Олег Дарк
Смерть в гриме
Из маленького, старого, красивого городка
Он приехал, пересаживаясь с поезда на поезд.
И вместе с ним ехали и пересаживались: его
правая рука, его левая рука, обе ноги,
желудок, кишки и все остальное.
Особо следует сказать о сердце: оно
тоже вместе с ним тряслось,
Болталось в нем, как выпущенная
в пустую бочку затычка.
Покупало билеты, показывало их контролеру,
слушало стук колес
И подкладывало сырую подушку,
если есть он у сердца, то под стриженый затылок.
И вот они все здесь: в порядке выхода из тупика
Обосновались, обзавелись домком и женой-молодухой.
Но как вам новая проблема? Теперь его правая рука
Ревнует его молодую жену к его левому уху.
Из стихов Руслана М.

ЧАСТЬ 1
Признаюсь, с некоторым трепетом поднималась по знакомым разбитым ступеням. Я думала, что, когда войду, у порога будет лежать труп. Хотя этого, конечно, быть не могло. Дверь открыли, и огромная фигура заслонила проход. Вопрос был задан с неожиданной и несовременной деликатностью, что-то вроде того, что мне угодно, не помню хорошенько, и я удивилась, как мало была к нему подготовлена. Да откуда же я знаю. Я по поводу Руслана, не нашла ничего лучшего, как сказать, я. — Лариса! — Из комнаты откликнулись. — Тут Руслана спрашивают, должно быть, к тебе. Пускать? — Должно быть, он умел читать мысли через стену или по каким-то иным признакам узнавать, что получил разрешение, потому что я ничего не услышала, но фигура посторонилась. По привычке двинулась было прямо, но была поправлена: "Не сюда".
В конце длинного коридора, в котором я раньше не бывала никогда, был виден свет из двери. Верзила не отставал, и это походило на то, что меня конвоируют. Появилась мысль, что, скорее всего, уже не выйду отсюда, и ему очень удобно, сзади, а горбун только зря прождет, о чем я думала с мстительным удовольствием. Как будто он был в чем-то виноват. Но ведь это же я его сама попросила мне помочь. Но в тот момент мне захотелось, если мне и суждено погибнуть, чтобы кому-нибудь и по любой причине это доставило хоть какую-то неприятность. Убьют, разрежут на части. А чтобы добро не пропадало и так скрыть следы легче, съедят.
Эта дурацкая фраза, которая вот в таком виде и возникла у меня в мозгу, меня развеселила, и я захихикала. Так, хихикая, я и вошла в комнату, на удивление стандартно и почти убого обставленную, я во всяком случае ожидала большего, в центре которой меня встречала рослая, большеголовая, коротко стриженная девка. У Руслана, конечно, было еще беднее, но ведь его и сослали подальше с глаз, к самому входу, так, по крайней мере, я тогда думала. Ее большие серые глаза внимательно и настороженно меня рассматривали. Но, странное дело, под их взглядом я почувствовала себя спокойнее и увереннее. Вероятно, так же и ему часто бывало, что его однажды и пленило, как оказалось, навсегда, решила я.
— Вы хорошо знали моего мужа?
Я подтвердила.
— Но этого не может быть.
Я, и когда была молодой, не считала себя красавицей, но тут даже я бы обиделась. И я обиделась.
— Я ему печатала.
— А, Вы машинистка, как же я не догадалась. Я должна была догадаться. Тогда понятно. Что же вы хотели бы узнать?
— Как это произошло.
— А зачем?
Ну не могла же я ей сказать, что поклялась найти и отомстить убийцам. Тогда бы она меня стала спрашивать, по какому праву я, что поставило бы меня в двусмысленное положение.
— Ну это только для начала. Чтобы, может быть, тогда найти, кто это сделал, — мужественно призналась я.
— Вы хотите провести собственное маленькое расследование, как же я сразу не догадалась, — повторила она. — Я бы сама хотела это узнать больше всего на свете. Вы, конечно, можете рассчитывать на мою помощь. Вашим следующим вопросом будет, где я в это время была и что делала? Вы садитесь.
— Не знаю, мне надо будет еще сначала подумать.
Я осталась стоять.
— Вот я Вам сейчас расскажу.
Непоздним вечером в дверь позвонили. Жена куда-то как раз отъехала, это себе тоже заметьте, и Руслан оставался в квартире один. Запахивая халат, он опять раскрывался, а Руслан его запахивал, теряя, оступаясь и ловя на ноги шлепанцы, пошел открывать. Он нарочно по дороге громко зевал, чтобы было еще естественнее, как будто только что встал с постели. Выстрелом далеко отбросило в прихожую. Так что Руслан, вероятно, даже не успел прежде увидеть, не то что рассмотреть стоящего перед ним мужчину. Что это был мужчина, следствие было уверено тоже.
Была восстановлена картина происшедшего. Не дожидаясь, когда дверь широко откроется, убийца просунул руку с пистолетом в образовавшуюся щель, приставил пистолет к груди Руслана, выстрелил, разнес Руслану грудь и легко побежал вниз по лестнице. Его (или ее) отступление даже нельзя было бы, видимо, назвать поспешным: квартира напротив пустовала, и преступник — или преступница — могли это знать. Сила выстрела, обожженные края раны и прочие признаки, в которых я все равно ничего не понимаю, позволили заключить, что выстрел произведен в упор.
Руслан бы еще долго пролежал перед остановившейся дверью до возвращения жены, если бы она, к счастью, если тут уместно это слово, не появилась минут через двадцать, то есть когда он был бы все равно уже мертв. Она, вернее — ее люди, потому что она, конечно, была неспособна, потрясена, поражена, ее обычная энергия парализована, так все потом говорили, вызвали милицию и скорую.
— Я была в театре, а Руслан не любил, никогда не ходил со мной, — объяснила Лариса.
— Это может кто-нибудь подтвердить?
— Конечно. Я же ходила не одна.
Также то, что выстрелили сразу, определили по разным признакам и приметам, в которых я не понимаю и поэтому не стала запоминать, по следам по обе стороны, по положению двери, по тому, как лежало тело, и т. д. Руслан и его убийца не задерживались, чтобы вступить в беседу, например, в какие-нибудь переговоры. Тут все сомнительно. Согласно официальной, то есть всеми принятой и неоспоримой, версии Руслан погиб из-за трагической ошибки.
На самом деле, конечно же, планировалось убийство не его, кому он нужен и чем мог помешать? а его супруги какими-то конкурентами, конечно, мафией, на которую мы всё у нас привыкли всегда валить и которую никто никогда не видел, и может быть, поэтому, может, ее и нет вовсе, я думаю, что это именно так. Как видите, я специально выясняла подробности и хорошо их знаю, иногда мне кажется, что я при этом была. Жена Руслана занималась бизнесом, что-то там продавала или строила, может быть, даже землю.
Да, в этом деле была еще одна странная, сначала показавшаяся загадочной и необъяснимой, потом, наоборот, с поразительной, какой-то успокаивающей легкостью объясненная и, наконец, ставшая ключом ко всему деталь. На Руслане, то есть уже на его трупе, конечно, был простенький, отчасти несколько грубоватый, но, учитывая плохое освещение, весьма эффективный грим: под носом приклеены чапаевские усики, а к подбородку — совершенно дурацкая и не подходящая к усам бородка клинышком. Он лежал совершенно голый, халат распахнулся, обнажил, распался, сполз по бокам прекрасного тела, с огромной дырой посередине груди, и этот грим!
Бороду поспешно отнесли на счет любви к розыгрышам и переодеваниям, на счет его часто лишенного вкуса, что так обыкновенно для поэтов, юмора. Святочный вид предназначался Ларисе, он думал, это она звонит. Как вы могли догадаться, я на нее первую подумала.
На нее вообще многое указывало. Конечно, я была далека от того, чтобы считать, что она спустила курок. Но могла кого-то послать. Тогда я и не подозревала, насколько близка к истине, хотя все происходило и не совсем так, как потом выяснилось, как я сперва думала и с чем мне теперь было бы жаль расставаться.
Для нее же — халат, зевки перед дверью, которые она должна была слышать, и шлепанцы, как будто он тут живет и хозяин. В этом было что-то принципиальное, или провинциальное, если хотите, какой-то вызов, обида, например.
Пока она рассказывала, по видимости, равнодушно, я не спускала с нее глаз, пытаясь проникнуть в то, что делается за ее безмятежным крепколобым лицом. Она очень переживает, даже страдает, но только виду не подает, сделала я наконец неприятно поразивший меня вывод.
Например, то, что она, это с ее-то возможностями, не то что у меня, оставила расследование милиции. Возможно, потому, что не была в нем заинтересована, не хотела его или прямо боялась. Конечно, я не могла бы ничего доказать, еще не располагая фактами. И могла сослаться разве что на одну интуицию да на некоторые обмолвки или, наоборот, недоговоренности Руслана, о которых сейчас же вспомнила, как только узнала о случившемся. Но кто и когда всерьез относится к интуиции. А теперь все это приходилось менять и думать заново.
— А теперь спрашивайте.
— Мне бы хотелось сначала немного подумать, — почти просительно повторила я, очнувшись. — Вы не возражаете, если я еще приду?
— Конечно, нет, напротив. Приходите, конечно, когда что надумаете, мне будет интересно, что у Вас получилось. Я распоряжусь, чтобы Вас без разговоров пропускали.
— А если я приду не одна?
Она, кажется, была удивлена и немного встревожена, что было мне приятно.
— А Вы уверены, что это разумно, посвящать в наши дела еще кого-нибудь? Впрочем, как считаете нужным. Бек! — позвала она. — Войди!
Я отметила про себя это ее "наши дела".
Он возник сейчас же, за моей спиной открыв дверь, как будто стоял за ней и ждал, и я оглянулась. Мой провожатый оказался гладко, до блеска, выбрит, его череп обнаруживал идеальную форму, если б у меня была такая, я тоже так носила, а глаза — узкие и далеко расставленные.
— Посмотри на нее и запомни. Если она еще придет, сейчас же проводи ко мне. Одна или в компании.
Он кивнул.
— Пошел вон. Что-нибудь еще? Я буду ждать.
Когда Бек, закрыв за мной, вернулся в комнату, она задумчиво перебирала полу халата, длинное полное бедро показывалось. На него-то Бек сейчас же и уставился.
— Ты как следует запомнил эту женщину? Не знаю, как у нее пойдет. Если проявит излишнее рвение. Я знаю таких, не остановятся, раз начав. Ты ее должен суметь узнать в любом виде. Тебе ее придется убрать, ты меня понял? Тогда иди ко мне.
— Что так долго? Я уж начинал волноваться.
— И был прав.
— Но ты их видела, видела? Тебе удалось (получилось) увидеть?
— Да. Один — верзила, совершенно бритый, Беком зовут. А она — стриженая ведьма.
Мне хотелось бы его помучить, чтобы он приставал, выспрашивал, а я как будто неохотно ему отвечаю. Даже, войдя, прошлась сначала по комнате. Но сразу не выдержала и стала рассказывать.
— Это еще не все, их должно быть больше. Тебе придется туда еще раз, чтобы меня свозить.
— Я знаю.
— Потому что я должен сам всех увидеть.
— Конечно, иначе зачем бы я тебя втянула. Но нам обоим надо себя так настраивать, что это может быть опасно. Чтобы не было никаких неожиданностей. Такие люди.
— Смотри. Не бойся ничего, смотри, как я тут себе сделал. Я сумею тебя защитить. — Он протянул, как будто погрозил, мне кулачок и провел пальцем по его костяшкам. — Знаешь, какой теперь удар? Я, когда сижу у себя и работаю, пишу или просто читаю, то от нечего делать вот уже много лет бью этим местом по ребру стола. Теперь очень твердые. Никому не советую.
Он вскочил и теперь стоял передо мной слишком близко. Отчасти машинально, знаете, когда отмахиваешься от неожиданного нападения, отчасти в шутку толкнула его руку, а он оступился, сплетая ноги, хватаясь и сдвигая кресло.
— Это была шутка, — сказал Руслан, задыхаясь и устраиваясь обратно, — я же все понимаю. Но я захватил и кое-что более существенное.
Он достал из сумки газетный сверток, развернул и протянул мне в ладонях показавшийся огромным пистолет. Я все равно в них ничего не понимаю.
— Умеешь пользоваться?
Я покачала головой, не решаясь взять в руки.
— А ты?
— Наверное, конечно. Только раньше не приходилось никогда.
Тоже хорошо. Нет, не такой я представляла себе помощь со стороны мужчины. Он аккуратно завернул и спрятал удивительный механизм.
Но я ведь и заранее знала, и не рассчитывала. Мне просто нужно было, чтобы он всегда присутствовал и всюду меня сопровождал, куда бы я ни направилась. Типа свидетеля. Для меня это было очень важно.
— Извини, что я тебя втянула. Буду чувствовать себя теперь виноватой.
— Почему ты меня, а не я? — очень мило, как всегда, обиделся малыш, что было мне приятно и всегда с ним примиряло. — Это же я сам, мне самому очень нужно.
— Об этом я тоже хотела поговорить.
Он смотрел на меня, изображая собой вопрос, что ему очень шло. Когда говорил, то подавался вперед, а заканчивая фразу, откатывался на горбе. Что делало его совершенно похожим на перекатывающуюся в кресле луковичку. На время расследования мы договорились перейти с ним на "ты".
— Я бы хотела, прежде чем приступить ко всему этому, сперва выяснить, зачем это тебе. Так и мне будет спокойнее. Чтобы не возникало неожиданностей. И лучше друг друга понимать. А потом, если хочешь, я скажу, зачем — мне.
Он молчал. Мне с самого начала казалось, что об этом деле он знает больше моего.
— Может быть, потому, что он немного меня презирал, мне казалось. Тогда найдя его убийц — это же было бы лучшим способом ему отплатить, как ты считаешь? С тех пор я чувствую себя как будто связанным каким-то честным словом.
— А я думала, что тут дело в имени. Когда он погиб, ты должен чувствовать себя очень одиноким.
Он засмеялся.
— Или свободным.
— Нет. То было два Руслана, один большой, другой — маленький. А теперь только ты остался.
— Я его мало знал. Никогда не был особенно близок, относился же скорее плохо, чем хорошо.
Он говорил задумчиво. Он меня не спросил, зачем — мне, а сама я не сказала.
— И не ты один, — заметила сидящая напротив меня немолодая некрасивая маленькая женщина, желтокожая от частой мелочи пигментных пятен и с узкоглазым нерусским лицом. — Я слышала, как о нем отзывались очень зло. Даже сейчас, когда его нет.
— Но он же сам виноват. Он себя вел так.
— А мне он всегда нравился. И стихи его, и проза, когда он стал ее писать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23