За ночь она почти забыла о старике. Но на другой день, рано утром, увидев его входящим в отделение, она смешалась и про бормотала что-то несвязное и, уже не думая о том, что она делает, быстро набрала номер мужа, который работал в соседней комнате, и протянула трубку старику. Господи, как он обрадовался! Как, сказал он, я могу говорить со своим другом?… Да-да, сказала она, удивляясь его радости и понимая каким-то чутьем, что он или давно, или вообще никогда не разговаривал со своим другом по телефону. Она на мгновение задержала трубку в руке и спросила безразличным голосом: что, давно не разговаривали с ним? Ха, топнул ногой старик, еще с фронта! Я только вчера случайно нашел его телефон… Она облегченно вздохнула и сказала в трубку: алло, Н.! Вы меня слышите? Будете говорить с фронтовым другом. И – старику: как вас зовут? Старик, нетерпеливо приплясывая, назвался… Будете говорить со своим другом, повторила она в трубку и передала ее старику. Что вравда, то правда, она покраснела. Все эти пять минут, Что шел разговор, она чувствовала, как поджаривается sa медленном огне. Алло, Тео, изо всех сил кричал старик, топая ногами, ты, Тео? Подумать только!.. И потом: я едва узнаю твой голос. Сколько лет прошло, Тео! Потом он заплакал: алло, Тео, мы живы! Подумать только, мы живы! Она не знала, что отвечал на это муж, но старик то плакал, то смеялся, то лепетал что-то невнятное. Она не знала, что говорил ее муж, но одно видела и слышала хорошо: старик не умолкал. Он кричал, он топал ногами, он трещал без передышки, как ребенок, не давая собеседнику вставить хоть слово. Из его криков она поняла, что Тео – это фронтовой товарищ, о котором он иного лет ничего не знал и которого считал пропавшим без вести. Только вчера он нашел среди старых бумаг номер телефона, записанный на старой газете, и вспомнил, – представляешь, вспомнил! – что это и есть телефон Тео. Он и попробовал позвонить, так, на всякий случай, на авось, честно говоря, он даже не рассчитывал, что из этого что-нибудь выйдет, а просто не хотел упрекать себя потом, что не попытался связаться с Тео, И вот… Подумать только, прошло так много лет, а телефон не изменился. Значит, ты живешь там, где жил до войны, а, Тео? Тео, кричал старик, охваченный радостью, нежностью и болью, Тео, мы с тобой теперь не расстанемся. Я каждый день буду тебе звонить!.. Так он кричал, и телефонистка, совсем потерявшись от страха, от кошмарного и ясного сознания, что старик и впрямь будет приходить сюда каждый день и что это пахнет безумием, выхватила, вырвала трубку у него из руки: пять минут давно кончились! А больше нельзя? – с сожалением спросил старик, медленно остывая. Нет, сказала она, сегодня больше нельзя! Тогда я приду завтра, сказал он тихо. Потом спросил: сколько с меня? Как сколько, не поняла" она и вдруг сообразила: старик говорил по телефону, а междугородные переговоры надо оплачивать. Дело еще не представлялось ей в таком свете. Если она откажется от денег, это будет подозрительно. Не глядя ему в глаза, она сказала: один рубль пять копеек. Как у нее горели щеки, когда она протянула руку за деньгами! Спасибо вам, сказал старик, так я приду завтра. А газета?… Газета, поспешно сказала она, останется здесь, ведь Вы все равно придете завтра… Хорошо, дочка, ласково сказал старик, пусть будет по-твоему. До завтра!.. Ну как, сказал муж, выходя из соседней комнаты. Неплохо, а? Да еще и рубль заработали! Он рассмеялся. Какой рубль? – удивилась она… Но ты же взяла с него плату… Взяла… Вот и заработали, сказал он. Ладно, сказала она, еще не осознав до конца, что произошло в последние десять минут, но эти деньги… Они наши, спокойно сказал муж. Ведь не можешь ты отчитываться в том, чего не было! Она вконец растерялась. Ладно, повторила она, а ты знаешь, что он и завтра придет? Он теперь каждый день будет приходить! Представляешь, в какую историю мы влипли?… Ни в какую историю мы не влипли, сказал муж. О чем речь, в конце-то концов? Здесь один старый дурак – и там, в Н., другой такой же. Две фронтовые развалины, ха!.. Как ты можешь, вскинулась она, эти старики… ведь они воевали!.. Целый день и целую ночь она не разговаривала с мужем. Работала, продавала конверты, ставила штемпеля, посылала телеграммы. Щеки ее горели, и она все время прикладывала к ним холодные пальцы… Откуда в нем столько злости? Она знала, что он способен на низость, но не до такой степени. Я ему никогда этого не прощу, повторяла она. Как он мог?… Но потом… вечером муж сделал вид, что не замечает ее настроения, отговорился усталостью и лег спать, а утром он придвинулся к ней в постели и крепко стиснул ее, и сказал, что она напрасно беспокоится. Кто об этом может узнать, сказал он. Он говорил, чтобы она была посмелее и не прикидывалась дурочкой. Он говорил это, крепко прижимая ее к себе и целуя в шею и грудь. Он говорил, что ничего страшного нет и что все, что они сделали вчера, и сделают сегодня, и будут делать завтра и послезавтра, что все это не более чем забавно. Это будет интересная история, сказал он. Можно роман писать!.. Хорошо, милый, сказала она в конце концов, хорошо, хорошо… но о чем ты с ним будешь говорить? Ты себе представляешь? А если он задаст тебе такой вопрос, на который ты не сможешь ответить?… Положись на меня, сказал он, и ни о чем не беспокойся. Ты только соединяй нас и получай деньги. Деньги! Лучше б он отколотил ее! Лучше б он выгнал ее из дому, чем говорить такие слова! Мало того, что они затеяли дело, грязное само по себе, так еще надо обирать бедного старика!.. Ах, если бы муж не обнимал ее так крепко! Он прижимал ее к себе и обнимал так, что она задыхалась, и, сам задыхаясь, говорил ей нежные слова, и в конце концов, оттолкнув его от себя и облегченно и счастливо дыша, она сказала: будь что будет… Что она может возразить? Раз он так настаивает, значит, и в самом деле не стоит волноваться. И потом… кто старший на почте? Он! Что же она мучается? Что делать, если так вышло, если они потеряли этот злосчастный номер?… В который раз муж повторил: так лучше для всех, и для старика тоже. Лучше такой разговор, чем никакого. Скорее всего, этого довоенного номера давно уже нет в природе, да и сам Тео вряд ли еще обременяет землю… Пожалуй, муж был прав.
– Проснись! – Она с досадой толкает его в бок. – Слышишь – проснись!
Он вскидывается как ужаленный.
– Что случилось? Ты что-то сказала?
– Сказала, – бормочет она, но у нее уже пропала всякая охота говорить с ним… Просто беда! Столько времени обманывать старика! Господи, как вспомнишь, как он стоял вчера на пороге, какими глазами смотрел на нее, когда она врала, что линия перегружена и нет никакой возможности дать разговор!.. А все из-за мужа. Вчера у него был выходной, и он сказал: пошли старика подальше, надоел! И уехал в деревню к родителям. Он уехал, а она весь день с той минуты, как увидела потерянное лицо старика, не могла найти себе места. Может быть, у него всегда было такое лицо, а она просто не замечала этого… Ты за него не переживай, сказал тогда муж, у него денег куры не клюют, ты еще не знаешь эту публику. Вот ты разве могла бы себе позволить каждый день звонить по междугородному телефону?… И все же, все же… Что, если бы она тогда же призналась ему во всем? Голову он с нее снял бы, что ли? Ну, отругал бы, ну, обиделся… Нет, подло все это! Как она могла молчать столько времени?… Вот и теперь она совершенно уверена, что тот, кто ходит у них под окном в этот ранний час, – она не знает, который час, но это не важно, а важно то, что тот, кто ходит сейчас там, в темноте, – это он, старика Сколько раз уже приходил он сюда и спозаранку торчал У дверей, чтобы войти сразу вслед за ней и немедля просить разговора с Тео! Он, видать, без этого Тео жить не может! Сколько раз он ждал часами, пока освободится линия! Сколько раз она соединяла его с Тео и видела в его глазах дурацкую благодарность! Он чуть не плакал! Как он хвалил ее за доброту! Сколько раз говорил с Умилением: дай бог тебе здоровья, дочка, тебе и твоему мужу, если ты замужем. Замужем, конечно, как же иначе! Откуда ему, старику, в этом разбираться! Он знал только одно: нашелся Тео, давний друг, фронтовой товарищ, единственный близкий человек на всей земле, а что еще надо людям на свете?…
– Ты слышишь? – повторяет она.
– Что? – спрашивает он и переворачивается лицом вверх.
– Мне очень жаль, – говорит она и глубоко вздыхает.
– Чего тебе жаль? – удивляется он.
– Всего, – отвечает она.
– Ерунда, – говорит он. – Ты б лучше спала, до утра еще долго. А то и сама не спишь, и мне голову морочишь. Чего тебе не лежится? – И тут же: – А, ты снова об этом… Опять начинаешь? Сколько раз тебе повторять: хватит! Смотри, ты меня доведешь, я ему все выложу… Ишь, жалельщица нашлась! Калека? Осколок в сердце? А ты его видела?… Да он здоровее меня!
– Ох, молчи! – Жена начальника почты отворачивается и засыпает.
4
Сколько он еще продержится на ногах? Сколько раз он обошел вокруг почты? Наверно, больше тысячи. Он ходил, постукивая ногами о землю, налево, направо, по часовой стрелке, против часовой стрелки, и все вокруг, вокруг, вокруг постылого почтового отделения, которое за последнее время стало ему таким родным, таким близким, что порой ему кажется, что это его собственный дом. Еще бы! Столько раз бывать здесь! Поначалу он стеснялся, пришел раз, другой, третий… сколько можно, спрашивал он себя. Он однажды попробовал объясниться с телефонисткой и, словно оправдываясь, стал говорить ей, что значат для него разговоры с Тео, голос Тео, слова Тео. Как часто он ждал утра, чтобы услышать Тео, сколько бессонных ночей провел и – какая смелость! – он даже мечтал повидаться с ним. Тео, кричал он в трубку, дорогой Тео, я обязательно приеду к тебе! Но шли дни, а он повторял все то же: Тео, дорогой Тео, мы скоро увидимся!.. Сил не хватало, да, по правде говоря, и денег. Все, что у него было, он тратил на телефон и еду. Ну, еще на книги. Стоп, говаривал он себе, все, с первого числа начну откладывать каждую копейку, буду звонить реже, говорить короче, только разговор поддерживать буду – вот как мы теперь заведем!.. Но из этого ничего не вышло, да и не могло выйти. Он попробовал звонить через день, а не ежедневно, но чуть не заболел от нетерпения. Ночами и в те дни, когда он решался обойтись без звонка, покоя ему не было. Стоило только представить, как там, в далеком Н., его друг ждет разговора с ним, которого он не видел тысячу лет, которого считал пропавшим без вести – в последней атаке он сам был крепко ранен, а Тео… – словом, он потерял его след, – и вот Тео ждет его звонка, а он здесь день и ночь, ночь и день мучит своим молчанием и его, и себя… нет, этого нельзя вынести! Тогда ему в голову втемяшилась другая идея: наговаривать за раз не более чем на полтинник. Но и эта затея провалилась. Он довольно хладнокровно заказывал разговор, сжимая в руке заготовленные монеты, но когда клал трубку, неизменно оказывалось, что он говорил минут десять. Тогда он попытался устроиться на работу ночным сторожем: ночами он все равно не спит, и ничего с ним не случится, если он посидит где-нибудь в сторожке семь-восемь часов в сутки. Но и здесь ему не повезло. На этот раз подвел осколок в сердце. Если днем, развлеченный движением, он не чувствовал, что носит в груди железо, то долгими ночами, одиноко сидя в сырой будке, он ощущал, как осколок пригибает его к земле. А когда директор магазина, куда он нанялся, узнал, что ни один, даже самый мастеровитый врач не брался извлечь эту железку из сердца старика, – он его попросту уволил, не желая брать грех на душу… И в конце концов старику пришлось отказаться от мысли побывать у Тео. Ничего не поделаешь. Он, как и прежде, ежедневно звонил в Н., но саму надежду на поездку мужественно отбросил. Правда, в запасе оставался еще один вариант: можно было, если уж на то пошло, пригласить Тео к себе. Было бы просто здорово, если бы Тео сам догадался однажды приехать к нему в гости. Какое это было бы счастье! Но Тео никогда не заговаривал об этом, да и вообще, надо сказать, был довольно-таки сдержан. Впрочем, он и На фронте был такой: сам отмалчивался, больше слушал… Да, так вот, он молчал, а старику было как-то нескладно заговаривать об этом первому. Иногда он еще надеялся что-нибудь придумать, чтобы встретиться с Тео, но потом велел себе быть счастливым и этими бесчисленными разговорами: алло, Тео, это ты? – и когда на другом конце тысячекилометрового провода знакомый голос подтверждал, что да, это он, Тео, радость старика не имела границ. Он почти не давал ему слова сказать. Сначала он осыпал его вопросами: как ты себя чувствуешь? что ты вчера ел? не повредило ли это тебе? и пр. А потом он начинал предаваться воспоминаниям о том, как они вместе выходили из окружения и как лежали навзничь в снегу, притворяясь мертвыми, а фрицы прочесывали поле из конца в конец, и они атаковали их с тыла, отвоевывая кровью собственное спасение Было о чем вспомянуть… Но особенно часто старик спрашивал: а что же было дальше, Тео, дорогой? Он хотел знать, что было дальше, после того, как они снова залегли, а потом его ранило и он был отправлен в тыловом госпиталь, а Тео, его друг… что было с ним? Тео терпеливо рассказывал, как умел, и в эти минуты старик казался спокойнее и терпеливее, чем обычно, но все равно притопывал и приплясывал возле аппарата, время от времени прерывая друга восклицаниями: только подумать, Тео! И ты остался жив! Какое счастье!.. И так далее, в том же духе И хотя он уже сотни раз выслушал историю фронтовых приключений Тео, он возвращался к ней снова и снова: Тео, дорогой…
Ах, если бы и сегодня они смогли поговорить!.. Что же это за мука такая, время остановилось! Никак не рассветает по-настоящему. А если бы рассвело, то, наверно, и окна зажглись бы… А вдруг она заболела, а? Что тогда будет? Не дай бог ей заболеть, не дай бог: он так давно мерзнет здесь, так долго ждет! Конечно, почта не останется закрытой. Если она заболеет, муж заменит ее, но тогда уж, ясное дело, разговора не будет. Так уже случилось однажды. С телефонисткой он обычно находил общий язык. И если в какой-нибудь из дней она не соединяла его с Тео, то уж назавтра обязательно давала связь Она всегда для него старалась.
1 2 3 4 5