Из непостижимой тьмы бесконеч
ного прошлого выступает короткий, относительно обозримый промежуток в
ремени, как светлая полоска земли из необозримого океана.
И если мы, обратившись к другому измерению бытия, взглянем на наше внутре
ннее бытие, на нашу собственную душевную жизнь, то она предстанет нам еще
более жутко окруженной с обоих концов времени Ц прошлого и будущего Ц
непостижимым. Откуда, собственно, мы происходим? Где и как мы были, прежде
чем началось то, что мы здесь на земле зовем нашей жизнью? Или нас вообще н
е было, как это принимает «здравый смысл» как нечто самоочевидное? Но что
означает небытие нашего я, нашего бытия-для-себя Ц противоречащее, каза
лось бы, самому существу той реальности, которую мы здесь имеем в виду? И ч
то ждет нас в будущем? Что будет с нами после нашей смерти? Бездна неведени
я здесь еще более очевидна Ц тьма непостижимого еще неизмеримо более не
проницаема. Кто решится утверждать, что может достигнуть здесь достовер
ного знания и выразить его в ясных понятиях?
Так познаваемый мир со всех сторон окружен для нас темной бездной непост
ижимого. Но и этим дело отнюдь не исчерпано. Дело обстоит не так, что мы мож
ем познать что-либо, и даже безгранично многое, и притом познать с последн
ей, совершенной ясностью, хотя при этом всегда сохраняется еще бесконечн
ый остаток непознанного и в этом смысле фактически непознаваемого. Так к
ак неведомое, как мы видели, не только окружает со всех сторон познанное, н
о и смешано с ним и как бы пронизывает его и так как (как это подробно показ
ано в «Предмете знания») всякое познание есть в конечном счете познание
всеобъемлющего целого, т.е. всякое частное знание есть ч
астичное знание целого, то тем самым все познанное есть именно лишь
частично познанное и остается, следовательно, отчасти Ц и притом в беск
онечно большей своей части Ц непознанным. Таким образом, наш
е знание в любом его состоянии и в любой области, к которой оно относится,
не только сопровождается незнанием, но и внутренне с ним смеш
ано. Следовательно, бытие всегда и во всяком своем отрезке познаваемо и
одновременно непостижимо. Все познанное, знакомое, изве
стное не перестает оставаться для нас непостижимой тайной. Чем бол
ее предмет укоренен в последних глубинах бытия Ц или, по крайней мере, че
м более сознается нами эта его укорененность (следовательно, напр., в конк
ретной реальности больше, чем в отвлеченных содержаниях, в живом существ
е больше, чем в неорганическом теле, в человеческой душе больше, чем в раст
ении или животном), Ц тем яснее мы ощущаем таинственное и непостижимое д
аже и того, что ясно познано и хорошо нам знакомо.
Заслуживает внимания, что наш язык символически пользуется для обознач
ения этого отношения словами, заимствованными из пространственного со
зерцания, Ц такими словами, как «глубина», «нутро», «даль» и т.п. Мы говори
м, например, о недостижимых для нас «глубинах» или «нутре» души или о том,
что люди душевно «далеки» друг от друга. Но и всякое иное бытие может обла
дать для нас недостижимой «глубиной», непроницаемо скрытым от нас «внут
ренним составом», недосягаемой «далью». Всякое познание чего-то ранее не
известного ощущается как «раскрытие» («открытие») того, что ранее было з
аперто или скрыто от нас, как проникновение в «глубину», в «нутро» вещей, т
огда как то, что нас не удовлетворяет в знании, мы называем «поверхностью
», или «близорукостью», или «ограниченностью». В особенности усилие пост
игнуть самые общие и основоположные связи бытия Ц то, что называется «м
етафизикой», Ц производит на нас впечатление проникновения в «глубину
» или раскрытия таинственного «нутра» реальности. Во всех этих случаях д
ело идет о сознании такого слоя реальности, который непосредственно ост
ается скрытым или недостижимым для нашего познающего взора. Дело идет, с
ледовательно, о реальности, о которой мы с очевидностью знаем, что она
есть , но не знаем, что именно она есть. И мы сознаем, ч
то во всем Ц даже в предметах, особенно хорошо нами познанных и наиболее
нам знакомых, Ц есть такой недостижимый для нас или скрытый от нас слой б
ытия. Конечно Ц как уже упомянуто, Ц вообще говоря, отнюдь не исключено,
что мы когда-нибудь достигнем этой «глубины», что «скрытое» «откроется»
нам, Ц словом, что наш познавательный взор проникнет когда-нибудь в то, чт
о доселе ему остается недоступным. Но, не говоря уже о том, что Ц как указа
но выше Ц все же во всякий момент и для всякого состояния знания фактиче
ски сохраняется такой бесконечный остаток неведомого, Ц отнюдь не може
т считаться заранее самоочевидным, что наш познавательный в
зор способен действительно достигнуть всего скрытого или уд
аленного от него. Остается всегда по крайней мере мыслимым, чт
о позади или в глубине всего, что либо дано непосредственно наглядно, либ
о может быть косвенно умозаключено в связи с данным и по аналогии с ним, им
еется еще безусловно недостижимый для нас слой реальности, который оста
ется для нашего предметного познания неразрешимой загадкой
(как в этом отношении обстоит дело с другими возможными формами знания, о
б этом нам придется говорить лишь позднее, в другой связи). Остается возмо
жным, что потенциальная бесконечность нашего познания не совпадает по с
воему объему с актуальной бесконечностью реальности; остается мыслимы
м, что наше познание улавливает не все, а только некоторые измерения быти
я. И поскольку мы имеем основания признать познавательную способность ч
еловека не только количественно, но и качественно ограничен
ной, указанное допущение становится для нас необходимым.
Так возникает у нас основная идея того,
что Кант называл «вещью-в-себе», Ding an sich . С дальнейшим ход
ом нашего анализа нам уяснится, что «непостижимое» Ц в том смысле, в кото
ром мы употребляем это понятие, Ц отнюдь не совпадает с этим кантовским
понятием «вещи-в-себе». Здесь, однако, мы хотели бы обратить внимание на др
угую сторону дела: на то, что правомерно в самом замысле этого понятия (хот
я и с другим обоснованием, чем у Канта) и что, напротив, неправомерно и пове
рхностно в обычном возражении против него. Поскольку Ц как это обычно и
меет место Ц «обладание» предметом, его «присутствие» у нас или для нас
отождествляется с его познанием, Ц поскольку это «обладани
е» или «присутствие» признается возможным только через прикосновение
нашего познавательного взора к предмету или направленность
нашего взора на него, Ц понятие «вещи в себе» Ц реальности, сущей за пред
елами познавательного горизонта, Ц кажется внутренне противоречивым.
Однако это отождествление, как уже было разъяснено, само противоречит пр
едметному смыслу познания и потому должно быть отклонено, как ложное. Пр
исутствие неизвестного, неведомого, скрытого от познавательного взора
есть, как мы убедились, очевидный факт; обладание им, очевидность его для н
ас, именно в качестве неведомого и скрытого, есть нечто совсем
иное, чем познавательное овладение им (хотя бы только частичн
ое) и даже чем сама познавательная направленность на него; и последнее са
мо возможно только на почве первого. Поскольку же это так, мысль о реально
сти, которая остается недоступной не только данному фактическому уровн
ю познания, но и всякому направленному на предмет познавательному взору
, не содержит ни малейшего противоречия и хотя не может быть достоверно д
оказана, но преподносится нам как нечто правдоподобное и вероятное. Это,
конечно, не мешает тому, что такого рода реальность могла бы все же раскры
ваться нам на совсем ином пути, именно не через свое предстоян
ие предметному познанию; ведь и у самого Канта, как известно, то, что безус
ловно недоступно «теоретическому разуму», как-то косвенно приоткрывае
тся «практическому разуму». Об этом, как уже указано, речь впереди; здесь д
остаточно краткого указания, что, поскольку человеческий дух сам принад
лежит к реальности и внутренне связан с ней и ей сроден, Ц в том изм
ерении бытия, которое лежит во внутреннем бытии человеческого
духа, между последним и всеединством бытия вообще не может бы
ть никакой безусловно непроницаемой преграды. Но, поскольку мы оставим в
стороне это последнее соотношение, сохраняет смысл и значимость утверж
дение, что для нашего познавательного взора, направленного на реальност
ь как на предстоящий ему предмет, всегда существуют недоступные ему «глу
бины» и «дали» Ц что в нашем опыте (в смысле всего, что мы как-т
о «имеем», что как-то «присутствует» для нас) во всякое время и повсюду сам
оочевидно находится и непостижимое для нас.
Поскольку мы сознаем это вездесущие непостижимого для нас, мы отда
ем тем самым себе отчет в высшей степени существенном общем факте, опред
еляющем все отношение нашего знания к самой реальности. Мы формулируем э
то общее положение так: всякая вещь и всякое существо в мире есть не
что большее и иное, чем все, что мы о нем знаем и за что мы его принимаем,
Ц более того, есть нечто большее и иное, чем все, что мы когда-ли
бо сможем о нем узнать; а что оно подлинно есть во всей своей полноте
и глубине Ц это и остается для нас непостижимым. Лишь тупое филистерств
о может упускать из виду этот фундаментальный факт; кто еще сохранил под
линное чувство реальности, тот его всегда ощущает. Сколь бы мудр, опытен, у
чен ни был человек Ц всякая частица реальности, если только он способен
увидать ее в ее подлинном существе, не искаженном и не умаленном его слеп
отой и гордыней, говорит ему об этом. Лучше всего могут поведать нам об это
м поэты; и нет поэта, который не исходил бы из именно такого восприятия быт
ия: ибо быть поэтом и значит в конечном счете не что иное, как быть в состоя
нии выразить в словах и дать нам почувствовать непостижимое и несказанн
ое. Поэт боится обычных людских слов: «они не видят и не слышат, живут в сем
мире, как впотьмах» (Тютчев)
[xi] Строки из стихотворении Ф.И.
Тютчева «Не то, что мните вы, природа…»[xi] ; «они обо всем говорят так о
тчетливо: это Ц собака, а то Ц дом, здесь Ц начало, а там Ц конец…; они зна
ют все, что было и будет; нет горы, которая была бы им чудесна» (Р.М.Рильке)
[3]
Sie sprechen alles so deutlich aus:
und dieses heisst Hund, und jenes heisst Haus
und hier ist Beginn, und das Ende ist dort
………
……………………………
Sie wissen alles, was wird und war
Kein Berg ist ihnen mehr wunderbar.
(Rilke. Fruehe Gedichte)[3] . Напротив, поэту из
вестно: «Но бытие еще по-прежнему волшебно; во множестве мест оно рождает
ся из своего источника, есть игра чистых сил, к которым никто не соприкосн
ется, кто не умеет преклонить колена и восхищаться. Слова нежно исходят и
з несказанного» (Р.М.Рильке)
[4]
Aber noch ist unser Dasein bezaubert; an hundert
Stellen ist es noch Ursprung. Ein Spielen von reinen
Kraeften, die keiner beruehrt, der nicht kniet und bewundert.
Worte gehen noch zart am Unsaeglichen aus.

(Rilke. Sonnete an Orpheus)[4]
[xii] Ср.:
ф ранк С.Л . Мистика Рейнера Мария Рильке. //Пут
ь. 1928. № 12. С. 47 Ц 75; № 13. С. 37 Ц 52.[xii] .
Таким образом, неведомое Ц предмет, на
который направлен наш Ц частично его открывающий Ц познавательный вз
ор, Ц взятый во всей полноте и глубине его реальности, всегда остается дл
я нас непостижимым.






Часть перв
ая
НЕПОСТИЖИМОЕ В СФЕРЕ ПРЕДМЕТНОГО ЗНАНИЯ
[1] В этой части мы оп
ираемся на итоги, к которым мы пришли в книге «Предмет знания» (СПб, 1915). Эта к
нига вышла по-французски под заглавием «La Connaissance et lТ Etre». Paris, 1937. Fernand
Aubier.[1]
Познавать Ц значит
видеть вещи, но и видеть, как они все погружены в абсолютное.

Гуссейн ал-Галладж
[2] Гуссейн ал-Галладж Ц арабский мисти
к, один из основателей так наз. «суфизма» в магометанстве (казнен в 920 г.) Ц б
ыл одним из величайших мистиков человечества. О его жизни и учении см.
Luis Massignon. La Passion d'al Hosayn Mansour al-Hallaj. 2 v. Paris, 1922 и
Christopher Dawson ,
статью «Islamic Mysticism» в его
книге «Inquiries into Religion and Culture», London, 1933.[2]
Глава
I
Непостижимое для нас
1. Предмет знан
ия как неизвестное и неданное
Мы исходим из конста
тирования основного условия познания, как оно подробно выяснено в нашей
книге «Предмет знания». Всякое предметное знание выражается в форме суж
дения. Суждение есть акт мысли, в котором мы мысленно направлены на «что-т
о» и как-либо «определяем» это что-то, т.е. улавливаем в его составе что-либ
о «определенное». То, на что мы направляемся, есть «предмет» познания; то,
что мы в нем находим и о нем высказываем, есть «содержание» знания. Предме
т может быть определенным, т.е. уже ранее (частично) познанным, Ц психолог
ически это есть преобладающий случай в нашем познании Ц или еще совсем
неопределенным. В первом случае мы имеем двучленное суждение типа «А ест
ь В». Само собой разумеется, что суждение «А есть В» не означает «А тождест
венно В» Ц ибо само содержание А есть именно А и не есть В; сужд
ение это может, следовательно, означать только одно: «где есть А, там есть
и В», или: «с А связано В». Истинный смысл такого суждения, очевидно, есть: «т
о, что мы уже познали как А, т.е. в чем мы нашли содержание А, обладает также с
одержанием В». Во втором случае дело идет о суждении, адекватным граммат
ическим выражением которого служит так наз. «бессубъектное» или «безли
чное» предложение, напр.: «гремит», «скучно», «светло» и т.п. Такого рода су
ждение лишь по внешнему своему выражению бессубъектно, т.е. не имеет «пре
дмета»: в действительности оно тоже направлено на какой-то предмет Ц ка
к говорится, «относится» к чему-то Ц и что-то о нем высказывает; только зд
есь предмет остается не определенным, не обозначен в понятии. На некотор
ых языках этот неопределенный предмет имеет весьма подходящее для себя
обозначение в местоимении третьего лица (в языках, имеющих средний род, к
ак немецкий, особенно удачно Ц в местоимении третьего лица среднего род
а);
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85