Женя не без оснований
подозревала, что отец платил Кристине за дополнительные услуги, очень уж та
старалась. Вплоть до того, что ездила после занятий вместе с Женей до станции
"Чистые пруды", рядом с которой жили Рубцовы, ссылаясь на то, что тоже живет
неподалеку. Женя и не думала пропускать занятия, ей нравилось учить второй
язык, нравилось, что ее постоянно хвалили, нравилось, что она лучшая в группе,
хотя начинала с азов (в школе она учила английский), тогда как все остальные
ученики уже раньше изучали немецкий.
Эти походы на курсы имели и еще одну прелесть - на них Женя приходила
преображенной. Тугая коса расплеталась, длинные черные волосы густым
шелковистым покрывалом лежали на плечах, пиджак небрежно висел перекинутым
через сумочку, болтающуюся на длинном ремне, в ту же сумочку перекочевывали и
ненавистные беленькие носочки. Глаза подведены, и от этого они кажутся еще
больше и еще синее. Для такого преображения использовался платный туалет по
дороге с работы на курсы. Правда, возникала проблема и обратного
перевоплощения, хотя она не была особо сложной. В те дни, когда Женя ходила на
курсы, отец возвращался поздно, и вполне можно было даже явиться домой в
"таком" виде и быстренько привести себя в порядок, заплести волосы в косу и
смыть макияж. Но Женя была осторожной и так глупо не рисковала. У метро
"Чистые пруды" она расставалась с Кристиной, забегала в магазин "Спорт плюс
мода", где давно уже перезнакомилась со всеми продавцами, и выходила оттуда в
своем обычном обличье, аккуратно причесанная, с умытым лицом, в строгом
пиджаке и белых носочках. Вероятность попасться на глаза отцу в коротком
интервале между выходом из метро и входом в магазин была минимальной, во
всяком случае, пока этого ни разу не произошло.
В тот день они, как обычно, вместе вышли после занятий и направились к
троллейбусной остановке, чтобы доехать до ближайшего метро. Троллейбуса
пришлось ждать долго. И тогда Женя увидела Его. Вернее, сначала она Его
почувствовала. Чей-то взгляд нестерпимо жег ее щеку, боковым зрением она
заметила мужскую фигуру, но не повернулась, однако спустя несколько мгновений
сделала вид, что счищает невидимое пятнышко с пиджака Кристины и встала лицом
к Нему. Его взгляд завораживал. В нем было обожание, почтение, восторг - все
то, что, по ее представлениям, должно сопутствовать настоящей Любви настоящего
Мужчины. У Жени даже голова слегка закружилась, ей показалось, что с каждым
мгновением ее все плотнее опутывает кокон густого и сладкого, как мед,
восхищения, струящегося из глаз стоящего неподалеку юноши.
Подошел троллейбус, юноша вошел в салон вместе с ними и всю дорогу до
метро не сводил с Жени сияющих глаз. Под бдительным оком Кристины Женя боялась
слишком часто смотреть в его сторону, но присутствие его она ощущала всей
кожей. Ощущала при выходе из троллейбуса, в вагоне метро, в толчее на переходе
с одной линии на другую. Она нервничала, и Кристина, видно, что-то
почувствовала.
- Я провожу тебя до дома, - внезапно заявила она, когда они вышли из
метро на Чистых прудах.
- Зачем? - удивилась Женя. - Меня никто не украдет. Еще совсем светло.
- Не в этом дело, - Кристина смущенно улыбнулась. - Я до своего дома
просто не дойду. Ну, ты меня понимаешь?
Сердце у Жени упало. Она ни минуты не сомневалась, что юноша подойдет к
ней, как только она останется одна, и не могла дождаться мгновения, когда
Кристина наконец отвяжется от нее. Но отказать преподавательнице она не могла,
это выглядело бы просто бесчеловечным.
Краем глаза она видела своего поклонника, который на некотором расстоянии
следовал за ними, не делая ни малейшей попытки приблизиться. Вот и подъезд.
Дверь, кодовый замок. Лифт. Вход в квартиру. Вот и все. Ничего не состоялось.
А если еще и отец дома окажется, тогда вообще конец всему. Сначала неминуемый
скандал за непотребный внешний вид, а потом полный и окончательный запрет на
любые походы куда бы то ни было, хоть на курсы, хоть в театр. Только вместе с
ним.
Но хотя бы в одном Жене в тот раз повезло - отца дома не было. Кристина
побежала в туалет, а Женя подошла к окну и распахнула его. Юноши нигде не
видно. От обиды у нее слезы выступили на глазах. Ну почему в ее жизни все так
нескладно? И сама она нескладная, не зря отец зовет ее "слоненком". Слоненок и
есть. Услышав в коридоре шаги Кристины, Женя отпрянула от окна и постаралась
придать лицу выражение простодушного участия.
- Все в порядке? - как можно веселее спросила она.
- Спасибо, Женечка, ты меня от смерти спасла, - улыбнулась
преподавательница. - Ну, я пойду, закрой за мной дверь.
С тех пор Женя потеряла покой. Где бы она ни была, она постоянно
оглядывалась в надежде заметить тот самый горячий, полный восторга взгляд.
Ведь если она действительно так понравилась этому юноше, то он должен
попытаться снова встретиться с ней, тем более он знает, где она живет. Но его
все не было. А потом пришло первое письмо, и Женя поняла, что он не будет
искать встречи с ней. Во всяком случае, сейчас. Он будет ей писать.
Все это она и рассказала отцу. Ну, на самом деле, конечно, далеко не все.
Некоторые подробности вроде распущенных волос и выглядывания из открытого окна
третьего этажа она благоразумно опустила.
- И ты полагаешь, что я должен этому поверить? - сухо спросил отец,
выслушав ее рассказ.
- Папа, я рассказала тебе все как было. Что ты еще хочешь от меня
услышать?
- Я хочу, чтобы ты поведала мне о ваших общих знакомых. Что у вас за
компания такая?
- Нет у нас никаких общих знакомых! Я его видела один-единственный раз,
даже не разговаривала с ним.
- В таком случае поясни, будь так любезна, что он имеет в виду, когда
пишет: "Я никому не позволю отзываться о тебе плохо"?
- Я не знаю! Папа, я, правда, не знаю... Почему ты мне не веришь?
- Потому что я разумный человек, в отличие от тебя, и умею мыслить на
уровне нормальной здравой логики, а не на уровне сопливых романтических
эмоций. Из того. что я прочел в этих письмах, и из того, что ты мне тут
рассказала, выводов может быть только два: или ты мне лжешь, или он
сумасшедший, подверженный галлюцинациям. Ему кажется, что у вас есть общие
интересы и общие друзья, которые что-то говорят о тебе. Если такие
друзья-приятели есть, значит, ты меня обманываешь. Если их нет, значит, у
твоего поклонника не все в порядке с головой. Ты можешь предложить мне третий
вариант?
Никакого третьего варианта Женя придумать не могла. Она знала точно, что
общих знакомых у нее с тем юношей нет. Или все-таки есть, только она об этом
не знает? Но и согласиться с тем, что человек, который смотрел на нее со
страстной влюбленностью, сумасшедший, она не хотела. Ни за какие сокровища
мира она не согласилась бы признать, что первое и пока единственное в ее жизни
романтическое приключение является следствием не Любви с Первого Взгляда, а
банального умопомешательства.
- Значит, так, - сказал в заключение отец, не дождавшись от нее
вразумительных объяснений, - эти письма я забираю. Я попрошу своих знакомых,
чтобы они поработали с ними и оградили тебя от его приставаний.
- Он не пристает ко мне, - Женя еще пыталась слабо сопротивляться, но уже
понимала, что все кончено. - Он не сделал мне ничего плохого.
- Пока не сделал. И я не собираюсь ждать, когда он надумает своей больной
головой, что должен тебя убить или изнасиловать.
- Папа!
- Закончим на этом. Тут нечего больше обсуждать. Могу добавить только
одно: мне жаль, что моя дочь оказалась круглой дурой, не понимающей
элементарных вещей. Вместо того, чтобы сразу распознать в этом поклоннике
психически больного и поставить своего отца в известность о его приставаниях,
она вбила себе в голову идиотскую историю о неземной любви и не желает
считаться с очевидными фактами.
Отец говорил о Жене в третьем лице, и это неоспоримо свидетельствовало о
том, что он взбешен. Конечно, он был резок, даже груб, но к такому обращению
Женя давно привыкла, а вот "моя дочь" вместо обычного "ты" было проявлением
крайней степени гнева и отвращения. Отец великолепно владел собой и никогда не
повышал голоса, и о его настроении Женя догадывалась только по тем словам,
которые он выбирал, разговаривая с людьми.

Глава 4
Ох как не любил Сурин эти встречи! Отчего-то ему казалось, что по
телефону общаться с Рубцовым куда безопаснее. Скорее всего он полагал, что
дело, изложенное в телефонном разговоре, наверняка несложное и не таящее
никакой угрозы, тогда как для дела, изложенного при личной встрече, придется
напрягать все связи, возможности и извилины. Как многие государственные
служащие, Василий Никанорович Сурин ничего не имел против того, чтобы получать
деньги, но страшно не любил эти деньги отрабатывать. Когда накануне поздно
вечером Рубцов позвонил ему домой и обычным своим спокойным тоном заявил, что
надо бы встретиться, сердце Сурина нехорошо заныло. Весь остаток вечера он по
мелочам собачился с женой, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на детях,
которые, как все обычные дети, давали повод для окрика ежеминутно, если не
ежесекундно.
- Вася, ты бы лег уже, что ли,-с досадой сказала жена после его
очередного выпада. - Ты когда устаешь - совсем невыносимый становишься. В
отпуск тебе пора.
Сурин промолчал и со скорбной миной отправился в ванную. В отпуск, в
отпуск... Сам по себе отпуск, конечно, дело хорошее, но к Рубцову никакого
отношения не имеющее. От
Рубцова ни в какой отпуск не уедешь и даже на пенсию не уйдешь.
Всю ночь он промаялся какими-то бестолковыми снами, в которых то летел в
самолете, то ехал на велосипеде и знал, что нужно обязательно поспеть к сроку,
иначе Рубцов сурово накажет. Куда именно он должен был поспеть и каков этот
срок, во сне обозначено не было, но страх перед гневом Рубцова затмевал все
вокруг. Проснулся Сурин разбитым и потным, чувствуя во рту противную
кисловатую горечь, будто вечером принял спиртного сверх меры и закусил пачкой
плохих сигарет.
Встреча у них была назначена на час дня в баре с почти неприличным
названием "Пивнушка". Но название было, пожалуй, единственным недостатком
этого заведения, расположенного на Ленинском проспекте. Во-первых, это
достаточно близко от места службы Сурина, и он вполне успевал использовать для
встречи свой обеденный перерыв. Во-вторых, "Пивнушка" находилась достаточно
недалеко и от офиса Рубцова, обеденный перерыв у которого был ненормированным,
но который временем своим все-таки дорожил. И в-третьих, кормили там более чем
прилично, хотя и дороговато по меркам суринской государственной зарплаты. Но
на чистую зарплату Василий Никанорович уже давно не жил.
Рубцов появился, как всегда, минута в минуту, спокойный, сдержанный,
холеный, будто не стояла на улице тридцатипятиградусная жара. В строгом
деловом костюме, при галстуке. "Он, наверное, вообще не потеет, - некстати
пришло в голову Сурину, изнемогавшему в рубашке с короткими рукавами. - Не
человек, а машина".
Заказав обед, Рубцов приступил к делу. Чем дольше Сурин его слушал, тем
больше изумлялся. И из-за такой чепухи он всю минувшую ночь маялся кошмарами?
- Послушай, тебе не кажется, что ты с жиру бесишься? - без обиняков
спросил он Рубцова. - Что ты привязался к девчонке? Подумаешь, придурок
какой-то письма ей пишет, так что теперь, всю российскую милицию на ноги из-за
этого ставить?
- Ты меня плохо понял, - медленно произнес Рубцов, глядя на него
холодными ясными глазами. - Евгения - моя единственная дочь, усвой это, будь
так любезен, раз и навсегда. Более того, у моей единственной дочери плохая
наследственность, очень плохая, я рассказывал тебе, что такое была ее мать и с
каким трудом я отвоевывал у нее своего ребенка. Я не могу допустить, чтобы
Евгения пошла по ее стопам, и готов сделать все, чтобы это предотвратить.
- Да не валяй ты дурака! - вспыхнул Сурин. - При чем тут
наследственность? Она что у тебя, пьет, шляется, наркотиками балуется? Ты ни
на шаг ее от себя не отпускаешь! Какая связь между этими письмами и
наследственностью? Может, ты думаешь, что она станет проституткой только
оттого, что их прочтет? В конце концов, следи за почтовым ящиком сам,
перехватывай письма - и она не будет больше их читать. Зачем ты меня-то этим
нагружаешь? Можно подумать, если ты найдешь этого парня, то наследственность
никогда не сработает. Знаешь, как в народе говорят? Кому суждено быть
повешенным - тот не утонет. Что твоей Евгении на роду написано, то и будет, а
письма тут совершенно никакой роли не играют.
Ему казалось, что он говорит убедительно и логично, и сейчас Рубцов
улыбнется, похлопает его по плечу и скажет: "Ты прав, Вася, что-то я
перемудрил с перепугу. Забудь об этом, давай лучше отбивную есть, а то
остынет". Но Рубцов почему-то этого не сказал. Глаза его стали еще светлее и
холоднее, словно внутри головы выключили отопление, и казалось - еще несколько
секунд и все лицо его подернется инеем.
- Ты меня действительно не понимаешь или не хочешь понимать? - спросил
Рубцов. - Если ты не понимаешь, то я тебе объясню попроще, подоступней.
Евгении уже девятнадцать лет, я делаю все возможное, чтобы контролировать ее
поведение, но я не в состоянии быть рядом с ней двадцать четыре часа в сутки.
И вот выясняется, что в тот момент, когда меня не было рядом, она
познакомилась с каким-то странным типом, который теперь пишет ей странные
письма с более чем странными признаниями.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10