Сказки - 2

Авторская версия с сайта
«О'Санчес. Я люблю время »: Амфора; Санкт-Петербург; 2005
ISBN 5-94278-843-х
Аннотация
Роман «Я люблю время» (сказка-ларец) я старался писать иначе, другими «мускулами», нежели «Кромешник», либо «Нечисти». Но это не значит, что я хотел написать хуже. :-) Новый роман – не продолжение «Нечисти», нет и нет. Но, быть может, эти два романа не совсем чужие друг другу. :-)
О'Санчес
О'Санчес
Я люблю время
(сказка-ларец)
Вдали от галактических туманов,
Где только время воет в чистом поле,
Я проникал сквозь мерности Вселенной
И насчитал их бесконечно много.
И поиск невозможного итога
Занес меня в пургу огня и тлена.
Там, на границе воли и неволи,
Живет пылинка цвета Океана.
Так я обрел случайную потерю:
Квант бытия в неведомом когда-то,
Где он, послушный магии генома,
Очаровал случайную планету…
Я обнял небо соколом рассвета,
Дивясь великолепию земному,
И обернулся вороном заката,
Читая руны в звездной полусфере…
И понял я…
* * *
Вдоль океана,
В Андах, по горним тропам,
За облаками…
Глава 1
Идеалист – это человек, уверенный, что лучше видеть мир таким, как он есть, а не таким, каков он кажется. Наверное, это обо мне.
Полуденное солнце прошивает улицу насквозь, и дома, ее образующие, вынуждены подгрести, подобрать тени под себя, чтобы они не усохли и не рассыпались в начинающемся пекле на блики и зайчики. Навстречу солнцу из недалекого моря робко течет ветерок, я чую его сквозь оконное стекло, не носом, так памятью, но и он, что называется, не боец: от силы полчаса и переметнется на сторону сильного, и будет он не освежать своим дуновением спины и щеки зазевавшимся прохожим, а напротив, обжигать их полученным от солнца огнем, да к тому же и соленым…
Но пока еще «мертвый» час не наступил и улица не опустела… Я невидим в своей лоджии-эркере на втором этаже и несколько секунд почти в упор могу рассматривать девушку, идущую навстречу. Лет шестнадцать ей и она не замужем, если верить ее внешности, прическе и одежде, а почему бы и не верить? Это особое, но Средневековье, здесь не попанкуешь с протестами против покрытых плесенью взрослых, здесь нравы устоявшиеся и жесткие, хотя и не жестокие, нигилистов выпалывают беспощадно и споро. Революционеры в любом обществе – это как говно в кишечнике: величина переменная, но постоянная, ну так вот в моем Вековековье их нет. Убивать не убивают, народ в целом незлобив и отходчив, но – секут пребольно, месяц потом провинившемуся задницу на отлете держать, желательно при этом пользоваться ею пореже… Ремень и розги – это вечные козыри прикладного гуманизма.
Она улыбается, эта простенькая девчушка, она счастлива, как может быть счастливо юное растение, живущее не умом и воспоминаниями, но каждой клеточкой своего тела, каждым мгновением короткой своей судьбы… Она идет, и – чок-чок-чок – деревянные башмачки ее, каждый размером со взрослую медицинскую утку, словно целуются с нагретой и безобидной, по светлому времени суток, мостовой… Модница… Я ее не видел раньше… во всяком случае, не припомню. Как она молода и чиста!… Особенно в сравнении со мной, так долго живущим. Жизненный опыт – он как многолетняя пыль, норовит все краски окружающего мира сделать тусклыми.
Впрочем, все относительно, даже и сама юность: однажды, в другом мире, девушка не многим старше этой, сказала мне как-то: «Юность – это возраст, когда тебе уже не улыбаются педофилы…»
Пойти за ней, да познакомиться, что ли? Приволокнуться, как это принято говорить среди тамошней золотой молодежи. Да нет, это я так шучу сам с собой, на фиг мне никчемушные войнушки и бесполезные объяснения с целыми кварталами, заселенными «ейными» родственниками, наверняка тупыми ремесленниками; тем более, что жениться я не собираюсь и сегодня у меня в Питере дела. Теоретически я, пожалуй, мог бы попридержать время в этом месте, в смысле – сделать нечто вроде волшебной трехмерной видеозаписи с полным «сенсонабором» и после питерских заморочек заскочить сюда, проследить хотя бы, куда и откуда эта девушка идет, и зачем… Но овчинка выделки не стоит, ведь вернусь я из Питера усталый, голодный… Или, наоборот, сытый, но все равно усталый и не до теток мне будет…
Тетки – на нынешнем современном молодежно-убогом языке, на котором я сейчас говорю, это – если кто не знает – девушки и женщины, чей возраст и привлекательность позволяют их так называть, без риска обидеть и уязвить. Я влюблен в теток, как в класс, но ни в одну конкретно. Ни под каким видом! Брысь, брысь, проклятая, другим дурачкам сердце высушивай!
Хорошо бы еще в Пустой Питер предстояло, но я только что оттуда и с утра до полуночи должен успеть поработать свои восемь часов и поболтаться по Полному… Питеру…
Потому что у меня в распоряжении есть миры, множество самых разных миров, в том числе и эти два, оба земные, где я теперь временный завсегдатай: Полный Питер и Пустой Питер, оба Петербурги начала третьего тысячелетия по их летоисчислению. И есть вот это вот Средневековье, которое я про себя называю Вековековье. Этот мир – самый «мягкий», если можно так выразиться, из моих угодий, самый тихий и беспроблемный, разве что с культурой гигиены слабовато: бытовой и пищевой грязи много вокруг и эпидемии всякие-разные случаются. Чума исключительно редка и в десятки раз скуднее смертями, нежели на Земле, к примеру, но дизентерия как нападет, бывает, нападет – не продохнешь от нее и в королевских дворцах. Всякие иные эпидемии также случаются, от чесотки до гриппа. Но меня они особо не затрагивают, ни в прямом, ни в переносном смысле, а в остальном это мне как бы Диснейлэнд, в котором время бежит на месте… Столетия идут за столетиями, поколения сменяют поколения, а там все так же правят короли в горностаевых мантиях, бьются рыцари на мечах, смекалистые простолюдины спасают принцесс, подростки то и дело находят на помойках каких-то джиннов (иногда я их сам и подбрасываю) – прелесть, а не мир! Если в городской ратуше хранится манускрипт времен какого-нибудь тамошнего короля Гороха, с описанием того, как и сколько идти из пункта А в пункт Б, в пределах данного королевства, то будьте уверены: и по сию пору все действует аналогичным образом и находятся именно там, где они указаны – почтовые «ямы», кузницы, монахи-письморобы… «Два дня конного пути и девять полетов стрелы из арбалета» – даже и не сомневайтесь – так ваш путь и протянется: кони такие же, арбалеты такие же… – а то и те же… Здесь совсем иные нравы, чем на средневековой Земле, здесь живет мирная добрая сказка, со смертями, конечно, с разбойниками и разбитыми сердцами, с нищетой и обманутыми мужьями и женами, с жуликами, казнокрадами и прелюбодеями, но…
В тех краях, где добродетель лютует особенно сильно, даже порок утрачивает всякое представление о приличиях, а в Вековековье жить никому не натужно и всем под силу.
Я даже лоджией пожертвовал: настроил вид из нее сугубо на Средневековье…
И есть Старый Мир, к которому привычное приставное слово-паразит «добрый» – ну никак не подходит. В нем единственном я чувствую нечто особенное, такое… с холодком… что… ни сказать, ни пером описать. Нечто вроде ужаса, сладостного предчувствия этого ужаса, и ностальгии, которая вновь и вновь заставляет туда окунаться… Иногда мне даже кажется, что я сам порождение Старого Мира, так ярко я в нем живу и чувствую. Но с некоторых пор разлюбил и не бываю в нем. Пока не бываю. Все равно тянет и знаю: не удержусь и побываю. И раз, и два, и сто… Но когда-нибудь после, а нынче я живу иными интересами и еще поживу, пока их все не избуду.
Есть и еще миры и мирочки, общим разведанным числом до полутора тысяч, в которых я имею право и полную власть жить и развлекаться как вздумается. Кто я и почему так? На первую часть вопроса ответить легче, но мне пока не хочется. Мир и я – это объективная реальность в плену у субъективной. Я и мир – это субъективная реальность в плену у объективной. Можете считать, что я кем-то и зачем-то изгнанный и запертый в неких пределах поверженный демон-шалопай, а хотите – считайте меня мозгом в банке с питательным раствором и подключенными к нему датчиками-передатчиками, по воле экспериментаторов имитирующими для меня все впечатления окружающей среды. Или богом-самородом, безотчим отцом, обживающим созданные им вселенные, или… Все версии хороши и все меня устраивают. Миров много, и они большие, и болтаюсь я по ним множество лет, и мне пока не надоело. Потому что уметь надо. Кстати, многообразие миров условно, все они сверстаны под существование человека и все, что называется, «земные»: всюду есть воздух, вода и суша, по которой передвигаются мыслящие прямоходящие, совершающие поступки самой разной степени осмысленности. Жрут, пьют, любят, убивают, созидают. Мыслят. Кое-где встречается космос, но там по-настоящему скучно. Довелось мне побывать на так называемом Марсе, четвертой планете Солнечной системы, если от самого Солнца считать. Там, на черном небе, высоко-высоко малюсенькая лампочка горит, Солнце, вокруг немигающие точки – звезды. Одна точка, побледнее – планета Земля две тысячи… третьего года. Или две тысячи двадцать третьего?… Потом вспомню и уточню. Под ногами неровная, с трещинами, с камнями почва. Обычным взором ни черта не видать: темно, контрастно, никаких полутеней. Разве что днем и на экваторе – там к местному полудню день разбрезживается и даже смутно похож по количеству света на наш тусклый северный ноябрьский день, каменный и голый, слегка красноватый. Жуткий совершенно холод, тишина, пнешь пыль или камень – звук как сквозь вату доходит, плоский, едва различимый… Под ложечкой постоянная слабость, как будто все время на качелях вниз летишь… Надоедает вся эта космическая романтика окончательно за пять минут и хочется домой, к дивану, к телевизору и кофейнику…
Но это мы все о мирах, где я бываю и время от времени живу, в самом широком смысле слова. А где я гнездо себе свил, телом нагрел, место, куда я… возвращаюсь, то есть – чаще всего прихожу спать, и где держу постоянных слуг – это называется жилище. Оно для меня вне миров и при этом к каждому из них – предбанник, сени. Угу, так вот жилище у меня оборудовано по современному человеческому обычаю: квартира, отдельная двухкомнатная, неизвестно от кого замаскированная под однокомнатную. Квартира – это вид частного жилища, если кто не знает, у меня в ней наличествуют: комната, единая для бодрствования и сна, прихожая, коридорчик, кухня с плитой, туалет, ванная… Кладовка, две антресоли. Антресоли, однако, дело ненадежное – то появляются, тотчас заполняясь совершенно непонятным барахлом, то вновь исчезают, когда на меня накатывает очередной приступ скромности и «диогенизма». Жилье обеспечено водой всех температурных типов, электрическим и иным светом, любого края спектра, по моему желанию.
Да хоть пещеру на термоядерном топливе с первобытным обслуживающим персоналом, голов в четыреста-пятьсот или больше, и все как на подбор голубоглазые покладистые блондинки, частично обернутые в леопардовые шкуры – я мог бы себе отгрохать, поскольку могущество и сырье позволяют, но вздумалось, пожелалось… и ныне мое логово – обычная квартира, каких полно на Земле-планете, где расположен Полный Питер, здоровенный город. Питер – это, как я уже сказал, земной город, Санкт-Петербург, бывшая столица некогда могущественного государства. Довольно низенький, если брать его архитектурные формы в сравнении с другими мегаполисами, плоский, без всхолмлений и прочих горбатостей ландшафта. Изрядно сыро в нем, относительно тепло. Так уж я выбрал. Полный и Пустой – две его ипостаси, но об этом позже.
…и вторая, специальная комната, в которой нет ничего, кроме гвоздя в стене, портьеры, укрывающей особое зеркало, в которое я почти никогда не заглядываю, и Входа=Выхода. На гвоздь я вешаю скакалку, а Вход=Выход пропускает меня в коридор с мерцающими Витринами, на каждой из них знак Мира, в который она ведет. Человек, даже самый крутой и совершенный – а я, который покамест (сугубо из скромности и одного лишь развлечения для) решил определить себя в человеки – весьма непоследователен и беспорядочен в качестве мыслящей единицы: сколько так называемых лет, веков, а может быть и эпох я болтаюсь по морям, по мирам, но реальной пользы для себя не извлек и не представляю даже приблизительно – в чем она может заключаться. Никакой справедливости, никакого порядка в моих посещениях – и мне это нравится: во-первых, люблю повышать на отдельных участках пространства уровень негэнтропии, а во-вторых – успею еще и туда, и сюда, время у меня есть. В обоих Питерах, в Бабилоне, в Средневековье – днюю и ночую, когда под настроение, а что за вот этой Витриной – не знаю. Вернее, не помню, но зато и называется сей мирище-полотнище… Кузнецкий Мост… Что за фигня? А! Вспомнил: бывал я там однажды, но зато несколько лет безвылазно, Москва предвоенная, советский Шерлок Холмс, забавно…
Итак, о несовершенстве личности и беспорядочности в мыслях и воспоминаниях… А на хрена я должен помнить все событийное, что со мной было??? Тем более, что я, по большому счету, и так все помню, если возжелаю этого специально. Любую секунду любой эпохи любого мира… Любую, но не каждую, ибо мне пришлось бы потратить на просмотр почти бесконечное количество времени. И хотя эти две бесконечности были бы равномощны, то есть – я бы не упустил ничего, но делать так я не собираюсь даже от скуки – зачем? Хорошо, казалось бы, ощущать и понимать себя всеведущим и всемогущим, но в человека – а ныне, напомню, я человек – это ощущение просто-напросто не умещается. Поясню мысль на своем любимом примере: я идентифицирую себя не абстрактным человеком, а мужского пола, мужчиной. Мужиком, парнем, любящим тесное общение с человеко-женщинами. Да, это одно из любимейших моих развлечений, почти как еда и полеты, но… Но когда у меня в любовницах, одноразовых и условно-постоянных, побывало несколько десятков, или там, сотен тысяч женщин – а-фи-генно широкого диапазона в возрасте, экстерьере и культурном уровне, то уже на сточетырнадцатитысячной, если их вдруг начать считать и вспоминать по каждой подробности, призадумаешься:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47