https://wodolei.ru/catalog/uglovye_vanny/assimetrichnye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Мария Мур
Свои, чужие, ничьи (Сборник)

Чур, не мое горе
Повесть

«мне хочется любить их, но страшно с ними соединиться, говорю я наконец, чтобы нарушить молчание, жужжащее соломоновой пчелкой, ведь это совершенно необратимо, понимаете?
ты делаешь простую вещь – суешь в другого человека язык или, скажем, палец, а когда достаешь, он становится другим, не совсем твоим – понимаете? он обладает знанием, которым не обладаешь ты – о черных ледяных промоинах, о лиловой ряске, об алой осоке на белом глинистом берегу, да мало ли что он может там постигнуть, и от этого знания ты уже никуда не денешься, разве не страшно?
Не думаю, говорит доктор дора, вы ведь тоже даете ему чувственное знание – этому вашему человеку, – это, если позволите, равноценный обмен! отдавать и брать, в этом суть любви, наконец».
Лена Элтанг. «Побег куманики»
Поезд трогается, и я думаю, что зря предложила Z. прийти меня проводить, – и поездка-то пустяковая, одна из многих таких же, совсем ненадолго, шутки шутками, но проводы вышли какими-то взаправдашними. Это все потому, что мне все– гда – перед любым отъездом – тревожно и тоскливо, я не могу этого скрыть, и тот, кто будет рядом в эти минуты, увидит мою слабость. А я не хотела бы быть слабой в глазах Z., как не хотела бы быть слабой в глазах любого чужого симпатичного мне мужчины. Но теперь это необратимо – он видел мои невнятные страх и тоску, и я смотрела на него снизу вверх, растеряв и всю свою иронию, и кураж…
Потом я припоминаю, как на станции метро, где мы только что встречались, я еще до его появления ощутила страх от завихрения вокруг сотенных толп, от мельтешения и десятков встреч, состоявшихся вокруг меня за считанные минуты. Я пыталась придумать, как же здесь увидеться и не потеряться, как вдруг почувствовала, что Z. выйдет сейчас, вместе с новой толпой, появившейся с прибытием именно этого поезда. А потом сразу же увидела его лицо в выходящей толпе – еще до того, как он приблизился. И за эти несколько секунд, которые мы смотрели друг на друга, сближаясь, не крича друг другу «привет», не маша руками, просто была размытая толпа и оказавшееся вдруг как будто бы давным-давно знакомым лицо в фокусе, в середине этой толпы, – наверное, именно в эти секунды, а вовсе не в зябкие моменты моей посадки в поезд, и произошло что-то такое, отчего я уже не могу считать Z. совершенно чужим человеком.
Даже не знаю, хорошо это или плохо…
Итак, я снова, в который раз, в другой стране. Здесь, наверное, не слишком уместно слово «чужой». Кто сумеет выразить словами, что означает «чужой»? Наверное, есть только одно объяснение этому понятию: «чужой» – это значит «не свой». То есть чтоб понять, что значит быть чужим, нужно быть для кого-то своим.
Когда для тебя становится своим какой-то город? Для этого не обязательно жить там долго – бывают города, в которых проводишь немалую часть жизни, но чувствуешь там себя совершенно лишним. Пожалуй, чтоб некое место стало для тебя своим, там, в этом месте, нужно пережить три вещи: там нужно творить, любить, страдать – за эти три угла тебя привяжет любой город, любая страна, пусть даже каждый из этих трех узлов будет совсем маленьким, совсем неважным – одним лишь движением, одной только мыслью, одним-единственным уколом в сердце…
Однако после того как нечто станет своим, оно же может стать и вдвойне чужим: когда заставит тебя любить, творить, страдать и – отвергнет. Ты не захочешь возвращаться на то же место, которое тебя исторгло, и будешь обходить даже дорожные щиты, указывающие на него, стороной.
Это замкнутый круг. Или движение по спирали. А о том, что такое свои и чужие люди, вообще страшно думать.
Поэтому с некоторых пор я предпочитаю нейтралитет…
Быть везде и всем чужим – это совершенно то же самое, что быть везде и всем своим.
Если посмотреть на все это с другой стороны.
Я помню, в мое то самое первое утро, когда я приехала к А. когда-то, однажды, в другой стране, он повел меня гулять, и мы пошли по такой односторонней аллее, то есть по улице, где с одной стороны стояли стройным рядом платаны, а с другой – тянулась какая-то стена.
A. сказал мне, что это кладбище. Мы дошли до кладбищенских ворот и вошли туда. Это было старое еврейское кладбище – камни его были увиты темным лаковым плющом, корни вековых деревьев приподняли и местами разрушили плиты.
Я спросила у A., отчего во время войны фашисты не стерли с лица земли это кладбище, на что он недоуменно ответил:
– Зачем им уничтожать мертвых? Они уничтожили в этом городе тысячи живых.
Я сижу на солнечном пригорке над пряничным кварталом, курю, жду, пока B. сварит мне кофе.
B. говорит по-русски, но так трогательно-ошибочно, что все сказанное ею приобретает особый, нежный смысл. Мужчину она называет «мужчин», то есть говорит – «один мужчин», зовет меня выйти из дома на «бледный свет» и обсудить «один проблем».
Мы с B. видимся всего второй раз в жизни и общаемся по делам. Она сначала кажется мне слишком замкнутой, робкой, но при встрече она порывисто обнимает меня и целует в щеку.
Мы пьем кофе и курим, вокруг В. ходит огромный черный кот. В. рассказывает мне, что он приблудился зимой, пришел откуда-то – кастрированный и в ошейнике, но весь в колтунах и ранах. Хозяева его не нашлись. Кот моментально переметнул– ся жить к собакам – вероятно, именно от сородичей ему и досталось там, откуда он явился, – и вот он принял собачью веру и поселился в будке огромного старого бульдога. Здесь никто не смеет его обидеть, теперь собаки – его лучшие друзья; он вылизывает бульдогу загривок и греется об его тушу в будке прохладными ночами.
Кофе, сваренный В., густой и кислый, и я вливаю в него столько молока, сколько может вместиться в поданную мне В. чашку. В., видя это, морщится, но ничего не говорит. По крайней мере про кофе.
Отчего-то она говорит со мной о детях. О своих, которых у нее еще нет.
– Я ничего не делаю против детей. Но у нас их нет… – совсем не печально, а, наоборот, улыбаясь, рассказывает она мне. Потом, подумав, продолжает: – Но вот сейчас мне уже захотелось ребенка, и я думаю, теперь он будет. Да. Это просто раньше еще не хотела идти ко мне с неба детска душа.
Она произносит эти слова с ударением на «у», д?ша, и верней сказать невозможно – я словно вижу эту прозрачную, зыбкую, теплящуюся над домиком В. в белесых ничьих небесах детску д?шу, улыбающуюся и качающую головкой в раздумьях: пора ей ре– шаться на земную обитель и на жизнь, полную разочарований, или еще не пора?
Я не знакома с мужем B., но пытаюсь себе его представить. Мне представляется какой-то ангелоподобный мужчина и отчего-то с посохом – вроде святого Иосифа.
Утром кто-то в доме напротив учится играть на валторне – урчащий звук; а еще какой-то шум воды, чириканье птиц, гул компьютера, разговоры, которые я не понимаю; во дворе звуки, проникающие сквозь утренний сон, – все звучит волшебным фоном, и даже валторна, на которую так сердится С., не мешает мне спать…
Одна из самых больших радостей в этих краях – возможность встать и, спустившись вниз и пройдя несколько метров, купить в булочной свежеиспеченный хлеб или теплые булочки к завтраку; просто, шаркая тапочками, щуря глаза, купить две теплые булочки и – вернуться.
На улицах всюду продают спаржу – сейчас сезон, и на всех лотках лежат постыдные, извлеченные из укрытий прозрачные бледные стебли – вязанки всех сортов и размеров. В спарже есть что-то нерастительное, мне кажется, вегетарианцы должны бы от нее воздерживаться. Рядом рос– сыпи черешни, абрикосов и огромной, неестественно калиброванной клубники – по соседству со всем этим стебли спаржи жмутся еще стыдливее друг к другу, вызывая потаенное желание нежно провести по нему пальцем, по этой их лаковой бледной поверхности, и – а вдруг? – почувствовать легкую ответную дрожь…
Вчера был летний, жаркий-прежаркий день: возле Фрауенкирхе рабочие, ремонтирующие стену, разделись до пояса – трое красавцев с торсами и кудрями. Группы благочестивых тетушек-туристок, заходящих в главный храм города, все как одна косятся мимо входа в святыню – вздыхают, закатывают глаза и ныряют, наконец, в темную прохладу собора.
Я живу в квартире у С. Можно было бы сказать, что С. – мой друг. Как еще можно назвать человека, с которым мы ведем долгие разговоры о жизни (и порой о самой непубличной ее стороне), если каждый из нас может приехать к другому с вокзала или из аэропорта в любое время дня и ночи, с которым у нас никогда не было не только секса – но даже намеков на него? И нет самой мысли о том, что такое когда-нибудь может случиться, а значит, нети страха, что станешь для человека пройденным этапом, это так надежно. Наверное, это и называется – друг.
С. весьма впечатляет всех моих знакомых женщин. Он во всех отношениях красивый и стильный мужик, к тому же настоящий мачо. Таким, по крайней мере, воспринимают его женщины. По крайней мере те, кто не знают его уже 10 лет, как я.
Когда я только познакомилась с С., он был привязчивым и ласковым мальчиком, который хотел со всеми дружить и всех любить. Порой его было совершенно невозможно выносить. Из него так и перла невероятная любовь, и хотелось от этого спрятаться. Мне пришлось вместе с ним пережить несколько его страдальческих историй, в том числе и после того, как он уехал жить в другую страну. А потом он увлекся какой-то забавной теорией, по которой надо-де всяческую любовь немедленно топтать и всех любящих тебя просто использовать – тогда, мол, ты и будешь царь горы. Оказывается, об этом даже написано немало специальных книг, вот С. как следует и изучил теорию, а потом начал применять ее на практике.
Теперь с С. можно беседовать в основном о его потрясающей теории и о том, к скольким женщинам он успел уже ее ус– пешно применить. Ну и о путешествиях, конечно.
Мне повезло, потому что я не была женщиной С., – со мной он может спокойно продолжать, ничего не практикуя, гулять, трепаться, умело лавируя меж разговоров о теории соблазнения, путешествовать.
Путешествовать с С. – особое дело. Он так же, как теперь меняет своих пассий, меняет и города – С. знает в этом толк. С ним можно за три дня объехать половину какой-нибудь маленькой европейской страны и увидеть, между прочим, немало. С. бежит по улицам своими длинными ногами и везде делает уйму фотографий, это его метод экспансии.
Примерно на половине всех его снимков потом чудесным образом проявляются красивые женщины. Некоторые из них в момент фотографирования замечают С., некоторые даже возмущаются, но большинство – улыбаются ему, и тогда он быстренько знакомится с «моделью» и предлагает выслать ей фотографию. Примерно треть опрошенных соглашаются. Примерно с третью от этой трети завязывается переписка. Примерно с половиной от тех, с кем завязывается переписка, отношения прогрессируют. Поэтому у С. есть девушки в каждой стране.
Не знаю, хороша или плоха та самая теория, изменившая жизнь С., но выглядит он вполне жизнерадостным.
Я сама иной раз думаю: могла бы и я вот так, как С., беспрерывно знакомиться повсюду со всеми? И всякий раз без сомнений отвечаю сама себе, что нет. И вовсе не из соображений морали и нравственности. Ответ прост – я, как бы странно это ни звучало для тех, кто хорошо меня знает и считает особой общительной и бесстрашной, боюсь людей. И при этом очень их люблю. Наверное, потому и боюсь.
Иной раз на чрезмерно людной улице меня охватывает патологическое состояние: я начинаю видеть все лица одновременно и как будто бы понимать каждого из этих бегущих мимо; от этого в моей голове творится нечто подобное тому, что испытывали астронавты Брэдбери, в которых бились и вопили духи древних цивилизаций.
Я, вероятно, осознаю, что на самом-то деле каждый из живущих при тех или иных обстоятельствах мог бы найти путь в мое сердце… Да, именно каждый – и толстая вульгарная девка с тяжелой каблучной поступью, и пьяненький бомжик…
И, что самое страшное, я, скорей всего, хочу этого!
Может быть, оттого, что во мне много любви и она переполняет меня? Тогда тем более плотина должна быть запертой, а шлюзы – работать отменно.
В таком случае, снова думаю я, нужно и действительно поступать так, как С. – это будет отличная тренировка… и тут я снова вижу себя в толпе каких-то людей, и мне становится страшно, и я опять говорю себе – нет.
Ночуя у С. и думая о том, подозревают нас его друзья в связи или нет и важно ли это вообще, я вспомнила другого мальчика – D., который одно время, наоборот, частенько ночевал у меня. Это была забавная история.
D. был сыном моей старшей подруги, ему тогда было лет 18, он приезжал ко мне с разными поручениями от мамы. Я угощала его кофе и болтала с ним – он был не то чтобы красивый мальчик, но меня прельщала его улыбка. Когда он улыбался, уголки его губ закручивались словно у кота на лубочной картинке, и это сразу же делало его невообразимо милым. Такая нежная улыбка странным образом сочеталась с огромным ростом – что скрывать, D. нравился мне, но, осознавая разницу в годах и некую ответственность перед его мамой, я не смела проявить свою симпатию.
Как-то D. пришел, когда я смотрела кино. Он сел рядом и досмотрел фильм со мной вместе. Потом он спросил, нет ли у меня еще чего-нибудь интересного, и я поставила ему еще один диск. D. сказал, что ему скучно дома и что он остался бы смотреть кино еще – позже я ушла спать в другую комнату, а D. лежал на ковре и смотрел фильмы, один за другим…
На следующий вечер он явился опять – принес теперь какой-то диск с собой. Вечер снова двигался к ночи, а мы с D. лежали рядом на полу и смотрели кино. Тут меня взяли сомнения этического характера: я задумалась о том, что подруга может начать подозревать меня в нечистых намерениях касательно сына, если знает, что он ночует здесь.
Я деликатно спросила его:
– Скажи, а ты говоришь маме, куда уходишь?
– Ну, говорю, что сегодня не буду ночевать дома, – басом ответил он.
1 2 3 4


А-П

П-Я