https://wodolei.ru/catalog/unitazy/kryshki-dlya-unitazov/s-mikroliftom/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Пламя, раздуваемое ветром, уже лизало свежевыкрашенные надпалубные сооружения. Попугай Шкипер свирепо ругался на датском языке, требуя отвертку.
– Быстро в шлюпку! – крикнул ей Брентон сквозь стиснутые зубы. Грубо выругавшись, он всем телом налег на штурвал.
– Я без тебя не пойду.
– Не будь дурой!
Огонь с ужасающей быстротой охватывал деревянные части судна, языки пламени уже доставали до иллюминаторов рубки.
– Уходите, ребята! Нам все равно его не спасти, – крикнул он людям, которые, несмотря на все их усилия, были отброшены огнем в среднюю часть судна. Бен с белым лицом и опаленными бровями, взбежал по трапу.
– Как быть с миссис, капитан?
– Спусти ее в лодку. Живее, малыш!
Бен взял ее за руку, но она вырвалась и побежала в каюту.
Времени раздумывать не было. Ее картины лежали на комоде, узел с детским приданым – на нижней койке. В одно мгновение она свернула холсты, засунула их за корсаж и бросилась вон. К тому времени клубы дыма уже ворвались в дверь. Бен схватил ее в охапку и увлек к корме; однако колесные кожуха были уже в огне, а трапы обрушились.
Дели кинулась назад.
– Где Брентон? Без него я не…
– С ним все в порядке. Он прыгнул за борт. Нам тоже придется прыгать.
Она застыла на месте, глядя на воду, которая показалась ей бесконечной дорогой вниз. Огонь уже лизал ей ноги, и Бену пришлось ее легонько подтолкнуть. С пронзительным криком она упала за борт и почувствовала, как над ее головой сомкнулась холодная вода.
Ей показалось, что она очень долго опускалась в бездонную глубину, но, наконец, она вынырнула и услышала, как на ее крик эхом отозвался продолжительный гудок парохода. Брентон закрепил рукоять гудка в нижнем положении, чтобы пар вышел и котел не мог взорваться от внезапной остановки судна. Не будучи в состоянии развернуть судно по ветру, он вывел «Филадельфию» возможно дальше вверх, на мелкое место, вдали от левого берега. Посадив судно на мель, он отвязал попугая и прыгнул за борт.
Средь облаков пыли и дыма Бен и Дели потеряли друг друга, и женщина ощутила гнетущее чувство одиночества. Она изо всех сил плыла к берегу, чувствуя, как ей мешает длинное платье и туфли – она не успела даже развязать шнурки. За Брентона можно было не беспокоиться, но теперь в ней начинала расти тревога за себя, за ту жизнь, что таилась в ее лоне.
Перед ней показалась мокрая рыжеволосая голова, сверкнула ободряющая белозубая улыбка.
– Все в порядке, родная, я нашел тебя.
Ее охватило ни с чем несравнимое чувство покоя. Она легла на воду, поддерживаемая его надежными руками, и отключилась…
Дели привело в себя сновидение, яркое и отчетливое. Ей снилось, будто она находится на далеком южном взморье с Томом, своим первым спасителем. Потом она увидела сидящего подле нее Брентона и улыбнулась. И тут ее вдруг пронизала жестокая боль. Казалось, чья-то безжалостная рука сжала и встряхнула ее, будто огромный терьер пойманную мышку, и отпустила, давая возможность прийти в себя.
Но когда она, расслабившись, уже готова была заснуть, боль схватила ее снова. Теперь она скрутила ее сильнее, чем в первый раз, и отпустила не сразу.
Охваченная паникой, Дели попыталась подняться.
– Брентон!
– Я здесь, дорогая, лежи спокойно. – Его большая рука мягко удержала ее на месте. – Ты лишилась чувств, когда я выносил тебя из воды, очень милое разделение труда. Мы, вероятно, недалеко от поселка Туромьэрри. Джим пошел узнать, нельзя ли достать повозку, если только на ней удастся пробраться сквозь заросли. В любом случае должен скоро подойти один из вышедших вслед за нами пароходов.
Схватка отпустила ее, и она смогла спросить про судно.
– Бедная наша старушка сгорела до ватерлинии; теперь она прочно сидит на песке, и мы обязательно восстановим ее. Слава Богу, баржа с шерстью уцелела. Наши деньги нам понадобятся после…
– Брентон!..
На сей раз страх в ее голосе и страдания в ее синих глазах встревожили его не на шутку.
– Ради Бога, что с тобой? Ты ушиблась?
– Брентон, я рожаю!
Он изумленно посмотрел на жену, ее страх передался ему.
– Нет!.. Только не это…
– Да! – новая схватка пронизала ее насквозь. Она в отчаянии стиснула его руку, от чего он поморщился и охнул. Только тогда она заметила, что рука у него наспех перевязана разорванной рубашкой. На минуту она забыла собственную боль и страх.
– Ты ранен?
– Я обжег руки о штурвал, когда разворачивал судно. Пришлось смазать их тавотом из румпеля, теперь только саднит немного. Тебе очень больно, родная?
– Пока не очень. Но с каждым разом болит сильнее, и мне становится страшно, – посиневшие губы Дели дрогнули; ее била мелкая дрожь, так как одежда на ней еще не просохла.
– О, Боже! Что же мне делать? – Брентон вскочил на ноги и начал в отчаянии рвать на себе волосы.
Внезапно перед ним возникла тщедушная фигурка; мокрые волосы Бена закрывали его бледное лицо.
– Прошу прощения, капитан, я принес с баржи сухие одеяла для миссис. У одного из матросов оказалась чистая пара белья, оно прокипяченное. Вам понадобятся чистое белье и горячая вода…
– Бен! Так ты что-то знаешь про эти дела?
– Да, капитан! Я много раз помогал повитухе вместе с моей матерью. Надо развести костер и вскипятить воду. А пока помогите миссис освободиться от мокрой одежды.
Капитан бросился исполнять то, что сказал ему юнга. На него жалко было смотреть – таким он был беспомощным и испуганным. В блаженных перерывах, которые наступали все реже и реже между учащающимися схватками, Дели не могла видеть без улыбки его смятение и его старания. Сама она, хотя и была взволнована, теперь уже не так боялась.
Она видела, как Брентон отвел юнгу в сторону и что-то ему сказал; Бен сурово кивнул в ответ, понимаю мол, и она догадалась, что речь шла о ней, о ее слабом здоровье и словах доктора, не советовавшего ей иметь детей. Однако страх прошел. Вся ее воля, все защитные силы были сконцентрированы на одном: выстоять во что бы то ни стало.
– О, Боже! Если бы только это прекратилось!.. – бормотала она снова и снова, хотя и понимала, что «это» не может прекратиться: теперь уже никто не в силах ему помешать.
И снова, как тогда, в первую ночь с Брентоном она почувствовала себя во власти чего-то, что было сильнее ее, некая неумолимая сверхсила вела ее за собой. Подобно былинке, уносимой разлившейся рекой, она, охваченная невыносимой болью, мечется в напрасных попытках избежать ее. Время от времени из груди ее вырывались стоны, потом началась рвота.
Брентон сжал голову своими забинтованными руками.
– Я не могу это видеть! Пусть кто-нибудь перевезет меня на тот берег, я поеду в Эчуку за доктором. Это может длиться часами. Куда же подевались остальные суда, хоть бы одно прошло! Если даже Джим достанет повозку, мы не сможем теперь ее увезти. Послушай, Бен…
Он сжал юнге руку и молча пошел к лодке.
Это и в самом деле длилось часами. Крупный ребенок Брентона, зародившийся в ее небольшом, хрупком теле, прокладывал себе путь медленно, в муках продвигаясь к свету.
Сила жизни не щадила сосуд, заключавший в себе новую жизнь; так семя выбрасывает из себя ростки с целью выйти на свет и начать расти; однако в этой длительной борьбе новая жизнь так же испытывает боль…
Дели смутно осознавала происходящее: уже затемно возвратился Джим Пирс; Бен хлопотал вокруг нее, успокаивал, мягкими прикосновениями вытирал пот с ее лица; фигуры мужчин маячили вокруг незатухающего костра. Эти часы показались ей очень долгими, длинней всей ее предыдущей жизни. Время будто застыло; все происходящее казалось не реальнее сна.
Дели почувствовала себя страшно одинокой, при том, что Бен находился рядом, убеждая немного потерпеть, пока прибудет доктор. И тут с внезапным побуждением, заставившим ее забыть обо всем на свете, она взглянула прямо над собой и увидела звезды.
Звезды! Вечно манящие, они величаво перемещаются по бескрайним небесным просторам, тогда как ей, Дели, кажется, что весь мир сжался до размеров крошечного пространства, в котором она принимает муки, чтобы дать жизнь своему первенцу. Млечный путь пролег по ночному небу, будто светлая река. Сверкающий бриллиантами Скорпион склонился к западу, точно гигантский вопросительный знак, извечный вопрос, остающийся без ответа.
Уже далеко за полночь началась последняя стадия родов. Теперь Дели не сомневалась, что умрет: нельзя вынести такое и остаться в живых. Но ей было все равно: какой бы ни был конец, лишь бы все кончилось, думала она, как бы со стороны слыша звериный вой, исходящий из нее самой. Затем ее охватило блаженное бессознательное состояние. Когда она пришла в себя, болей больше не было, однако чувство отрешенности осталось. Она не испытывала стыда перед Беном, помогавшим ей в весьма интимных вещах: они были будто двое посвященных в некое магическое действо, освободившее их от всего наносного и ложного.
Резкий северный ветер стих, сменившись прохладным и влажным южным бризом, очистившим воздух от пыли.
Предрассветные часы были ясными и тихими. Дели открыла глаза и взглянула на небо. Сквозь туманную пелену звезды, – знаки необозримо далеких миров, – казались ей частицей сновидений. Она лежала в состоянии полной прострации, не замечая, что не слышит детского плача.
Наконец, прибыли Брентон с доктором, которого он почти силой поднял с постели. Они доехали на извозчике до Перикуты, а оттуда продирались пешком сквозь густой кустарник. Пощупав пульс роженицы, доктор немедленно сделал инъекцию для стимуляции работы сердца. Дели слабым голосом попросила показать ей ребенка.
Повисла тяжелая пауза. Доктор, седобородый здоровяк с добрым усталым лицом, легонько похлопал ее по руке. Дели смотрела на него широко раскрытыми неподвижными глазами.
– Что-нибудь не так? Я это знала… Я все время чувствовала, – на нее было жалко смотреть. – Он – урод?
– Нет, моя милая. Чудный здоровый мальчик. – Доктор откашлялся. – Но к несчастью… Роды были тяжелые, он их не перенес.
– Не расстраивайся, родная моя, – вмешался Брентон, кладя свою обвязанную руку на руку Дели, безвольно лежащую на земле. – Главное – ты осталась жива. Благодарение Богу, ты спасена!
– Парень делал все, как надо, чтобы помочь роженице. Очень трудный случай. Надо наложить швы, и чем скорее, тем лучше. Если мне посветят, я это сделаю сейчас.
Он проинструктировал Бена, и тот устроил подобие стола из трех ящиков. На них положили Дели. Брентон не мог этого видеть, и фонарь пришлось держать тому же Бену. Худое лицо паренька выражало страдание, руки слегка дрожали.
В нос Дели ударил тошнотворный запах лекарства, перед глазами поплыли разноцветные круги. Уже теряя сознание, она подумала вслух:
– Чудный здоровый мальчик… Здоровый… Какое несчастье…
24
Мертворожденный ребенок был не единственной жертвой злополучного пожара. Пропал толстяк-кок, предположительно он утонул, однако тела его не нашли. Попугай Шкипер исчез. Механик Чарли, остававшийся возле своего ненаглядного двигателя до самого последнего момента, получил тяжелые ожоги обеих рук. Его поместили в эчукскую больницу, где он оставался во все время ремонта «Филадельфии», которую отбуксировали в сухой док.
Дели лишилась всей одежды, кроме той, что была на ней, всех кистей и красок, а также детских вещей, которые она приготовила перед родами. Но ее холсты, на которых она запечатлела эти два засушливых и жарких года, сохранились.
Немного оправившись, она решила показать их в Эчукском машиностроительном институте. Господин Гамильтон выставил одну из ее картин в витрине своего ателье вместе с объявлением о предстоящей выставке, а господин Уайз, ее бывший преподаватель, привел на вернисаж своих студентов из Художественной школы. Дели выручила порядочную сумму за счет входной платы.
Дэниел Уайз купил для школы один из выставленных холстов. Он был страшно горд достижениями своей ученицы. Она продала также две работы, написанные в традиционной манере, изображающие восход и закат в лагуне Муррея, где они стояли в плену целое лето.
Почти все остальные полотна были «слишком современными», они показывали засуху, зной, отчаяние в неприкрытой реалистичной манере, они были «неэстетичны и мрачны», как говорили меж собой посетители, и, помимо всего, они не были четко выписаны. Некоторые из них выглядели так, будто краски растворялись на свету.
Дели с ними не спорила. С нее было довольно, что Дэниел Уайз написал похвальную заметку о выставке. Дядя Чарльз приехал порадоваться на ее успехи и расчувствовался до слез, ковыляя от одной картины к другой, близоруко разглядывая ее имя. Но все впечатления от выставки были ничтожными по сравнению со смертью ребенка.
Брентон не разделял горя жены. Он знал, что ребенок не настолько был ею желаем, чтобы так убиваться. Он с недоумением глядел на темные круги под ее глазами и горькую складку у рта, чуть утратившего девическую свежесть.
Молочные железы Дели болели от подступившего молока, которое теперь было не нужно; она туго стягивала грудь, и ей казалось, что это повязка давит ей на сердце. Она не сказала ему о своем безотчетном чувстве вины. Она всегда думала в первую очередь о муже, потом о своих картинах, и вовсе не думала о будущем ребенке. Если бы им удалось вовремя достать лодку, если бы ее отвезли в больницу, где есть кислородные подушки… он мог бы родиться живым.
А картины? Она спасла их, но не спасла ребенка! Дели окинула критическим оком свои обрамленные полотна, висящие на стенах зала Машиностроительного института и почувствовала легкий прилив гордости. Кое-что у нее получилось, в технике она заметно прибавляет. Разумеется, это еще далеко не то, о чем она мечтала, чего добивалась, и все-таки ей удалось передать ощущение света, зноя, необъятных голубых просторов над глубинными районами страны.
Она решила послать три своих холста на весеннюю выставку Общества художников штата Виктория. Имоджин написала ей о деятельности общества в последнее время.
«Мы теперь – серьезная организация, хотя обе наши главные знаменитости – Артур Стритон и Том Робертс – сейчас в Лондоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98


А-П

П-Я