Забыл о лорде Мормонте, Крастере, упырях и Иных. Пусть это будет Белое Древо, взывал он к любому богу, который мог его услышать.Деревни одичалых все похожи друг на друга. У этой в середине росло огромное чардрево... но белое дерево еще не означает, что это и есть Белое Древо. Там дерево было как будто выше — а может быть, он просто неправильно запомнил. Лик на этом стволе, длинный и печальный, плакал красными слезами засохшего сока. Сэм не мог припомнить, каким был тот, провожавший их на север.Вокруг дерева теснились хижины с дерновыми крышами, один длинный бревенчатый дом с обросшими мхом стенами, каменный колодец и овечий загон — но ни овец, ни людей не было. Одичалые ушли в Клыки Мороза к Мансу-Разбойнику, бросив свои дома и забрав все остальное. Хорошо, что хоть дома сохранились. Скоро ночь и хорошо будет для разнообразия поспать под крышей. Он так устал. Ему казалось, что он идет уже полжизни. Сапоги у него разваливаются, волдыри на ногах превратились в твердые мозоли, но под ними уже назрели новые волдыри, а пальцы ног, должно быть, обморожены.Но выбора нет: либо он будет идти, либо умрет. Лилли еще слаба после родов, и на руках у нее ребенок — она нуждается в лошади больше, чем он. Вторая их лошадь пала через три дня после ухода из Замка Крастера. Чудо, что она и столько-то протянула, бедная, голодная животина. Это Сэм своим весом, наверно, доконал ее. Они могли бы ехать дальше на одном коне, но Сэм боялся, как бы и с этим не случилось того же. Лучше уж он будет идти пешком.Он оставил Лилли в длинном доме разводить костер, а сам обследовал хижины. Она умела разжигать огонь лучше, чем Сэм — у него растопка никогда не занималась, а когда он в последний раз пытался высечь искру ножом из кремня, то порезался. Лилли перевязала его, но больная рука стала еще более неуклюжей, чем раньше. Он знал, что рану надо бы промыть и сменить повязку, но боялся смотреть на нее, и ему не хотелось снимать перчатки на таком холоде.Он сам не знал, чего ищет в пустых домах, но надеялся, что одичалые оставили что-нибудь съестное. В прошлый раз хижины Белого Древа обыскивал Джон. В углу одной хибары шуршали крысы, в других не было и вовсе ничего, кроме старой соломы, старых запахов и пепла под дымовыми отверстиями. Сэм вернулся к чардреву и рассмотрел вырезанный на нем лик. Нет, это не тот, признался он себе. И дерево даже наполовину не такое высокое, как то, и у того лика кровь из глаз не сочилась. Сэм плюхнулся на колени.— Старые боги, услышьте меня. Семеро были богами моего отца, но я произнес свою клятву перед вами, когда вступал в Дозор. Помогите же нам. Я боюсь, что мы заблудились. Мы голодны и страдаем от холода. Я не знаю, в каких богов верю теперь, но если вы есть, помогите нам. У Лилли маленький ребенок. — Больше он ничего не смог придумать. Смеркалось, и листья чардрева тихо шуршали, похожие на тысячу кроваво-красных рук. Слышат ли его боги Джона? Сэм не знал.Когда он вернулся в большой дом, костер уже горел. Лилли сидела около него, распахнув шубу, и кормила сына. Мальчик хотел есть не меньше, чем они. Старухи тайком набрали им еды в кладовой Крастера, но теперь она подошла к концу. Охотник из Сэма был никудышный даже на Роговом Холме, где дичь водилась изобилии и у него были гончие и егеря, а уж в этом пустом лесу ему и вовсе ничего не светило. Его попытки наловить рыбы в затянутых льдом озерах и ручьях тоже не увенчались успехом.— Долго ли нам еще идти, Сэм? — спросила Лилли. — Далеко ли?— Не очень. Меньше, чем мы уже прошли. — Сэм скинул котомку, плюхнулся на пол и попытался подвернуть под себя ноги. Спина от ходьбы отчаянно болела, и ему хотелось прислониться к одному из резных деревянных столбов, поддерживающих крышу, но огонь горел в середине дома, под дымовым отверстием, в тепле он нуждался еще больше, чем в удобстве. — Еще несколько дней, и мы на месте.У Сэма были карты, но раз это не Белое Древо, толку от них чуть. Он боялся, что они слишком отклонились на восток, обходя то озеро, а может, на запад, когда возвращались назад. Сэм проникся ненавистью к озерам и рекам. За неимением мостов и паромов озера всякий раз приходилось обходить, а на реках искать брод. Звериные тропы, петляющие в чаще, и встающие на пути взгорья тоже часто заставляли их двигаться не прямо, а в обход. Будь с ними Баннен или Дайвин, они уже дошли бы до Черного Замка и грелись у огня в трапезной. Но Баннен умер, а Дайвин ушел с Гренном, Скорбным Эддом и остальными.Стена тянется на триста миль, и высота у нее семьсот футов, напомнил себе Сэм. Если они будут идти на юг, то неминуемо найдут ее, рано или поздно. И он уверен, что они идут именно на юг. Днем он определял дорогу по солнцу, ночью они могли бы следовать за хвостом Ледяного Дракона, но теперь, лишившись второй лошади, они почти отказались от ночных переходов. В лесу темно даже во время полнолуния, и Сэм, оступившись, мог запросто сломать ногу, да и лошадь тоже. Теперь они уже должны продвинуться далеко на юг.Другое дело, как далеко они отклонились на восток или запад. До Стены-то они дойдут, через день или через две недели, уж верно, не позже... но вот где? Им нужны ворота Черного Замка, единственный на сто лиг проход за Стену.— Стена правда такая большая, как Крастер говорил? — спросила Лилли.— Даже больше. — Сэм старался говорить бодро. — Она такая большая, что замков, которые стоят за ней, не видно. Но они там, сама скоро увидишь. Стена ледяная, но замки построены из камня и дерева. У них высокие башни, глубокие погреба, а в большом зале днем и ночью горит огонь. Ты не поверишь, Лилли, как там жарко.— А мне с мальчиком можно будет постоять у огня? Недолго, только чтоб согреться?— Можешь стоять у него, сколько захочешь. Тебе дадут горячего вина и миску оленьего жаркого с луком, и Хобб достанет хлеб прямо из печи — такой горячий, что пальцы можно обжечь. — Сэм, сняв перчатку, протянул к огню собственные пальцы и скоро пожалел об этом. На холоде они онемели, но от тепла разболелись так, что хоть криком кричи. — Иногда кто-нибудь из братьев поет, — продолжил он, чтобы отвлечься от боли. — Лучше всех у нас пел Дареон, но его отправили в Восточный Дозор. Есть еще Халдер и Жаба. Настоящее его имя Тоддер, но он похож на жабу, вот его и прозвали так. Он любит петь, но голос у него ужасный.— А ты сам поешь? — Лилли переложила ребенка от одной груди к другой.Сэм покраснел.— Ну... я знаю несколько песен. В детстве я любил петь и танцевать, но моему лорду-отцу не нравилось. Он говорил, что если мне охота попрыгать, то лучше пойти во двор и поупражняться с мечом.— Может, споешь какую-нибудь южную песню? Для мальчика?— Если хочешь. — Сэм подумал немного. — Есть одна песня, которую наш септон пел мне и сестрам, когда мы укладывались спать. Она называется «Семеро». — Сэм прочистил горло и тихо запел:
Отец на небе, грозный бог, Подводит бытию итог. Он справедлив, хотя и строг, И любит малых деток.
А матерь людям жизнь дает, Над бедами их слезы льет, Всем женщинам она оплот И любит малых деток.
Ведет нас Воин за собой, Когда со злом идет на бой. Своей могучею рукой Хранит он малых деток.
Премудрой Старицы маяк Нам озаряет жизни мрак, Ее златой лампады зрак Сияет малым деткам.
Кузнец всегда работе рад, Чтоб в мире был покой и лад, Кует его искусный млат Для вас, для малых деток.
Вот Дева в небесах парит, Любовь нам и мечту дарит, Ее чертог всегда открыт Для вас, для малых деток.
Мы славу Семерым поем, Да сохранят они наш дом. Усните мирно сладким сном, Они вас видят, детки.
Сэм вспомнил, как в последний раз пел эту песню вместе со своей матерью. Они баюкали маленького Дикона, и отец, услышав их голоса, ворвался к ним в гневе. «Больше я этого не потерплю, — сказал лорд Рендилл своей жене. — Ты испортила мне одного сына этим септонским нытьем, а теперь и другого хочешь испортить. — А Сэму он велел: — Ступай к своим сестрам, если хочешь петь. К брату я тебя не подпущу».Ребенок Лилли между тем уснул. Он был такой крошечный и такой тихий, что Сэм боялся за него. У него даже имени не было. Сэм спрашивал об этом Лилли, и она сказала, что давать ребенку имя, пока ему не сравнялось два года, — дурная примета. Слишком много детей умирает, не дожив до этого срока.Лилли снова запахнула шубу на груди.— Красивая песня, Сэм. И поешь ты хорошо.— Слышала бы ты Дареона. Его голос сладок как мед.— Самый сладкий мед мы пили в тот день, когда Крастер взял меня в жены. Тогда стояло лето и не было так холодно. Но ты спел только о шестерых богах, а Крастер всегда говорил, что у нас, южан, их семеро.— Да, семеро, только о Неведомом песен не поют. Лик Неведомого — это лик смерти. — От одних этих слов Сэму стало не по себе. — Давай-ка поедим немного.У них осталось только несколько черных колбас, твердых, как дерево. Сэм отпилил с пяток тонких ломтиков для Лилли и столько же для себя. От этой работы у него заболело запястье, но он проголодался и потому терпел. Если жевать эту колбасу долго, она размягчается и делается вкусной. Жены Крастера приправляют ее чесноком.Поев, Сэм вышел, чтобы справить нужду и взглянуть на лошадь. С севера дул резкий ветер, шелестя листвой. Сэму пришлось проломить тонкий лед на ручье, чтобы лошадь могла напиться. Лучше завести ее в дом. Он не желал проснуться утром и увидеть, что коняга за ночь околела от холода. Лилли, конечно, не сдастся и пойдет пешком, даже если это случится. Она очень храбрая, не то что он. Вот только что он будет делать с ней в Черном Замке? Она все твердит, что будет его женой, если он захочет. Но братья не могут иметь жен. Кроме того, он Тарли с Рогова Холма, и ему не пристало жениться на одичалой. Ладно, он что-нибудь да придумает. Лишь бы дойти до Стены живыми — остальное не важно, совсем не важно.Провести лошадь в дверь дома оказалось не так просто, но Сэм с этим справился. Лилли уже дремала. Он поставил лошадь в углу, стреножил ее, подбавил дров в огонь, снял свой тяжелый плащ и залез под шкуры рядом с Лилли. Плащ был такой большой, что они укрылись им все втроем.От Лилли пахло молоком, чесноком и старым мехом, но он уже привык к этим запахам и находил их приятными. Ему нравилось спать рядом с ней. Это напоминало ему далекое прошлое, когда он спал в одной большой постели с двумя своими сестрами. Лорд Рендилл положил этому конец, сочтя, что это и сына делает девчонкой, и Сэм стал спать один в своей холодной каморке, но не стал от этого жестче или храбрее. Что сказал бы отец, если бы увидел его сейчас? Я убил Иного, милорд. Я заколол его обсидиановым кинжалом, и мои братья прозвали меня «Сэм Смертоносный». Но лорд Рендилл даже в воображении Сэма хмурился, не веря ему.В эту ночь ему снились странные сны. Он снова вернулся в замок на Роговом Холме, но отца там не было, и замок теперь принадлежал Сэму. С ним были Джон Сноу, и лорд Мормонт, Старый Медведь и Гренн, и Скорбный Эдд, и Пип, и Жаба, и все другие братья Дозора, но все они носили не черное, а яркие цвета. Сэм сидел за высоким столом и задавал им пир, нарезая толстые ломти жаркого отцовским мечом, Губителем Сердец. Они ели пирожные и пили подслащенное медом вино, пели и танцевали, и всем было тепло. Когда пир окончился, Сэм отправился спать, но не в опочивальню лорда, где раньше спали мать с отцом, а в ту комнату, которую делил с сестрами. Только вместо сестер в огромной мягкой постели его ждала Лилли, одетая в свою косматую шубу, и молоко сочилось из ее грудей.Внезапное пробуждение снова вернуло его в холод и страх.От костра остались только тлеющие красные угли, и самый воздух казался застывшим. Лошадь в углу ржала и била задними ногами в стену. Лилли сидела у костра, прижимая к себе ребенка. Сэм, еще не совсем проснувшись, тоже сел. От дыхания изо рта шел пар. Вокруг стоял кромешный мрак. Волоски у Сэма на руках поднялись дыбом.Ничего, сказал он себе. Это от холода.Из мрака у двери вышла тень — большая.Это все еще сон, в отчаянии подумал Сэм. Я сплю, и мне снится кошмар. Ведь он умер. Я сам видел, как он умер.— Он пришел за мальчиком, — с плачем сказала Лилли. — Он его чует. От новорожденных очень сильно пахнет жизнью... Он пришел забрать жизнь.Огромная темная фигура заковыляла к ним и в тусклом свете углей превратилась в Малыша Паула.— Уходи, — выдавил из себя Сэм. — Ты нам здесь не нужен.Руки у Паула были угольно-черные, лицо молочно-белое, глаза светились морозной синевой. Иней побелил его бороду, на плече у него сидел ворон и клевал мертвую белую щеку. Сэм обмочился, и по ногам потекло теплое.— Лилли, успокой лошадь и выйди с ней наружу. Сделай это.— А ты... — начала она.— У меня есть нож. Кинжал из драконова стекла. — Сэм вытащил его и встал. Свой прежний нож он отдал Гренну, но перед уходом от Крастера, к счастью, вспомнил о кинжале лорда Мормонта и забрал его. Теперь он крепко зажал его в руке и попятился прочь от костра, от Лилли и ребенка. — Паул! — Сэму хотелось, чтобы его голос звучал храбро, но получился какой-то писк. — Малыш Паул. Ты узнаешь меня? Я Сэм, толстый Сэм. Ты меня спас в лесу. Нес меня на себе, когда я не мог больше идти. Никто бы этого не сделал, кроме тебя. — Сэм пятился с ножом в руке, шмыгая носом. «Ох, какой же я трус». — Не трогай нас, Паул. Пожалуйста. Зачем ты пришел?Лилли кралась по земляному полу к лошади. Мертвец повернул к ней голову, но Сэм крикнул: «Нет!», и он повернулся назад. Ворон у него на плече вырвал кусок мяса из его щеки. Сэм выставил кинжал перед собой, дыша, как кузнечные мехи. Лилли уже добралась до лошади. Боги, пошлите мне мужества, молился Сэм. Пошлите мне немного мужества хоть раз в жизни. Совсем немного, только чтобы она успела уйти.Малыш Паул шел к нему. Сэм пятился, пока не уперся в бревенчатую стену. Кинжал он сжимал обеими руками, чтобы тот не трясся. Упырь, похоже, не боялся драконова стекла — может быть, он не знал, что это такое. Двигался он медленно, но Малыш Паул и при жизни быстро не поворачивался. Лилли приговаривала что-то, успокаивая лошадь и пытаясь направить ее к двери. Но та, должно быть, учуяла чуждый холодный дух упыря и встала на дыбы, молотя копытами в воздухе. Паул обернулся на шум, утратив всякий интерес к Сэму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12