электрический полотенцесушитель с терморегулятором купить для ванной
— Ну ладно. Поехали. Я не хотел показаться грубым. — Мы подошли к его «мерседесу». — Где вы живете?— В Западном Лос-Анджелесе, но мне нужно не домой. Моя машина в Вудлэнд-Хиллз.— Там, где живет эта девушка Себастьян, да?— Да.— А что с нею? Шизофреничка?— Пытаюсь выяснить.— Желаю вам успеха. Простите, что я немного вспылил минуту назад. Рад подвезти вас. Но эта их усадьба вызывает у меня неприятные ассоциации.Словно надеясь навсегда избавиться от них, оставив позади, он с ревом запустил мощный двигатель «мерседеса». Взяв с места в карьер, мы вихрем пронеслись по берегу озера, дамбе и длинному зигзагообразному спуску к воротам, у которых Марбург резко нажал на педаль, и со скрежетом тормозов машина замерла как вкопанная.— Отлично, — заметил я. — Заслужили медаль за храбрость и отвагу, проявленную в боевых вылетах.— Извиняюсь, если напугал вас.— У меня было два нелегких денечка. Надеялся, что хоть сегодня переведу дух.— Я же извинился.К скоростному шоссе, идущему по побережью, Марбург ехал спокойнее, затем повернул на север. У каньона Малибу он опять свернул в сторону от океана. Через несколько минут мы ехали в окружении гор.Я сказал, что эти горы можно было бы красиво написать.Марбург не согласился:— Нет. Все, что можно красиво написать, будет плохо выглядеть на полотне. Все живописное уже изображено. Нужно делать что-то новое. Красота — трудна, как кто-то выразился.— Например, та картина Клее в галерее?— Да. Я посоветовал Стивену купить Клее десять лет назад. — Он добавил: — Стивену нужно советовать. Вкус у него ужасный. На все.— И на женщин?Марбург простонал:— Бедная Герда. Когда он привез ее из Германии, она думала, что станет здесь жить la vie en rose Здесь — осыпанная розами — франц.
. Но пробуждение было отрезвляющим. Они живут, как отшельники: никогда никуда не ездят, никогда ни с кем не встречаются.— Почему?— Думаю, он напуган, напуган жизнью. Деньги оказывают такое воздействие на некоторых. Ну, и потом, конечно, то, что случилось с его отцом. Странно, но все эти пятнадцать лет Стивен ведет себя так, словно то же самое должно случиться и с ним. И вот, почти случилось.— Почти.— У вас богатый опыт, мистер Арчер. Возможно ли, чтобы люди сами навлекали беду на свою голову? Знаете, принимая положение, делающее их уязвимыми именно для такой беды?— Интересная мысль.— Вы не ответили на мой вопрос.— Задайте мне его лучше, когда я закончу это дело.Он бросил на меня быстрый испуганный взгляд, и «мерседес» чуть было не съехал с шоссе. Марбург сосредоточил внимание на управлении машиной, снизив скорость, и через минуту сказал:— Я думал, что вы его уже закончили.— Но ведь Спэннер еще на свободе, и несколько убийств остаются нераскрытыми.— Несколько?Я не ответил. Мы проезжали мимо колонии для условно осужденных, расположенной слева от шоссе. Марбург опасливо посмотрел на здания, словно я обманом хотел заключить его под стражу.— Вы сказали «несколько убийств»?— По крайней мере, еще два, кроме убийства Марка Хэккета.Марбург опять внимательнее повел машину, пока колония не скрылась из виду, и найдя место, где можно было свернуть, он съехал с дороги и остановился.— Что за убийства?— Первое — женщины по имени Лорел Смит. Владелицы небольшого жилого дома в Пасифик Пэлисейдс. Ее избили до смерти позавчера.— Я читал о ней в утренней «Таймс». Полиция считает, это дело рук какого-то садиста, который даже не знал ее.— Я так не думаю. Когда-то Лорел Смит была замужем за неким Джаспером Блевинсом. Он погиб под колесами поезда пятнадцать лет назад, всего несколько дней спустя после того, как был убит Марк Хэккет. Как я сумел установить, Лорел Смит и Джаспер Блевинс были родителями Дэви. Считаю, что все эти преступления, включая и похищение Стивена, связаны.Сидя без движения, лишь барабаня пальцами по рулю, Марбург производил впечатление человека, лихорадочно раздумывающего, как выкрутиться из сложившейся ситуации. Глаза наши встретились, как раз когда он метнул в мою сторону неосторожный взгляд, словно окутав меня мраком.— Либо я — параноик, либо вы меня в чем-то обвиняете.— Может, и обвиняю. Но тогда в чем?— Это не смешно, — обиженно произнес он. — Уже не в первый раз меня обвиняют в том, чего я не совершал. Когда был убит Марк, в полиции со мной не церемонились. Привезли в отделение и допрашивали почти всю ночь. У меня было стопроцентное алиби, но им-то казалось, что это дело яснее ясного, такой, знаете ли, банальный любовный треугольник. Я не отрицаю, да и тогда не отрицал, что Рут и я были очень близки, я и сейчас страстно обожаю ее, — сказал он довольно небрежным тоном. — Но ведь она планировала развестись с Марком.— И выйти замуж за вас?— И выйти замуж за меня. Так что от смерти Марка я ничего не выгадывал.— Зато Рут — да.— И она тоже — нет. Он оставил ей лишь минимум, ниже которого нельзя по закону. Марк изменил из-за меня завещание незадолго перед своей гибелью и оставил почти все свое состояние Стивену. Во всяком случае, у Рут, так же как и у меня, было стопроцентное алиби, поэтому ваши обвинения в наш с нею адрес я отвергаю.Однако в гневе Марбурга не было подлинно сильного чувства. Как и его страсть, этот гнев принадлежал к той части его личности, которую он продал за деньги. За моей реакцией он наблюдал внимательно, подобно адвокату, нанятому им для самого себя.— Расскажите мне об этом алиби. Просто любопытства ради.— Я не обязан, но расскажу. Охотно. Когда Марк был убит, Рут и я ужинали с друзьями в Монтесито. Был званый дружеский вечер, более двадцати приглашенных.— Почему же полиция не поверила в ваше алиби?— Они поверили, когда выехали на место с проверкой. Но это было лишь на следующий день. Им хотелось, чтобы преступником оказался я, ход их мыслей мне был ясен. Обвинять Рут непосредственно они боялись, но рассчитывали выйти на нее через меня.— На чьей стороне был Стивен?— К тому времени он уже несколько лет находился за границей. Когда убили отца, он был в Лондоне, изучал экономику. В то время я даже не был с ним знаком. Но он очень любил отца, и смерть Марка явилась для него тяжелым ударом. У него был нервный срыв, он буквально рыдал во время телефонного разговора. За все время, что я его знаю, это было, пожалуй, последним проявлением живого человеческого чувства с его стороны.— Когда это было?— Рут позвонила ему сразу же после того, как Луп сообщил ей по телефону об убийстве, когда мы еще сидели у ее друзей в Монтесито. По правде говоря, разговор с Лондоном для нее заказывал я и слышал его весь — она сняла трубку в другой комнате. Эта весть буквально подкосила его. Если откровенно, мне было его очень жаль.— А как он отнесся к вам?— Думаю, в то время он даже не подозревал о моем существовании. А после этого я почти на год уехал. Эта идея пришла в голову Рут, и идея, надо сказать, неплохая.— Почему? Потому что Рут зависит от Стивена в финансовом отношении?— Возможно, это сыграло свою роль. Но дело в том, что она очень любит его. Ей хотелось устроить свою жизнь так, чтобы иметь при себе нас обоих, и она сделала это. — Марбург говорил о своей жене так, словно она являлась некоей природной силой или демиургом, всесильным божеством. — Она дала мне... ну, что-то вроде именной стипендии в Сан-Мигель де Альенде. Буквально через несколько минут после того, как Стивен прилетел из Лондона, я улетал в Мехико. Рут не хотела, чтобы мы встречались в аэропорту, но я мельком увидел Стивена, когда он вышел из самолета. В то время он далеко не так тщательно соблюдал условности. Носил бороду и усы, отпускал длинные волосы. К тому времени, когда я наконец познакомился с ним, он уже успел закостенеть: деньги старят человека.— И сколько времени вы отсутствовали?— Почти год, как я сказал. Фактически, за этот год я и сформировался как художник. До этого у меня вообще не было приличного образования, я не рисовал с модели, не имел возможности общаться с настоящими живописцами. В Мексике я полюбил свет и цвета. И научился передавать их на полотне. — Сейчас со мною говорила та часть Марбурга, которая принадлежала ему самому. — Из любителя я стал художником-профессионалом. И эту возможность мне предоставила Рут.— А чем вы занимались до того, как стали художником?— Я был чертежником геологического отдела. Работал в одной нефтяной компании. Скучное было занятие.— "Корпус Кристи Нефть и Газ"?— Да, верно. Я работал у Марка Хэккета. Там и познакомился с Рут. — Он помолчал и в отчаянии опустил голову. — Значит, вы подозреваете меня и проводили расследование?Вместо ответа я задал ему еще один вопрос:— Как вы ладите со Стивеном?— Прекрасно. Идем каждый своим путем.— Позавчера вы сказали, что было бы здорово, если бы он вообще не вернулся. И добавили, что тогда его коллекция картин перешла бы к вам.— Это шутка. Вы что, черного юмора не понимаете?Я ничего не ответил, и он посмотрел мне прямо в глаза:— Надеюсь, вы не считаете, что я имею хоть малейшее отношение к тому, что приключилось со Стивеном?Я так и не стал отвечать ему. Весь остаток пути до Вудлэнд-Хиллз он дулся на меня. Глава 26 Зайдя в дешевый ресторанчик на бульваре Вентура, я заказал не вполне обычное для завтрака блюдо — бифштекс. Затем я взял со стоянки свою машину и поехал вверх по склону, туда, где жили Себастьяны.Была суббота, поэтому даже в такую рань на лужайках для игры в гольф тут и там уже собрались игроки. Не доезжая до дома Себастьянов, я обратил внимание на почтовый ящик у соседнего дома с фамилией «Генслер». И постучал в дверь.Мне открыл светловолосый мужчина лет сорока. Его взгляд, встревоженный и чего-то опасающийся, еще сильнее оттенялся голубыми навыкате глазами и почти полным отсутствием бровей.Я сказал, кто я, и спросил, могу ли видеть Хэйди.— Дочери нет дома.— Когда она вернется?— Точно не скажу. Я отправил ее в город к родственникам.— Вам не следовало этого делать, мистер Генслер. Люди из отдела по работе с трудными подростками наверняка захотят побеседовать с нею.— Не понимаю, зачем.— Она — свидетель.Лицо и даже шея у него побагровели.— Никакой она не свидетель. Хэйди — порядочная чистая девочка. С дочерью Себастьянов она знакома только потому, что мы случайно живем на одной улице.— Быть свидетелем — не позорно, — сказал я. — Или даже знать, что кто-то попал в беду.Вместо ответа Генслер резко захлопнул дверь прямо у меня перед носом. Я проехал вверх, к дому Себастьянов, полагая, что Хэйди, должно быть, сказала отцу что-то такое, что перепугало его.Перед домом стоял «лендровер» доктора Джеффри. Когда Бернис Себастьян впустила меня, по ее лицу я понял, что случилось еще какое-то несчастье. Ее лицо осунулось настолько, что скулы, и без того обтянутые кожей, обозначились еще резче, а запавшие глаза метались, словно два тусклых огонька, мерцающие в темноте.— Что стряслось?— Сэнди покушалась на самоубийство. Спрятала одно лезвие отца в своей собаке.— В собаке?— В своем плюшевом спаниеле. Бритву, наверное, взяла, когда была в ванной. Пыталась вскрыть вены на запястье. Хорошо, что я стояла и слушала за дверью. Услышала, как она вскрикнула, и успела остановить ее, пока она не разрезала себе руку слишком глубоко.— Она сказала, почему сделала это?— Сказала, что не имеет права жить, что она — ужасный человек.— Это на самом деле так?— Нет.— Вы объяснили ей это?— Нет, я не знала, что надо говорить.— Когда это случилось?— Только что. Доктор еще у нее. Извините, пожалуйста.Дочь была ее, но дело вел я. Пройдя за нею до двери комнаты Сэнди, я заглянул внутрь. Девушка сидела на краю кровати с забинтованным левым запястьем. На пижаме были видны пятна крови. За прошедшую ночь внешность ее как-то особенно изменилась. Глаза приобрели более темный оттенок. У рта появилась жесткая складка. Сейчас она была не слишком красивой.Отец сидел на кровати, неестественно держа ее за руку. Рядом стоял доктор Джеффри и говорил, обращаясь к ним обоим, что Сэнди нужно положить в больницу.— Рекомендую психиатрическую клинику в Уэствуде.— Это не безумно дорого? — спросил Себастьян.— Не дороже, чем в других больницах. Хорошее психиатрическое лечение всегда недешево.Весь сникнув, Себастьян покачал головой.— Не знаю, как буду расплачиваться за это. Я сделал все, что мог, чтобы занять денег для внесения залога.Сэнди тяжело подняла веки. Покусывая губы, она сказала:— Пусть меня посадят в тюрьму. Это ничего не будет стоить.— Нет, — ответила мать. — Мы продадим дом.— Только не сейчас, — встрепенулся Себастьян. — На нынешнем рынке мы не вернем даже своих денег.Дочь вырвала у него свою руку.— Ну почему вы не дали мне умереть? Это решило бы все проблемы!— Случай тяжелый, — констатировал Джеффри. — Я вызову «скорую».Себастьян поднялся.— Позвольте, я ее отвезу. За «скорую» надо платить.— Простите, но в таких обстоятельствах необходима «скорая».Я прошел за Джеффри в кабинет, где стоял телефон. Он позвонил и положил трубку.— Да? — он жестко и вопрошающе посмотрел на меня.— Насколько серьезно она больна?— Не знаю. Очевидно, у нее было какое-то потрясение. Но я не специалист по психиатрии. Поэтому я хочу немедленно направить ее к психиатру. Необходимо обеспечить ее безопасность.— Думаете, она опять будет покушаться?— Мы должны исходить из такого предположения. Я бы сказал, весьма вероятно, что будет. Она говорила мне, что планировала сделать это над собой уже несколько месяцев. Этим летом она принимала ЛСД, и у нее была плохая реакция. Последствия сказываются до сих пор.— Она сама вам сказала?— Да. Именно этим можно объяснить ее личностные изменения за последние месяцы. Для этого достаточно одной дозы если она неверно подействует на организм. Сэнди утверждает, что больше она не принимала — только одну дозу в кусочке сахара.— Она сказала вам, где взяла его?— Нет. Очевидно, кого-то выгораживает.Я достал кусочки сахара, взятые на кухне Лупа, и протянул один из них Джеффри.— Этот почти наверняка оттуда же. Вы можете отдать его на анализ?— Буду рад сделать это. Где вы нашли его?— В квартире Лупа Риверы. Того самого, кого она ударила позавчера по голове. Если я сумею доказать, что он давал ей ЛСД.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
. Но пробуждение было отрезвляющим. Они живут, как отшельники: никогда никуда не ездят, никогда ни с кем не встречаются.— Почему?— Думаю, он напуган, напуган жизнью. Деньги оказывают такое воздействие на некоторых. Ну, и потом, конечно, то, что случилось с его отцом. Странно, но все эти пятнадцать лет Стивен ведет себя так, словно то же самое должно случиться и с ним. И вот, почти случилось.— Почти.— У вас богатый опыт, мистер Арчер. Возможно ли, чтобы люди сами навлекали беду на свою голову? Знаете, принимая положение, делающее их уязвимыми именно для такой беды?— Интересная мысль.— Вы не ответили на мой вопрос.— Задайте мне его лучше, когда я закончу это дело.Он бросил на меня быстрый испуганный взгляд, и «мерседес» чуть было не съехал с шоссе. Марбург сосредоточил внимание на управлении машиной, снизив скорость, и через минуту сказал:— Я думал, что вы его уже закончили.— Но ведь Спэннер еще на свободе, и несколько убийств остаются нераскрытыми.— Несколько?Я не ответил. Мы проезжали мимо колонии для условно осужденных, расположенной слева от шоссе. Марбург опасливо посмотрел на здания, словно я обманом хотел заключить его под стражу.— Вы сказали «несколько убийств»?— По крайней мере, еще два, кроме убийства Марка Хэккета.Марбург опять внимательнее повел машину, пока колония не скрылась из виду, и найдя место, где можно было свернуть, он съехал с дороги и остановился.— Что за убийства?— Первое — женщины по имени Лорел Смит. Владелицы небольшого жилого дома в Пасифик Пэлисейдс. Ее избили до смерти позавчера.— Я читал о ней в утренней «Таймс». Полиция считает, это дело рук какого-то садиста, который даже не знал ее.— Я так не думаю. Когда-то Лорел Смит была замужем за неким Джаспером Блевинсом. Он погиб под колесами поезда пятнадцать лет назад, всего несколько дней спустя после того, как был убит Марк Хэккет. Как я сумел установить, Лорел Смит и Джаспер Блевинс были родителями Дэви. Считаю, что все эти преступления, включая и похищение Стивена, связаны.Сидя без движения, лишь барабаня пальцами по рулю, Марбург производил впечатление человека, лихорадочно раздумывающего, как выкрутиться из сложившейся ситуации. Глаза наши встретились, как раз когда он метнул в мою сторону неосторожный взгляд, словно окутав меня мраком.— Либо я — параноик, либо вы меня в чем-то обвиняете.— Может, и обвиняю. Но тогда в чем?— Это не смешно, — обиженно произнес он. — Уже не в первый раз меня обвиняют в том, чего я не совершал. Когда был убит Марк, в полиции со мной не церемонились. Привезли в отделение и допрашивали почти всю ночь. У меня было стопроцентное алиби, но им-то казалось, что это дело яснее ясного, такой, знаете ли, банальный любовный треугольник. Я не отрицаю, да и тогда не отрицал, что Рут и я были очень близки, я и сейчас страстно обожаю ее, — сказал он довольно небрежным тоном. — Но ведь она планировала развестись с Марком.— И выйти замуж за вас?— И выйти замуж за меня. Так что от смерти Марка я ничего не выгадывал.— Зато Рут — да.— И она тоже — нет. Он оставил ей лишь минимум, ниже которого нельзя по закону. Марк изменил из-за меня завещание незадолго перед своей гибелью и оставил почти все свое состояние Стивену. Во всяком случае, у Рут, так же как и у меня, было стопроцентное алиби, поэтому ваши обвинения в наш с нею адрес я отвергаю.Однако в гневе Марбурга не было подлинно сильного чувства. Как и его страсть, этот гнев принадлежал к той части его личности, которую он продал за деньги. За моей реакцией он наблюдал внимательно, подобно адвокату, нанятому им для самого себя.— Расскажите мне об этом алиби. Просто любопытства ради.— Я не обязан, но расскажу. Охотно. Когда Марк был убит, Рут и я ужинали с друзьями в Монтесито. Был званый дружеский вечер, более двадцати приглашенных.— Почему же полиция не поверила в ваше алиби?— Они поверили, когда выехали на место с проверкой. Но это было лишь на следующий день. Им хотелось, чтобы преступником оказался я, ход их мыслей мне был ясен. Обвинять Рут непосредственно они боялись, но рассчитывали выйти на нее через меня.— На чьей стороне был Стивен?— К тому времени он уже несколько лет находился за границей. Когда убили отца, он был в Лондоне, изучал экономику. В то время я даже не был с ним знаком. Но он очень любил отца, и смерть Марка явилась для него тяжелым ударом. У него был нервный срыв, он буквально рыдал во время телефонного разговора. За все время, что я его знаю, это было, пожалуй, последним проявлением живого человеческого чувства с его стороны.— Когда это было?— Рут позвонила ему сразу же после того, как Луп сообщил ей по телефону об убийстве, когда мы еще сидели у ее друзей в Монтесито. По правде говоря, разговор с Лондоном для нее заказывал я и слышал его весь — она сняла трубку в другой комнате. Эта весть буквально подкосила его. Если откровенно, мне было его очень жаль.— А как он отнесся к вам?— Думаю, в то время он даже не подозревал о моем существовании. А после этого я почти на год уехал. Эта идея пришла в голову Рут, и идея, надо сказать, неплохая.— Почему? Потому что Рут зависит от Стивена в финансовом отношении?— Возможно, это сыграло свою роль. Но дело в том, что она очень любит его. Ей хотелось устроить свою жизнь так, чтобы иметь при себе нас обоих, и она сделала это. — Марбург говорил о своей жене так, словно она являлась некоей природной силой или демиургом, всесильным божеством. — Она дала мне... ну, что-то вроде именной стипендии в Сан-Мигель де Альенде. Буквально через несколько минут после того, как Стивен прилетел из Лондона, я улетал в Мехико. Рут не хотела, чтобы мы встречались в аэропорту, но я мельком увидел Стивена, когда он вышел из самолета. В то время он далеко не так тщательно соблюдал условности. Носил бороду и усы, отпускал длинные волосы. К тому времени, когда я наконец познакомился с ним, он уже успел закостенеть: деньги старят человека.— И сколько времени вы отсутствовали?— Почти год, как я сказал. Фактически, за этот год я и сформировался как художник. До этого у меня вообще не было приличного образования, я не рисовал с модели, не имел возможности общаться с настоящими живописцами. В Мексике я полюбил свет и цвета. И научился передавать их на полотне. — Сейчас со мною говорила та часть Марбурга, которая принадлежала ему самому. — Из любителя я стал художником-профессионалом. И эту возможность мне предоставила Рут.— А чем вы занимались до того, как стали художником?— Я был чертежником геологического отдела. Работал в одной нефтяной компании. Скучное было занятие.— "Корпус Кристи Нефть и Газ"?— Да, верно. Я работал у Марка Хэккета. Там и познакомился с Рут. — Он помолчал и в отчаянии опустил голову. — Значит, вы подозреваете меня и проводили расследование?Вместо ответа я задал ему еще один вопрос:— Как вы ладите со Стивеном?— Прекрасно. Идем каждый своим путем.— Позавчера вы сказали, что было бы здорово, если бы он вообще не вернулся. И добавили, что тогда его коллекция картин перешла бы к вам.— Это шутка. Вы что, черного юмора не понимаете?Я ничего не ответил, и он посмотрел мне прямо в глаза:— Надеюсь, вы не считаете, что я имею хоть малейшее отношение к тому, что приключилось со Стивеном?Я так и не стал отвечать ему. Весь остаток пути до Вудлэнд-Хиллз он дулся на меня. Глава 26 Зайдя в дешевый ресторанчик на бульваре Вентура, я заказал не вполне обычное для завтрака блюдо — бифштекс. Затем я взял со стоянки свою машину и поехал вверх по склону, туда, где жили Себастьяны.Была суббота, поэтому даже в такую рань на лужайках для игры в гольф тут и там уже собрались игроки. Не доезжая до дома Себастьянов, я обратил внимание на почтовый ящик у соседнего дома с фамилией «Генслер». И постучал в дверь.Мне открыл светловолосый мужчина лет сорока. Его взгляд, встревоженный и чего-то опасающийся, еще сильнее оттенялся голубыми навыкате глазами и почти полным отсутствием бровей.Я сказал, кто я, и спросил, могу ли видеть Хэйди.— Дочери нет дома.— Когда она вернется?— Точно не скажу. Я отправил ее в город к родственникам.— Вам не следовало этого делать, мистер Генслер. Люди из отдела по работе с трудными подростками наверняка захотят побеседовать с нею.— Не понимаю, зачем.— Она — свидетель.Лицо и даже шея у него побагровели.— Никакой она не свидетель. Хэйди — порядочная чистая девочка. С дочерью Себастьянов она знакома только потому, что мы случайно живем на одной улице.— Быть свидетелем — не позорно, — сказал я. — Или даже знать, что кто-то попал в беду.Вместо ответа Генслер резко захлопнул дверь прямо у меня перед носом. Я проехал вверх, к дому Себастьянов, полагая, что Хэйди, должно быть, сказала отцу что-то такое, что перепугало его.Перед домом стоял «лендровер» доктора Джеффри. Когда Бернис Себастьян впустила меня, по ее лицу я понял, что случилось еще какое-то несчастье. Ее лицо осунулось настолько, что скулы, и без того обтянутые кожей, обозначились еще резче, а запавшие глаза метались, словно два тусклых огонька, мерцающие в темноте.— Что стряслось?— Сэнди покушалась на самоубийство. Спрятала одно лезвие отца в своей собаке.— В собаке?— В своем плюшевом спаниеле. Бритву, наверное, взяла, когда была в ванной. Пыталась вскрыть вены на запястье. Хорошо, что я стояла и слушала за дверью. Услышала, как она вскрикнула, и успела остановить ее, пока она не разрезала себе руку слишком глубоко.— Она сказала, почему сделала это?— Сказала, что не имеет права жить, что она — ужасный человек.— Это на самом деле так?— Нет.— Вы объяснили ей это?— Нет, я не знала, что надо говорить.— Когда это случилось?— Только что. Доктор еще у нее. Извините, пожалуйста.Дочь была ее, но дело вел я. Пройдя за нею до двери комнаты Сэнди, я заглянул внутрь. Девушка сидела на краю кровати с забинтованным левым запястьем. На пижаме были видны пятна крови. За прошедшую ночь внешность ее как-то особенно изменилась. Глаза приобрели более темный оттенок. У рта появилась жесткая складка. Сейчас она была не слишком красивой.Отец сидел на кровати, неестественно держа ее за руку. Рядом стоял доктор Джеффри и говорил, обращаясь к ним обоим, что Сэнди нужно положить в больницу.— Рекомендую психиатрическую клинику в Уэствуде.— Это не безумно дорого? — спросил Себастьян.— Не дороже, чем в других больницах. Хорошее психиатрическое лечение всегда недешево.Весь сникнув, Себастьян покачал головой.— Не знаю, как буду расплачиваться за это. Я сделал все, что мог, чтобы занять денег для внесения залога.Сэнди тяжело подняла веки. Покусывая губы, она сказала:— Пусть меня посадят в тюрьму. Это ничего не будет стоить.— Нет, — ответила мать. — Мы продадим дом.— Только не сейчас, — встрепенулся Себастьян. — На нынешнем рынке мы не вернем даже своих денег.Дочь вырвала у него свою руку.— Ну почему вы не дали мне умереть? Это решило бы все проблемы!— Случай тяжелый, — констатировал Джеффри. — Я вызову «скорую».Себастьян поднялся.— Позвольте, я ее отвезу. За «скорую» надо платить.— Простите, но в таких обстоятельствах необходима «скорая».Я прошел за Джеффри в кабинет, где стоял телефон. Он позвонил и положил трубку.— Да? — он жестко и вопрошающе посмотрел на меня.— Насколько серьезно она больна?— Не знаю. Очевидно, у нее было какое-то потрясение. Но я не специалист по психиатрии. Поэтому я хочу немедленно направить ее к психиатру. Необходимо обеспечить ее безопасность.— Думаете, она опять будет покушаться?— Мы должны исходить из такого предположения. Я бы сказал, весьма вероятно, что будет. Она говорила мне, что планировала сделать это над собой уже несколько месяцев. Этим летом она принимала ЛСД, и у нее была плохая реакция. Последствия сказываются до сих пор.— Она сама вам сказала?— Да. Именно этим можно объяснить ее личностные изменения за последние месяцы. Для этого достаточно одной дозы если она неверно подействует на организм. Сэнди утверждает, что больше она не принимала — только одну дозу в кусочке сахара.— Она сказала вам, где взяла его?— Нет. Очевидно, кого-то выгораживает.Я достал кусочки сахара, взятые на кухне Лупа, и протянул один из них Джеффри.— Этот почти наверняка оттуда же. Вы можете отдать его на анализ?— Буду рад сделать это. Где вы нашли его?— В квартире Лупа Риверы. Того самого, кого она ударила позавчера по голове. Если я сумею доказать, что он давал ей ЛСД.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29