Обслужили супер, доставка быстрая 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– Сен-Жерар?!
Комендант даже привстал: услышанное заставило его на миг забыть обо всем. Даже тревожное, мучительное ощущение, возникшее в его душе, как только он услышал слова бальи о бунте, отступило куда-то.
– Сен-Жерар?? – повторил он. – Быть не может!!
Замок Буи, как ему было известно, представлял собой довольно плохонькое сооружение с одной полуразвалившейся башенкой, низкими стенами, что не ремонтировались уже лет тридцать, и не имел даже приличного рва. Хотя и его взять с ходу необученной толпе было бы весьма непросто. Но Сен – Жерар? Цитадель графов де Энни с ее восемью башнями, донжоном высотой в полтораста футов, двойным кольцом несокрушимых стен, глубоким рвом, огромными запасами… Крепость, которую даже небольшой гарнизон способен удержать против неизмеримо более сильного противника(что и случалось не единожды)…
– Как такое могло случиться?? – выдохнул Ивер.
– Бальи почему-то оглянулся на доминиканца, лицо которого пошло красными пятнами.
– Не знаю. Я сам не очень понял. Какая-то хитрость, вроде бы… Но самое плохое даже не то, что они взяли замок.
– Святой отец, – понизив голос обратился бальи к настоятелю. – Эта баба проповедует крестьянам чистейшую ересь. И люди, наслушавшись ее, покидают свои дома и толпами идут за нею. Вы понимаете, чем это пахнет?? Впрочем, вы сами все услышите.
Бальи позвонил в колокольчик, что-то вполголоса приказал заглянувшему в приоткрывшуюся дверь слуге. Спустя полминуты в комнату вошел, втянув голову в согбенные плечи, маленький худой человечек. Лицо его было исцарапано вдоль и поперек, на скуле красовался набухший кровью огромный синяк. Украшавшая его голову свежевыбритая тонзура, пересеченная крест накрест свежими следами бича, и длинное черное одеяние, когда-то щегольское, а сейчас разодранное и заляпанное засохшей тиной и грязью, выдавали в нем служителя церкви. Был он еще молод, не достиг еще, пожалуй, тридцати, и седая прядь в черных волосах выглядела странно и жутко. Он остановился у порога, переводя маленькие черные глазки то на бальи, то на отца Жоржа, то на коменданта. Больше всего он напоминал сейчас испуганную мышь, осторожно выглядывающую из своей норки. Да, несомненно, человек этот был очень сильно напуган. И нечасто приходилось видеть Гийому Иверу за свою жизнь людей, переживших столь сильный страх.
– Садись, – коротко приказал бальи. Торопливо закивав, тот опустился на стоявший в углу табурет.
– Повтори вот для них, – рука бальи указала в сторону аббата и коменданта, – все, что ты уже рассказал мне.
– Зовут меня, мме-мессиры… – каждое слово давалось ему с видимым трудом – Пьер К – кене. – Я, с позволения вашей милости… кх-х, буду причетник в церкви замка С– сен – кхе-кхе-йе… – горло человечка издало что-то вроде хриплого кваканья, и он замолк, хватая ртом воздух. С досадой хмыкнув, бальи извлек из под стола флягу и протянул причетнику. Тот с жадностью принялся хлебать вино, однако бальи тут же отобрал сосуд, не позволив слишком долго наслаждаться живительной влагой. Отдышавшись и вытерев дрожащей рукой губы, человечек, собравшись с силами, вновь начал говорить…
…Утром вчерашнего дня на главном донжоне замка Сен-Жерар де Энни затрубили тревогу. Вместе с прочими обитателями замка поднялся на стены и встревоженный Пьер Кене. С первого же взгляда было ясно, что в графских владениях имеет место бунт. Ибо что еще могла означать движущаяся в их сторону толпа в тысячу с лишним человек, о намерениях которых недвусмысленно говорили вилы, топоры и суковатые дубины в их руках. В замке оставалось только шесть десятков солдат: большая часть гарнизона была отправлена графом в его владения, лежавшие на границе с Фландрией, где опять было неспокойно. Само собой, котлов со смолой и кипятком на стенах Сен-Жерар тоже не было, а метательные машины еще прошлой осенью были разобраны и заботливо укрыты от непогоды в подземельях. Однако, хотя обитатели замка и почувствовали себя не очень уютно, страха ни у кого не возникло. Ведь Сен-Жерар всегда считался непреступным, а под стенами его сейчас собралось всего-навсего жалкое мужичье.
Меж тем толпа приблизилась уже настолько, что можно было различить землистые, грязные лица тех, кто явился штурмовать крепость, о которую в прошлую войну обломало зубы отборное воинство герцога Лотарингского. Высунувшись из бойницы старший сын графа, двадцатидвухлетний Арно де Энни(сам граф лежал тяжело больной), грозно осведомился: что им здесь надо, и приказал, чтобы они немедля убирались прочь, предварительно связав и выдав зачинщиков, иначе висеть им всем на стенах вниз головой. И тут же получил стрелу в щель забрала.
Через мгновение на стены обрушился настоящий ливень смерти. И лучники, прятавшиеся до времени среди толпы, оказались на удивление меткими. Стрелы и арбалетные болты влетали во множестве в бойницы, почти не давая возможности вести ответную стрельбу. Вскоре почти половина защитников, среди которой оказались и все командиры, были убиты и ранены. Но этого причетник уже не видел, поскольку был среди тех, кто унес прочь смертельно раненого юношу и все оставшееся время провел вместе с замковым кюре, который пытался утешить как мог, графиню и ее дочерей, рыдавших возле метавшегося в агонии тела их сына и брата. Поэтому сам он не видел того, что произошло потом, и узнал об этом только из разговоров мятежников. А случилось вот что. Пока оставшиеся без командиров солдаты почти все собрались на западной стене, часть нападавших скрытно подобралась с другой стороны, быстро навела через ров наплавной мост из принесенных с собой бочек, бревен и досок, после чего были закинуты на стену веревки с крючьями. Должно быть, часовые выставленные с той стороны, были перебиты стрелами или случилось еще что – нибудь, но это осталось Пьеру неведомо. Взобравшись наверх, нападавшие легко преодолели второй пояс стен и после краткой яростной схватки, в которой пали почти все защитники, открыли ворота и опустили мост. Ревущая толпа оборванцев ворвалась в замок. Никаких подробностей этого боя причетник так же сообщить не мог – увидя бунтовщиков во дворе замка, он, совершенно потеряв голову от ужаса, принялся метаться, как заяц, по залам и коридорам, среди такой же напуганной, ничего не понимающей челяди.
Комендант невольно потряс головой. Странное, назойливое ощущение того, что все происходящее сейчас уже было с ним когда-то, путало мысли и мешало вникнуть в суть того, что говорил Пьер Кене.
Нервная речь причетника словно уплывала куда-то, отдалялась, как будто он говорил о чем-то незначительном и не имеющем касательства к нему.
Сделав усилие, он заставил себя вновь сосредоточиться на рассказе Кене.
Его, вместе с мажордомом и еще несколькими старшими слугами, схватили, вытащили во двор, немилосердно колотя и, скрутив, швырнули на землю. После этого о них на какое-то время забыли. По всему двору валялись раздетые изрубленные тела защитников, и собаки слизывали текущую из ран кровь. Здесь же, у галереи, под охраной мужиков с вилами сгрудилось полтора десятка связанных как куры, израненных пленных.
Тем временем, мятежники учинили во взятом замке какой-то безумный шабаш. Они резали гобелены и ковры, сдирали со стен драгоценные занавеси и кусками их обматывали грязные босые ноги. Они крушили и ломали резную мебель, били стеклянную посуду, дубинами разнесли в пыль витражи, привезенные из Венеции – предмет гордости хозяев. Многие справляли нужду прямо на инкрустированный деревянный пол. Казалось, бунтовщики стремятся даже не грабить, а разрушать. Во дворе возникла драка из-за золотой и серебряной утвари замковой часовни – ее рубили на мелкие куски топорами.
Отец Жорж, по ходу рассказа становившийся белее и белее, истово перекрестился.
От мужчин не отставали и женщины. Целая толпа галдящих баб окружила выкинутые на радость им из окон сундуки, где хранились дорогие платья, и казалось, вилланки вот-вот вцепятся друг другу в волосы, не в силах поделить господские тряпки.
Мимо него проволокли кричавших и плачущих хозяйку замка и ее дочерей. За ними тащили жестоко избитых, почти голых графа – он уже еле дышал, вместе с младшими сыновьями. «Пусть посмотрят!» – гоготали мужики. А какая-то женщина вцепилась графу в окровавленную бороду с воплем: «Будет тебе, ублюдок, право первой ночи!».
Отовсюду слышались вопли насилуемой прислуги, пьяные выкрики и песни: новые хозяева Сен-Жерар принялись опустошать его обширные винные погреба. Вновь вспыхнула драка, на этот раз за лошадей и коров, стоявших в хлевах Сен – Жерар, но дюжина крепких мужчин с тяжелыми палицами быстро восстановила порядок, проломив кому-то череп. С донжона сбросили кюре и нескольких приставов; потом подняли на вилы управляющего (в тот момент Пьер Кене решил, что пришел и его смертный час). Но самое страшное ожидало его впереди.
– Клянусь вам, клянусь, – жалобно бормотал причетник. Я…я не смогу про это рассказать как должно… Это надо было слышать и видеть…
Гомон сборища вдруг затих, как по мановению руки чародея, и в наступившей тишине послышался стук копыт. Во двор Сен-Жерар де Энни въехала на белоснежной лошади молодая, необыкновенно красивая женщина, одетая в длинное белое платье. Голова ее была непокрыта, и распущенные волосы цвета темного золота ниспадали на плечи.
Все кто был во дворе, опустились разом на колени, протянув к ней руки… Слушая сбивчивый, местами невнятный рассказ причетника, комендант лихорадочно пытался понять: в чем же дело, что его так мучает? Откуда это чувство, что он не понял, упустил нечто важное?
Конечно, все сейчас услышанное было само по себе странно и невероятно. Но все же не настолько, чтобы смутить его, повидавшего и не такое. И, главное, почему ему все время кажется, что подобное уже было с ним когда-то? Предчувствие надвигающейся катастрофы на миг стало почти непереносимым, и он еле сдержался от крепкого словца, которым привык успокаивать нервы.
Глядя на окаменевшие лица коменданта и служителя церкви, де Камдье подумал о том, что всего два часа назад, первый раз выслушав излияния трясущегося от страха коротышки, уже был близок к тому, чтобы принять того за умалишенного. Но когда он уже почти в этом уверился, прибежал один из охранявших городские ворота стражников, сообщивший, что к воротам прискакал человек из замка Буи, твердящий, что сегодняшней ночью он взят взбунтовавшимися крепостными, ведомыми какой-то женщиной, а все его обитатели перебиты. Из его плеча торчал обломок стрелы, красноречиво подтверждавший истинность его слов, а значит, и рассказа Пьера Кене.
– Они приветствовали ее как – простите, святой отец – как посланницу самого господа Бога, они рыдали… Лица у них были… А когда она начала говорить… Они… как будто сама Дева Мария… – всхлипнул причетник, не в силах больше вымолвить ни слова: его горло перекрыл тяжелый комок, зубы отстукивали барабанную дробь. В это мгновение он вспоминал ее голос, голос от которого замирало сердце и холодела душа, голос необыкновенно красивый, свободно льющийся, чистый и высокий. Голос, в котором звучали все соблазны ада… или рая? Голос, наполненный неимоверной, непредставимой силой… Состояние его в эту минуту неведомым образом передалось слушателям. Ни один из них, кстати, ни разу за время рассказа не перебил говорившего.
У коменданта знакомо и нехорошо шевельнулось в груди. Недоброе предчувствие ощутимо укололо сердце. Что-то во всем этом было не так, определенно не так.
Он встряхнул головой, отгоняя это пренеприятное ощущение.
«Что это со мной? Что-то вроде знакомое. Заболел я что ли?»
– Она, – кое как справившись с собой продолжил причетник, – изрекала хулу на короля, на рыцарство, на церковь, говоря, что они все служат Антихристу, предались ему всей душой и ведут христиан к гибели…
И они, став на колени, поклялись, что пойдут за ней, куда угодно, и не опустят оружия пока… пока… не смею повторить это… пока она не сядет на трон, а все ее враги не погибнут… – причетник умолк, слезы полились из глаз. Слишком много страшного случилось за этот день, тем более для него – мирного человека, всю свою жизнь прожившего в тишине, покое и сытости под крылом богатых и могущественных людей, пересидевшего войны и смуты за неприступными стенами, даже ни разу не взявшего в руки оружия.
Несмотря на все его мольбы о пощаде, все слова о том, что он никому из них не делал зла, его, избив и отхлестав кнутом, швырнули в колодец. Должно быть, после всего, что с ним случилось, Господь сжалился над ним. Он не утонул, не потерял сознания и не захлебнулся, хотя, падая, несколько раз сильно ударился головой о каменную кладку, и воды в колодце, по счастью, оказалось лишь по грудь. Сброшенные следом за ним несколько увесистых булыжников также не причинили ему вреда. И, наконец – воистину промысел Божий: именно в этот колодец выходил подземный ход, один из трех имевшихся в замке. Как на пределе сил втянул готовое уже расстаться с душой тело в узкую щель хода, как в непроглядном мраке, отпирал засовы выходившей на глинистый обрыв двери, замаскированной под корягу (когда-то, этот ход показал ему погибший на его глазах жуткой смертью кюре), он почти не помнил. Затем он чудом – воистину чудом, потому что толком и ездить верхом не умел – поймал бродившего поблизости мула, сбежавшего из разоренных замковых конюшен. Потом – сколько прошло времени причетник не имеет представления, но солнце уже заходило – животное сбросило его и, еле живой, он побрел куда глаза глядят. Он шел всю ночь и под утро рухнул совершенно без сил у ворот Вокулера…
…Комендант вдруг почувствовал, как по всему телу разливается ледяной холод.
Он внезапно понял, что означает это неотвязное чувство, вспомнил, почему знакома ему эта пульсирующая боль за левым ухом. Дневной свет стремительно заволокла мутная багрово красная дымка.
Совсем как тогда под Байонной… Нет, сейчас гораздо сильней… Насколько же сильнее!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13


А-П

П-Я