в
идение «неизвестного», которое одно только приводит к установке «вопро
шания» и тем самым ведет к познаванию и знанию.
Но вернемся к обсуждению существа дела. Теоретическим выражением указа
нной выше психологической установки «ограниченности» сознания являет
ся так называемый эмпиризм Ц учение, что все наше знание в ко
нечном итоге сводится к совокупности «опытных данных». Если под «опытом
» при этом разуметь все вообще, что в какой-либо форме нам «дан
о», нам «открывается» или «предстоит», нами «испытывается», то учение эт
о, конечно, совершенно бесспорно. Его можно было бы в такой формулировке у
прекнуть, пожалуй, в бессодержательности или совершенной неопределенн
ости, если бы именно эта неопределенная широта формулировки не имела бол
ьшой ценности, как поправка к узости и неадекватности более точных форму
лировок. Именно эту полезную и адекватную делу широту имеет в виду, напр.,
Виллиам Джемс, когда он говорит о методе «радикального эмпир
изма»
[iv] Уильям Джемс (1842 Ц 1910) Ц американс
кий философ и психолог, один из основателей прагматизма. См
.: James W . Essays in radical empiricism. N .-
Y ., 1912. В Предисловии к своей книге «Прагма
тизм» Джемс пишет: «Между прагматизмом, как я его понимаю, и в
ыдвинутой мной недавно теорией «радикального эмпиризма» нет никакой л
огической связи. Учение радикального эмпиризма вполне самостоятельно
и независимо. Можно целиком отвергнуть его и все-таки быть прагматистом»
. ( Джемс У . Прагматизм. СПб ., 1910. С
. 8).[iv] ; и точно так же Гуссерль в своей «феном
енологии» тонко и остро наметил плодотворную задачу подлинно непредвз
ятого описания всего, что действительно предстоит нам и соде
ржится в созерцаемом предмете
[v] См
.: Husserl E. Vorlesungen zur Phд'61nomenologie des inneren
Zeitbewusstseins. Halle, 1928.[v] . Но обычный эмпиризм утверждает нечто сов
сем иное он пытается свести содержание знания (и сознания) к определенно
й конечной совокупности наглядно-чувственно данного. Мы не вступаем зде
сь в критику сенсуалистического момента этой теории, ложнос
ть которого уже достаточно изобличена теорией знания. Нас интересует зд
есь лишь одно: представление, что все, что так или иначе нам непосредствен
но доступно и открывается, может быть без остатка сведено к некоторой
конечной и обозримой совокупности «данного» в см
ысле ясно предстоящего. Как бы правдоподобно на первый взгля
д ни казалось это представление, оно в корне искажает действительное соо
тношение вещей. Если бы это утверждение было правильным, то наше знание с
остояло бы в каждый момент из готового, законченного комплекса содержан
ий, которое в следующий момент заменялось бы другим, столь же готовым и за
конченным; мы были бы пассивными зрителями экрана, на котором одна карти
на сменяется другой. Вся работа, вся динамика познавания, прон
икновения в неизвестное, его постепенного открывания была б
ы вообще немыслима. Трудно себе представить «описание», менее адекватно
е подлинному существу дела. На самом деле это есть вообще не предвзятое о
писание, а произвольная конструкция, грубо искажающая факты. Действител
ьный состав нашего знания и познавания заключается, напротив, в том, что в
се открыто или явно «данное» (в узком, специфическом смысле этого слова) д
ано лишь на фоне не-данного, неявного, неизвестного. Сам же этот «фон», не с
остоя из чего-то Ц в указанном узком смысле Ц явно данного, тем не менее
«дан» в смысле совершенно непосредственного и самоочевидного его прис
утствия или наличия. Мы должны, следовательно, различать в составе «опыт
а» в широком смысле слова, т.е. непосредственно очевидного, между «данным
» («открыто» или «явно» предстоящим) и «имеющимся» или «присутствующим»
, содержание которого нам не открыто (ср. подробное изложение этого соотн
ошения в книге «Предмет знания»). Эти два элемента, из которых слагается с
остав знания, и выражаются в двух необходимых элементах суждения:
x и А. При этом все «А», т.е. вся совокупность явно-данного
, есть как бы небольшой островок, со всех сторон окруженный океаном «неиз
вестного x »
[vi] Ср.: «Дух вечно остается остр
овом, и достигнуть его, отправляясь от материи, можно, какой бы путь мы ни и
збрали, только прыжком». Шеллинг Ф.В.Й. Система трансцен
дентального идеализма. /Соч. в двух томах. Т. 1. М., 1987. С. 310.[vi] . Во
множестве направлений мы мажем проследить наличие этого «неизвестного
» в составе непосредственного опыта, причем обнаруживается, что даже сра
внение с островом, окруженным океаном, не вполне адекватно подлинному су
ществу дела: дело в том, что совокупность «явно-данного» Ц в о
тличие от острова Ц не имеет определенных «берегов», т.е. отчетливых оче
ртаний отделяющих ее от океана «неизвестного», а как-то неуловимо и неоп
ределенно «сходит на нет», неразличимо-туманно сливается с неизвестным
и переходит в него. Так, пространственное поле зрения не есть обрамленна
я картина, отчетливо отделяющаяся от «фона», на котором она нам дана. Она п
о краям теряет свою отчетливость и неуловимым образом сливается с тем, ч
то находится за ее пределами. Но, хотя это «запредельное» нам не «дано» (в
том смысле, в каком дано само поле зрения), для нас нет ни малейш
его сомнения, что оно, хотя и будучи «скрыто» от нашего взора, «присутству
ет», «имеется» с предельной прочностью и самоочевидностью. Так же самооч
евидно присутствует и «даль», в которую мы не можем проникнуть взором, и «
глубь», скрытая от нас тем, что стоит «на первом плане» и ее заслоняет. Во в
ременном измерении нам дано только «настоящее» Ц строго го
воря, только математический миг настоящего; ничто «прошедшее» и «будуще
е» не может быть нам «дано» в том смысле, в каком дано настояще
е. «Настоящее» и есть «предстоящее», le prй'65sent,
die Gegenwart . Тем не менее для нас нет ни малейшего сомнения, что оно примыкае
т к «прошедшему» и «будущему», есть момент в составе сплошного безгранич
ного потока времени, и мы не могли бы даже понимать его как «на
стоящее», если бы мы не знали с предельной очевидностью, что оно есть гран
ь между «прошлым» и «будущим». Само же это прошлое и будущее, как уже указа
но, нам не «дано» в своем содержании: о прошлом мы либо с больше
й или меньшей точностью «вспоминаем», либо только догадываемся и умозак
лючаем (как это делают, напр., историки), а будущее мы можем в лучшем случае с
большей или меньшей степенью вероятия « пред видеть», «угады
вать», « пред полагать». Прошлое и будущее, по крайней мере в зн
ачительной, преобладающей части своего содержания, есть для нас неизвес
тное. Это неизвестное, однако, с полной очевидностью и неотменимостью
есть (конечно, в соответствующей ему форме бытия, т.е. «было» и «
будет»); и опять-таки, явно данное содержание настоящего неуловимым обра
зом переходит в прошлое, сливается с ним, как и будущее становится настоя
щим: и здесь, следовательно, нет отчетливой грани между явно данным и скры
то «имеющимся», а есть что-то сплошное, нераздельное (несмотря на явное ра
зличие двух этих родов самоочевидного): «остров» неразличимым образом, б
ез отчетливых берегов переходит в «океан» и сливается с ним. Наконец, ест
ь еще одно и притом подлинно-всеобъемлющее соотношение, в котором мы име
ем тот же состав: это есть соотношение логическое, именно отношение межд
у любым «этим», «таким» и всем «иным». Все явно данн
ое, будучи логически фиксировано, образует содержание понятия
и в этом качестве есть некое «это» или «такое».
Но мы наперед знаем, Ц знаем с предельной очевидностью, хотя и не отд
аем себе отчета, откуда и как мы это знаем, Ц что всякое «это» и
меет наряду с собой и «иное» Ц все иное вообще; бол
ее того, оно мыслимо только в этой связи: «это» значит именно
«это, а не иное» Ц нечто, что констатируется отношением
различия, т.е. отношением к «иному», связью отрицания Ц с «иным».
Как уже сказано, это последнее соотношение универсально, т.е. объемлет и в
се остальные (в том числе рассмотренное выше пространственное и временн
ое отношение). В силу него всякий данный определенный состав «этого» и «т
акого», т.е. явно данного, какое бы многообразие он в себе ни заключал, нико
гда не исчерпывает того, что вообще самоочевидно присутствует и непосре
дственно предстоит нам: ибо за его пределами лежит предполагаемое им сам
им «иное» Ц все иное. Подлинный состав нашего знания есть все
гда «все такое-то Ц и еще что-то иное, неизвестное»; он выражае
тся не в какой-либо формуле, обозначающей что-то конечное, сполна обозрим
ое, примерно в формуле a + b +
c , а только в формуле: a +
b + c +……, или, точнее, как мы теперь знае
м, в формуле a + b + c +
… x .
Из этого следует одно простое, тоже самоочевидное, и все же редко отчетли
во замечаемое положение: в составе «опыта» (в широком смысле слова) всегд
а присутствует безграничное Ц бесконечное и все конечное д
ано только на фоне бесконечного. Все явно данное, логически-от
четливо фиксированное конечно Ц уже потому, что в качестве н
екого «такого», «этого» оно имеет грань, отделяющую его от иного, или, точн
ее, конституируется этой гранью. Но оно всегда есть часть чего
-то иного; и это иное Ц либо данное лишь смутно и неотчетливо, либо совсем
не «данное», а присутствующее именно в качестве неизвестного, Ц бесконе
чно; ибо «иное» здесь значит «все иное», а это последнее понятие имеет сво
им конституирующим признаком неисчерпаемость. Конечно, не в
се неопределенное и в этом смысле неизвестное Ц не все «иное, чем данное
» Ц тем самым безгранично. Напротив, мы знаем Ц опять-таки с непосредств
енной самоочевидностью, Ц что в мире есть Ц за пределами опытного данн
ого Ц бесконечное множество ограниченных, конечных «вещей», «существ»
или Ц общее говоря Ц содержаний. Но в этом знании мы имеем в виду не «ино
е» или «неопределенное» как таковое, а только что-то
иное, что-то (при данных условиях) для нас неопределенное.
Другими словами, в том, что мы обозначаем символом х, мы предвидим наличие
неких (пока еще нам неизвестных) A , B ,
C и т.д. и, конечно, заранее знаем, что как таковые, т.е. как
определенные сами по себе Ц и лишь для нас остающиеся неопределенными,
Ц содержания они конечны (ибо конечность есть, как указано, признак, конс
титуирующий содержание как определенное содержание). Но в этом случае де
ло идет не о самом x как таковом, а о содержаниях, которы
е Ц в данном состоянии нашего знания незримо для нас Ц таятся в его лоне
, Ц не о самом «океане», а о недоступных нам «островах» в нем. Само же х как
таковое (сам «океан») по самому существу своему, в качестве «н
еизвестного», «неопределенного», бесконечно Ц точнее, совпадает с беск
онечным. Это не значит, конечно, что наше сознание актуально о
бъемлет бесконечность это было бы так, только если бы мы могли отчетливо
обозреть всю полноту содержания бесконечности. Но наше сознание п
отенциально объемлет бесконечность, что именно и обозначает, что б
есконечность присутствует в нем или для него как темная, нера
скрытая, непрозрачная бесконечность.
То же соотношение может быть уяснено еще и с другой стороны. Каждое сужде
ние Ц следовательно, каждое предметное познание Ц может, как уже было у
помянуто выше, быть сведено к форме экзистенциального суждения «А
есть ». Но что, собственно, означает это «есть»? Что мы хот
им выразить, когда говорим, что что-либо есть? Эмпирист Ц и обы
чно согласный с ним профан Ц хотят уверить нас, что это « есть
» означает в конечном счете не более, как то, что что-либо «дано в нашем опы
те», «является нам», есть «содержание нашего представления». Не входя зд
есь в обсуждение других несообразностей этого утверждения Ц напр., того
, что и непредставимое, чувственно неданное, как напр. «атомное ядро», а та
кже всякого рода общая связь может в такой же мере признавать
ся «сущим», как и определенное по месту и времени, конкретно-чувственно д
анное, Ц мы ограничиваемся лишь указанием, что при этом теряется истинн
ый смысл слова «есть», которое всегда выражает предметную, трансце
ндентную значимость познанного. «А есть » означает всег
да и во всех случаях: A должно быть признано наличным, п
рисутствующим и совершенно независимо от того, наталкивается ли на него
наш познавательный взор или нет, т.е. наличным также там и
тогда, где и когда наш познавательный взор его не у
лавливает и оно не встречается в нашем опыте, не «дано» нам. В э
том и заключается предметная значимость познания, которая составляет е
го смысл и вне которой нельзя и говорить о познании.
Но в предметной значимости познания, т.
е. в проблеме «трансцендентности», таится, как известно, тот п
арадокс, что мы должны знать о том, что per definitionem
[vii] По оп
ределению (лат.).[vii] предшествует всякому познанию и независи
мо от него: как это было разъяснено подробно в «Предмете знания», предмет
ная значимость познания как бы предполагает, что мы должны что-то у
видеть, не глядя (именно жуткость этого парадокса ведет к искушения
м всякого рода «идеализма», т.е. к бесплодным попыткам с помощью каких-либ
о хитроумных толкований отменить, объявить несуществующей трансценден
тность предметного бытия). Здесь нет надобности решать загадку трансцен
дентности (это было сделано в «Предмете знания»), но полезно с
осредоточиться на ее подлинном смысле.
Трансцендентность или предметность с
одержания познания означает, очевидно, что познание по своему содержани
ю совпадает с сущим-по-себе, т.е. с сущим как оно есть, когда познавательный
взор не коснулся и не осветил его, Ц с непознанным сущим. Для того чтобы э
та мысль Ц как указано, абсолютно необходимая и потому самоо
чевидно истинная Ц была вообще возможна, мы должны, следовательно, каки
м-то образом «иметь» не только познанное, но и непознанное, неизвестное,
Ц и притом иметь его неустранимо и ненарушимо прочно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85