https://wodolei.ru/catalog/vanni/iz-kamnya/
Уж как я своих детей любила… — растрогавшись от воспоминаний настолько, что детсад-шестидневка из головы напрочь вылетел, начала увещевать Анна, но Мура недослушала знакомую песню:
— Нет, мама, — отвергла непутевая дочь добрый материнский совет. — Я так любить не сумею.
Никакие доктораты в Муриных мечтах о будущем не вырисовывались. Еще в Иерусалиме, после того, как Мура согласилась выйти за Сергея и переехать в Висконсин, штат десяти тысяч озер, и до того, как это осуществилось, она провела не одну бессонную ночь, воображая себе свою предстоящую жизнь. В своих мечтах Мура, одетая в длинное цветастое ситцевое платье, босая, хлопотала по хозяйству в просторной солнечной уютной кухне с дощатым полом. Вокруг ее подола вертелись маленькая толстая девочка и большая добрая овчарка. Похлопотав, Мура брала ребенка на руки, выходила из распахнутой настежь двери на порог и, сопровождаемая верной собакой, брела через сосновый лесок на берег озера, у которого стоял их дом, и с деревянного пирса, подобно Асоль, долго махала рукой и зазывала лодку с рыбачившим Сергеем и их сынишкой. Лодка, поскрипывая уключинами, выплывала из клубящегося над водой тумана, и вся семья вместе, как и каждый вечер, разводила на берегу озера огромный костер, жарила на нем пойманную рыбу, Мура с Сергеем пили вино и смеялись, а дети шалили и бросали палки в костер…
В соответствии с этими, выношенными еще на исторической родине представлениями о своей будущей жизни, Мурка и начала поиски недвижимости, и один из домов в хорошем районе рядом с озером Мичиган сразу ей понравился. Договорившись с продающим его маклером, она поехала посмотреть на поместье. Стоял месяц март, сад вокруг дома был голым, с черно-серыми пятнами снега, сквозь ветви сирени на горизонте виднелось озеро. И сам дом, — барский, невероятно основательный, хоть и требовавший капитального ремонта, и местоположение — от озера отделяли только парк и шоссе — Мурке понравились до чрезвычайности. Но после того, как она, задыхаясь, обошла все 12 комнат, посредник объяснил ей, что на дом уже имеются покупатели, и они уже сделали финансовое предложение, которое называлось «офер», и «офер» этот уже был принят. На вопрос Муры — зачем же тогда он все-таки потащил ее сюда? — он терпеливо объяснил иностранке, что она может сделать второе предложение, поскольку первое, хоть и обязывало юридически обе стороны, было обставлено столь многими условиями, что оставляло возможности пойти на попятный.
На следующий день Гринберги приехали вдвоем, и снова обошли все этажи и все помещения. Тут же на месте вдохновенно сочинили собственный «офер», в надежде соблазнить корыстолюбивых продавцов переметнуться к ним. В мучительном ожидании ответа они водили всех своих знакомых любоваться домом снаружи. Знакомые одобряли и поздравляли. Потом пришел отказ. Посредник намекнул, что офер можно улучшить, но в Мурке взыграла израильская гордость, и она решила, что попытка стравления двух покупателей — настоящее вымогательство, на которые не поддастся бывший израильский офицер, и с болью в сердце отказалась от дома. Следом за ним нашелся другой, тоже замечательный, кирпичный, со старым запущенным садом с туевой аллеей, такими непривычно российскими в этой стране открытых подстриженных газонов, но стоил он совершенно запредельные деньги, и пока вновь влюбившиеся Мура и Сергей прикидывали свои возможности, нашлись более состоятельные люди, на месте предложившие сумму, намного превышающую просимую. Не в ближневосточной натуре Муры было платить больше того, что требовал продавец, так что пришлось отказаться и от этой мечты.
Отрезвев и повзрослев от пережитых разочарований, Гринберги, точнее — Мура, так как Сергей всегда соглашался с ней во всем, что не касалось его работы, решили в дальнейшем искать дом не повинуясь велениям неразумного сердца, а лишь по твердому расчету. Мура связалась с маклером Володей, услугами которого пользовался весь русский Милуоки, и четко сформулировала ожидания от будущего дома. Больше не требовалось, чтобы он был похож на старое дворянское гнездо, можно было наплевать на отсутствие аллей и пирсов, смириться с удаленностью от озера, бог с ними, со спортзалами и водопадиками. Володя водил ее осматривать дома в предместьях — с иголочки новые, шикарные, огромные, герметически теплоизолированные, с «батлер-румс» для несуществующих «батлеров», барами в подвалах, гаражами на три машины, газовыми каминами, гигантскими окнами на соседние точно такие же пластиковые дома, все тесно сидящие на крохотных лысых участках. Но у Мурки сердце не лежало к этим по сути не домам, а потенциальным вложениям в недвижимость с опцией ночлега. Пусть не поместье и не усадьба, но все же в нем должно быть приятно растить детей и жить-поживать до старости.
После долгих поисков такой нашелся. Все в нем было, как надо. Спальни все рядом, чтобы слышать малыша, семейная комната на первом этаже, а не в подвале, чтобы ребенок играл на глазах. Имелась даже большая оранжерея, с которой Мурке легче будет коротать бесконечные висконсийские зимы. И дровяные камины. И все такое уже немного старое, чтобы не страшно было сразу непоправимо изгадить. И всего пара улиц от озера. Сергей приехал посмотреть на дом после длинной ночной операции, все одобрил, поцеловал Мурку и поздравил с находкой. Потом, правда, оказалось, что был настолько усталым, что не соображал, ни сколько там спален, ни сколько ванных. Но если Мура была довольна, то доволен был и он.
* * *
Рут устроила Александре участие в показе-аукционе израильской моды, который проводила в одном из самых респектабельных ночных клубов Нью-Йорка «Avalon» организация Israel Humanitarian Foundation. Как правило, Александра не годилась для дефилирований на подиуме, для этого нужно было быть такой худющей, какой Сашка не согласилась бы стать, даже если могла бы. Но в этом случае русское происхождение израильской манекенщицы, демонстрирующее успешную абсорбцию последней волны репатриантов в израильскую действительность, было важнее двух-трех лишних килограммов. Сашка немножко поныла, что каждый помыкает ею как хочет: «похудей, перекрасься, поезжай сюда, поезжай туда, вставай ни свет ни заря…», но, несмотря на свою чудовищную загруженность (избалованной успехом Сашке все, что мешало без помех дрыхнуть до полудня, валяться целыми днями напротив телевизора и ходить вечерами по ресторанам и тусовкам, представлялось чудовищной, непомерной жизненной ношей) она все же ни на секунду не собиралась отказываться от такой возможности. Во-первых, денег почему-то по-прежнему не хватало, а помыкание неплохо оплачивалось, во-вторых, хотелось съездить в Америку и заодно навестить Тома и Мурку, а в третьих, IHF занималась всякими благими делами, и участие в их показе по-существу можно было смело считать гуманитарной деятельностью на благо человечества, полезной в биографии любой будущей кинозвезды.
В тот же вечер Александра позвонила Мурке и сообщила о намечающейся поездке. Погрязшей в домашних хлопотах Муре было наплевать, что на шоу будут представлены работы Исаака Мизрахи, Джуси, Кауфмана Франко, Стивена Двека, и прочих, ее интересовало только одно: когда Сашка к ней приедет.
Несмотря на июльскую жару, Александра провела на Манхеттене чудесную неделю. Потрясающий город, и каждая улица открывается впечатляющим панорамным кадром с Сашкой на первом плане. Она жила у своего давнишнего приятеля Тома, и он все неделю трепетно о ней заботился — водил на концерты и в музеи. Вообще, окружил таким вниманием, что будь он нормальным мужиком, Сашка точно осталась бы с ним на всю жизнь — богатый, преуспевающий, чудесно воспитанный нью-йоркский адвокат, но, увы, судьба, как всегда, коварна: милый Том, меломан и эрудит — «педераст в хорошем смысле этого слова». Что ж, тем чище ее совесть перед Максимом. В сумке уже лежит пересланный Мурой билет из Нью-Йорка в Милуоки, и завтра с утра она к ней вылетает. Ужасно хочется навестить Муру, и увидеться с ней, и рассказать ей все-все про свою жизнь, и похвастаться нью-йоркскими покупками, и посмотреть, как она живет в своем захолустье.
Последний день решено посвятить походу по магазинам. Том получал на дом «Нью-Йорк Таймс», и утром Саша усмотрела там огромную рекламу какой-то намечающейся в «Barneys» чудовищной распродаже, которую грех было упустить.
Едва Александра вошла в дверь магазина, как ее сразу захлестнула волна счастья от пребывания в этом храме изящества, роскоши и элегантности. Со всех сторон ее окружили чудесные запахи, и волнующаяся толпа красиво одетых женщин, таких же страстных покупательниц, как она, и бесконечные блестящие флакончики духов, прилавки косметики, ряды бижутерии, все приводило в особое лихорадочно тревожное состояние. Саша попала в страну своей мечты. Единственное, что может сравниться с радостным волнением от изобилия красивых новых вещей, это, пожалуй, дефилирование по подиуму под восхищенными взглядами зрителей. Все остальное, включая секс, сильно уступает… Ну, кроме, может быть, первого раза с новым любовником… Но, к сожалению, от любовников далеко не всегда остается так много замечательных вещей, как от удачной распродажи.
Александра любовно погладила нежную полупрозрачную юбочку. Какие потрясающие цвета: «Midnight blue» (полуночный синий), «wine», латте, шоколад, коньяк, маршмелло (пастила), «tobacco», чай с молоком, тосканский песок… Почему именно тосканский, не понятно, но все будит такие чудесные ассоциации, и все так и хочется съесть, и сама, во все это одевшись, чувствуешь себя лакомой конфеткой. А какие чудесные имена придумывают сегодня вещичкам: блузка «бизе-бизе» и «чит-чат», юбка «русалка», майка «политес». Платье «флёр де сель» (звучит впечатляюще, что бы это ни значило), сандалики «аль фреско», плащик «лет ит рейн» (пусть идет дождь), колготки «паризьен», сумка «Сьенна», жакет «Тукумкари» и гаучос «Тупак Амаро» («Где это? Хочу туда…»), жакет «Вуайяж» (спасибо тебе, Господи, за весь незаменимый французский), джинсы «7 For All Mankind» и «True Religion»… И Сашка бредет, завороженная, вдоль скользящих шелков, томного бархата, терпкой замши, влекущего кашемира, нежнейшего мерино, мягкой, как масло, кожи, и нежно гладит кружева, ленты, пуговки, воланы, блестки, перья и пряжки… Глуха и мертва душа того, кто не чувствует поэзии хорошей распродажи!
В конце концов, охмелев от изобилия и роскоши, Александра выбрала платьице «Джуси Кутюр», коротенькое и шаловливое, всего за 90 долларов после 75 % уценки, и премиленький приталенный костюмчик «Тадаши» цвета «зимней белизны» с рюшками вокруг декольте, тоже очень недорого, да еще вместительную сумку-мешок цвета «камел» от Адриенн Виттадини, при виде которой Сашка сразу почувствовала себя отбывающей в далекие Алжиры и Марокко, всего за 290 баксов. И теперь заслужен самый кайф: в окружении сумок и пакетов с обновами пойти в «Старбакс» и выпить там карамельный фрапуччино, чувствуя себя в кадре «Притти вумен».
* * *
Накрашенная, со светлыми распущенными волосами, в обтягивающем черном топе и в узеньких черных брючках, Александра вышла в зал ожидания, и на нее сразу набросилась неузнаваемо толстая Мура.
— Привет, привет. Привет, Сережа. — Все со всеми расцеловались, и подружки жадно разглядывали друг друга.
— Сашка, какая же ты тоненькая! Как девочка!
— Ничего себе тоненькая! Мне совершенно необходимо срочно похудеть!
— Ну, не у нас! У нас ты будешь есть, сколько душе угодно!
— А ты, Мурка, смотри, какое у тебя пузо!
Мурка гордо выпятила свое брюхо, и Александра нежно его погладила.
Сергей поволок Сашкин необъятный багаж к стоянке, подружки, взявшись за руки, сели рядом на заднее сиденье, и Сергей повел машину, поминутно оборачиваясь и гостеприимно улыбаясь Александре.
— Давай не сразу домой, сначала покатаемся по городу! — Мурка стала тыкать пальцем в местные достопримечательности, и рассказывать Сашке: — Здесь река, а это мое любимое кафе, мы потом обязательно сюда пойдем, а это — Мичиган — одно из Великих озер. А вот наша новая картинная галерея, похожая на чайку, ее Калатрава построил… Там сейчас интересная выставка картин из польских галерей, мы с тобой обязательно сходим…
Александра на все кивала головой, и все хвалила, хоть после Нью-Йорка город не производил особого впечатления. Не терпелось увидеть Муркин дом и посмотреть, как живет подружка.
Наконец подъехали к большому коричневому деревянному дому, и свернули на крутой въезд в гараж. Сергей нажал какую-то кнопочку в машине, дверь гаража поднялась, машина въехала, и они стали выбираться наружу, толкаясь в тесном проходе между двумя машинами, мотоциклом, несколькими велосипедами, баллонами газа и какими-то сельскохозяйственными агрегатами — может, комбайнами или тракторами, Сашка в этом не разбиралась.
Сергей поволок все сумки и чемоданы по широкой лестнице наверх, на первый этаж. Пройдя за ним, Сашка с любопытством осматривалась, а Мурка с гордостью повела ее по анфиладе комнат.
— Только полгода как переехали, и с моим пузом я еще ничего не успела здесь сделать…
Она провела Сашу через большой вестибюль с высоким потолком и витражами:
— Бывшая владелица дома их сама делала, но я их сразу полюбила, это такой оригинальный штрих в доме, самое ценное для меня…
Через огромную белую кухню:
— Ох, Сашка, эта белая кухня, это специально придумано, чтобы домохозяйку держать в форме, чтобы ни на секунду не расслаблялась…
И в маленькую полукруглую столовую с пятью высокими окнами, за которыми виднелся большой газон, кусты и деревья.
— Это наша семейная столовая.
— А тебе не страшно без решеток на окнах?
— Вообще-то здесь безопасно, у нас хороший район, и к тому же к нам не ходит автобус, и поэтому никакие посторонние сюда случайно не попадают. Но я все равно трушу, так что мы установили сигнализацию.
А потом в другую столовую, с огромным дубовым столом и обитыми тканью стульями вокруг.
— Это парадная столовая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Нет, мама, — отвергла непутевая дочь добрый материнский совет. — Я так любить не сумею.
Никакие доктораты в Муриных мечтах о будущем не вырисовывались. Еще в Иерусалиме, после того, как Мура согласилась выйти за Сергея и переехать в Висконсин, штат десяти тысяч озер, и до того, как это осуществилось, она провела не одну бессонную ночь, воображая себе свою предстоящую жизнь. В своих мечтах Мура, одетая в длинное цветастое ситцевое платье, босая, хлопотала по хозяйству в просторной солнечной уютной кухне с дощатым полом. Вокруг ее подола вертелись маленькая толстая девочка и большая добрая овчарка. Похлопотав, Мура брала ребенка на руки, выходила из распахнутой настежь двери на порог и, сопровождаемая верной собакой, брела через сосновый лесок на берег озера, у которого стоял их дом, и с деревянного пирса, подобно Асоль, долго махала рукой и зазывала лодку с рыбачившим Сергеем и их сынишкой. Лодка, поскрипывая уключинами, выплывала из клубящегося над водой тумана, и вся семья вместе, как и каждый вечер, разводила на берегу озера огромный костер, жарила на нем пойманную рыбу, Мура с Сергеем пили вино и смеялись, а дети шалили и бросали палки в костер…
В соответствии с этими, выношенными еще на исторической родине представлениями о своей будущей жизни, Мурка и начала поиски недвижимости, и один из домов в хорошем районе рядом с озером Мичиган сразу ей понравился. Договорившись с продающим его маклером, она поехала посмотреть на поместье. Стоял месяц март, сад вокруг дома был голым, с черно-серыми пятнами снега, сквозь ветви сирени на горизонте виднелось озеро. И сам дом, — барский, невероятно основательный, хоть и требовавший капитального ремонта, и местоположение — от озера отделяли только парк и шоссе — Мурке понравились до чрезвычайности. Но после того, как она, задыхаясь, обошла все 12 комнат, посредник объяснил ей, что на дом уже имеются покупатели, и они уже сделали финансовое предложение, которое называлось «офер», и «офер» этот уже был принят. На вопрос Муры — зачем же тогда он все-таки потащил ее сюда? — он терпеливо объяснил иностранке, что она может сделать второе предложение, поскольку первое, хоть и обязывало юридически обе стороны, было обставлено столь многими условиями, что оставляло возможности пойти на попятный.
На следующий день Гринберги приехали вдвоем, и снова обошли все этажи и все помещения. Тут же на месте вдохновенно сочинили собственный «офер», в надежде соблазнить корыстолюбивых продавцов переметнуться к ним. В мучительном ожидании ответа они водили всех своих знакомых любоваться домом снаружи. Знакомые одобряли и поздравляли. Потом пришел отказ. Посредник намекнул, что офер можно улучшить, но в Мурке взыграла израильская гордость, и она решила, что попытка стравления двух покупателей — настоящее вымогательство, на которые не поддастся бывший израильский офицер, и с болью в сердце отказалась от дома. Следом за ним нашелся другой, тоже замечательный, кирпичный, со старым запущенным садом с туевой аллеей, такими непривычно российскими в этой стране открытых подстриженных газонов, но стоил он совершенно запредельные деньги, и пока вновь влюбившиеся Мура и Сергей прикидывали свои возможности, нашлись более состоятельные люди, на месте предложившие сумму, намного превышающую просимую. Не в ближневосточной натуре Муры было платить больше того, что требовал продавец, так что пришлось отказаться и от этой мечты.
Отрезвев и повзрослев от пережитых разочарований, Гринберги, точнее — Мура, так как Сергей всегда соглашался с ней во всем, что не касалось его работы, решили в дальнейшем искать дом не повинуясь велениям неразумного сердца, а лишь по твердому расчету. Мура связалась с маклером Володей, услугами которого пользовался весь русский Милуоки, и четко сформулировала ожидания от будущего дома. Больше не требовалось, чтобы он был похож на старое дворянское гнездо, можно было наплевать на отсутствие аллей и пирсов, смириться с удаленностью от озера, бог с ними, со спортзалами и водопадиками. Володя водил ее осматривать дома в предместьях — с иголочки новые, шикарные, огромные, герметически теплоизолированные, с «батлер-румс» для несуществующих «батлеров», барами в подвалах, гаражами на три машины, газовыми каминами, гигантскими окнами на соседние точно такие же пластиковые дома, все тесно сидящие на крохотных лысых участках. Но у Мурки сердце не лежало к этим по сути не домам, а потенциальным вложениям в недвижимость с опцией ночлега. Пусть не поместье и не усадьба, но все же в нем должно быть приятно растить детей и жить-поживать до старости.
После долгих поисков такой нашелся. Все в нем было, как надо. Спальни все рядом, чтобы слышать малыша, семейная комната на первом этаже, а не в подвале, чтобы ребенок играл на глазах. Имелась даже большая оранжерея, с которой Мурке легче будет коротать бесконечные висконсийские зимы. И дровяные камины. И все такое уже немного старое, чтобы не страшно было сразу непоправимо изгадить. И всего пара улиц от озера. Сергей приехал посмотреть на дом после длинной ночной операции, все одобрил, поцеловал Мурку и поздравил с находкой. Потом, правда, оказалось, что был настолько усталым, что не соображал, ни сколько там спален, ни сколько ванных. Но если Мура была довольна, то доволен был и он.
* * *
Рут устроила Александре участие в показе-аукционе израильской моды, который проводила в одном из самых респектабельных ночных клубов Нью-Йорка «Avalon» организация Israel Humanitarian Foundation. Как правило, Александра не годилась для дефилирований на подиуме, для этого нужно было быть такой худющей, какой Сашка не согласилась бы стать, даже если могла бы. Но в этом случае русское происхождение израильской манекенщицы, демонстрирующее успешную абсорбцию последней волны репатриантов в израильскую действительность, было важнее двух-трех лишних килограммов. Сашка немножко поныла, что каждый помыкает ею как хочет: «похудей, перекрасься, поезжай сюда, поезжай туда, вставай ни свет ни заря…», но, несмотря на свою чудовищную загруженность (избалованной успехом Сашке все, что мешало без помех дрыхнуть до полудня, валяться целыми днями напротив телевизора и ходить вечерами по ресторанам и тусовкам, представлялось чудовищной, непомерной жизненной ношей) она все же ни на секунду не собиралась отказываться от такой возможности. Во-первых, денег почему-то по-прежнему не хватало, а помыкание неплохо оплачивалось, во-вторых, хотелось съездить в Америку и заодно навестить Тома и Мурку, а в третьих, IHF занималась всякими благими делами, и участие в их показе по-существу можно было смело считать гуманитарной деятельностью на благо человечества, полезной в биографии любой будущей кинозвезды.
В тот же вечер Александра позвонила Мурке и сообщила о намечающейся поездке. Погрязшей в домашних хлопотах Муре было наплевать, что на шоу будут представлены работы Исаака Мизрахи, Джуси, Кауфмана Франко, Стивена Двека, и прочих, ее интересовало только одно: когда Сашка к ней приедет.
Несмотря на июльскую жару, Александра провела на Манхеттене чудесную неделю. Потрясающий город, и каждая улица открывается впечатляющим панорамным кадром с Сашкой на первом плане. Она жила у своего давнишнего приятеля Тома, и он все неделю трепетно о ней заботился — водил на концерты и в музеи. Вообще, окружил таким вниманием, что будь он нормальным мужиком, Сашка точно осталась бы с ним на всю жизнь — богатый, преуспевающий, чудесно воспитанный нью-йоркский адвокат, но, увы, судьба, как всегда, коварна: милый Том, меломан и эрудит — «педераст в хорошем смысле этого слова». Что ж, тем чище ее совесть перед Максимом. В сумке уже лежит пересланный Мурой билет из Нью-Йорка в Милуоки, и завтра с утра она к ней вылетает. Ужасно хочется навестить Муру, и увидеться с ней, и рассказать ей все-все про свою жизнь, и похвастаться нью-йоркскими покупками, и посмотреть, как она живет в своем захолустье.
Последний день решено посвятить походу по магазинам. Том получал на дом «Нью-Йорк Таймс», и утром Саша усмотрела там огромную рекламу какой-то намечающейся в «Barneys» чудовищной распродаже, которую грех было упустить.
Едва Александра вошла в дверь магазина, как ее сразу захлестнула волна счастья от пребывания в этом храме изящества, роскоши и элегантности. Со всех сторон ее окружили чудесные запахи, и волнующаяся толпа красиво одетых женщин, таких же страстных покупательниц, как она, и бесконечные блестящие флакончики духов, прилавки косметики, ряды бижутерии, все приводило в особое лихорадочно тревожное состояние. Саша попала в страну своей мечты. Единственное, что может сравниться с радостным волнением от изобилия красивых новых вещей, это, пожалуй, дефилирование по подиуму под восхищенными взглядами зрителей. Все остальное, включая секс, сильно уступает… Ну, кроме, может быть, первого раза с новым любовником… Но, к сожалению, от любовников далеко не всегда остается так много замечательных вещей, как от удачной распродажи.
Александра любовно погладила нежную полупрозрачную юбочку. Какие потрясающие цвета: «Midnight blue» (полуночный синий), «wine», латте, шоколад, коньяк, маршмелло (пастила), «tobacco», чай с молоком, тосканский песок… Почему именно тосканский, не понятно, но все будит такие чудесные ассоциации, и все так и хочется съесть, и сама, во все это одевшись, чувствуешь себя лакомой конфеткой. А какие чудесные имена придумывают сегодня вещичкам: блузка «бизе-бизе» и «чит-чат», юбка «русалка», майка «политес». Платье «флёр де сель» (звучит впечатляюще, что бы это ни значило), сандалики «аль фреско», плащик «лет ит рейн» (пусть идет дождь), колготки «паризьен», сумка «Сьенна», жакет «Тукумкари» и гаучос «Тупак Амаро» («Где это? Хочу туда…»), жакет «Вуайяж» (спасибо тебе, Господи, за весь незаменимый французский), джинсы «7 For All Mankind» и «True Religion»… И Сашка бредет, завороженная, вдоль скользящих шелков, томного бархата, терпкой замши, влекущего кашемира, нежнейшего мерино, мягкой, как масло, кожи, и нежно гладит кружева, ленты, пуговки, воланы, блестки, перья и пряжки… Глуха и мертва душа того, кто не чувствует поэзии хорошей распродажи!
В конце концов, охмелев от изобилия и роскоши, Александра выбрала платьице «Джуси Кутюр», коротенькое и шаловливое, всего за 90 долларов после 75 % уценки, и премиленький приталенный костюмчик «Тадаши» цвета «зимней белизны» с рюшками вокруг декольте, тоже очень недорого, да еще вместительную сумку-мешок цвета «камел» от Адриенн Виттадини, при виде которой Сашка сразу почувствовала себя отбывающей в далекие Алжиры и Марокко, всего за 290 баксов. И теперь заслужен самый кайф: в окружении сумок и пакетов с обновами пойти в «Старбакс» и выпить там карамельный фрапуччино, чувствуя себя в кадре «Притти вумен».
* * *
Накрашенная, со светлыми распущенными волосами, в обтягивающем черном топе и в узеньких черных брючках, Александра вышла в зал ожидания, и на нее сразу набросилась неузнаваемо толстая Мура.
— Привет, привет. Привет, Сережа. — Все со всеми расцеловались, и подружки жадно разглядывали друг друга.
— Сашка, какая же ты тоненькая! Как девочка!
— Ничего себе тоненькая! Мне совершенно необходимо срочно похудеть!
— Ну, не у нас! У нас ты будешь есть, сколько душе угодно!
— А ты, Мурка, смотри, какое у тебя пузо!
Мурка гордо выпятила свое брюхо, и Александра нежно его погладила.
Сергей поволок Сашкин необъятный багаж к стоянке, подружки, взявшись за руки, сели рядом на заднее сиденье, и Сергей повел машину, поминутно оборачиваясь и гостеприимно улыбаясь Александре.
— Давай не сразу домой, сначала покатаемся по городу! — Мурка стала тыкать пальцем в местные достопримечательности, и рассказывать Сашке: — Здесь река, а это мое любимое кафе, мы потом обязательно сюда пойдем, а это — Мичиган — одно из Великих озер. А вот наша новая картинная галерея, похожая на чайку, ее Калатрава построил… Там сейчас интересная выставка картин из польских галерей, мы с тобой обязательно сходим…
Александра на все кивала головой, и все хвалила, хоть после Нью-Йорка город не производил особого впечатления. Не терпелось увидеть Муркин дом и посмотреть, как живет подружка.
Наконец подъехали к большому коричневому деревянному дому, и свернули на крутой въезд в гараж. Сергей нажал какую-то кнопочку в машине, дверь гаража поднялась, машина въехала, и они стали выбираться наружу, толкаясь в тесном проходе между двумя машинами, мотоциклом, несколькими велосипедами, баллонами газа и какими-то сельскохозяйственными агрегатами — может, комбайнами или тракторами, Сашка в этом не разбиралась.
Сергей поволок все сумки и чемоданы по широкой лестнице наверх, на первый этаж. Пройдя за ним, Сашка с любопытством осматривалась, а Мурка с гордостью повела ее по анфиладе комнат.
— Только полгода как переехали, и с моим пузом я еще ничего не успела здесь сделать…
Она провела Сашу через большой вестибюль с высоким потолком и витражами:
— Бывшая владелица дома их сама делала, но я их сразу полюбила, это такой оригинальный штрих в доме, самое ценное для меня…
Через огромную белую кухню:
— Ох, Сашка, эта белая кухня, это специально придумано, чтобы домохозяйку держать в форме, чтобы ни на секунду не расслаблялась…
И в маленькую полукруглую столовую с пятью высокими окнами, за которыми виднелся большой газон, кусты и деревья.
— Это наша семейная столовая.
— А тебе не страшно без решеток на окнах?
— Вообще-то здесь безопасно, у нас хороший район, и к тому же к нам не ходит автобус, и поэтому никакие посторонние сюда случайно не попадают. Но я все равно трушу, так что мы установили сигнализацию.
А потом в другую столовую, с огромным дубовым столом и обитыми тканью стульями вокруг.
— Это парадная столовая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46