было. Да и сама комната стала теперь обычной, а
не зеркальной. Но одно обстоятельство всё же смутило меня: зеркало было
пусто. Ага, понял я, значит мой плоский двухмерный двойник, моё отражение
ещё где-то плутает в ужасном и непонятном ему трёхмерном мире:
Я не стану описывать здесь, как я нашёл его и что рассказал ему, как
он среагировал на мой рассказ и чем всё это кончилось - это неинтересно.
Добавлю лишь, что перед своим соседом из восемнадцатой я мысленно
извинился.
А ровно в полночь я разбил своё большое зеркало, как, впрочем, и все
остальные зеркала в доме. Пусть теперь попробуют эти шибко гениальные
полимеры воздействовать на меня! Как же, не на того напали!
Не хочу я быть ничьим отражением.
------------------------------------------------------------------------
20 - 24 марта 1990 года. Москва

1 2 3