По возможности она обедала с друзьями, занималась в клубе гимнастики, ходила к парикмахеру и делала маникюр и участвовала в заседаниях двух комитетов. Дни ее были заполнены до предела, и скоро к ней вернулись привычное хорошее настроение и оптимизм.
– По-моему, мне нужен собственный шофер, – сказала Катринка однажды утром за завтраком, когда просматривала свой график на день. Сначала ей нужно было попасть на строительную площадку «Кабо», до которой она могла дойти пешком, но после этого нанести визиты в разных частях города. Был на редкость мрачный январский день, накрапывал дождь, такси невозможно было поймать, а Дэйв ничем ей не мог помочь, так как он должен был отвезти Адама в Бриджпорт.
– Конечно, – ответил Адам, поделив свое внимание между Катринкой и номером «Нью-Йорк таймс», который он читал. – Позвони Дэбби. Она все устроит. Ты хочешь машину, как у меня? – У него всегда был новейшей марки четырехместный «мерседес»-седан для деловых поездок и «феррари» или «порш» для всех других случаев.
– Да, только серую, пожалуй. И скоро мне нужно будет нанять секретаря. Мне может понадобиться помощь.
– Не знаю, почему ты ждала… – Он внезапно замолчал, быстро просмотрев еще раз статью, а затем протянул газету Катринке. Его лицо нахмурилось. – Посмотри нот это, – сказал он.
Она взяла у него газету и взглянула на ту статью, которую он ей указал. Она была короткой и ужасной.
– О, нет, – выдохнула она, и ее глаза наполнились слезами. Жена Марка ван Холлена, двое его сыновей и экономка погибли во время пожара в своем доме в Гринвиче. Когда случился пожар, мистер ван Холлен был в деловой поездке, сообщалось в статье. Причина оставалась неизвестной, но предполагалось, что все произошло из-за неисправной проводки в недавно отремонтированном доме. В статье подробно рассказывалось о жизни Марка, о том, как после нищего детства в Питсбурге он получил работу на неполный рабочий день в одной из местных типографий, как он пробился в Технологический институт Карнеги, окончил его и быстро создал издательскую империю с типографиями, переплетными мастерскими, журналами, книгами и газетами, включая такие влиятельные издания, как «Вашингтон диспетч» и малоформатные газеты «Нью-Йорк кроникл» и «Лондон глоуб».
Катринка взяла «Кроникл» и просмотрела ее в поисках дополнительной информации, но в ней сведений было еще меньше. У Марка ван Холлена была репутация человека, избегающего быть на виду, и издателям его собственных газет это было хорошо известно. Поэтому они избегали чересчур подробно сообщать о любом касающемся его событии. Здесь только добавлялось, что с тех пор, как ван Холлен купил «Кроникл», она превратилась из незаметной бульварной газетки в уважаемое и широко популярное издание.
Катринка протянула «Кроникл» Адаму, который, прочитав материал, произнес только:
– Уважаемое издание? Это все еще скандальный листок, примитивный и убогий. – Адама всегда раздражала слава Марка ван Холлена, словно превращение Марка из грязи в князи как-то обесценивало восхождение самого Адама от богатства к супербогатству.
– Я впервые встретилась с ним в Кицбюэле, – сказала Катринка, – в тот же самый день, когда встретилась и с тобой. Он был такой красивый. Как викинг.
– Ты решила, что он красивее, чем я? – Трудно было понять, что скрывалось за этим вопросом – любопытство или раздражение.
– Да, но не так привлекателен. В тебе было что-то такое…
– Сексапильность?
– Да, – засмеялась Катринка. Но тут же снова сделалась серьезной. – Он с женой был тем вечером в ресторане «Замка». Помнишь? Ты еще остановился поговорить с ними. И я тогда подумала, какая хорошенькая у него жена и как они, видимо, сильно любят друг друга. – Она разрыдалась.
– Катринка, – сказал Адам, скорее удивляясь, чем сочувствуя, – ты ведь едва их знала.
– Вот так потерять всю семью… Нет, это невозможно себе представить. Это самое ужасное, что может быть на свете. Какой он несчастный.
Образы Марка и Лизы ван Холлен не выходили у Катринки из головы, во многом лишив ее удовольствия видеть, как ее замысел реконструкции отеля «Кабо» понемногу становится реальностью.
Приехав в «Ла Гренвиль» к ленчу, Катринка обнаружила, что все уже ждут ее и состояние у них такое же подавленное, как и у нее. И настроение других посетителей ресторана ей показалось мрачным. Руперт Мердок, который беседовал с двумя мужчинами в итальянских костюмах, был хмурым и неулыбающимся; Синди Адамс казался рассеянным и почти не обращал внимания на старлетку, с которой пришел сюда; баронесса ди Портанова и Джоан Шнитцер, приехавшие из Хьюстона, вяло потребляли содержимое своих тарелок; Барбара Уолтерс и Ширли Лорд из журнала «Вог» никак не могли завязать разговор; даже жизнерадостность Рика Колинза несколько потускнела. Конечно, все это могло быть связано с погодой и уж, безусловно, не с делами, по Катринка в этом сомневалась. У Марка ван Холена, конечно, были враги, но тех, кто его любил и восхищался им, было гораздо больше. Он был уверен в себе, но не надменен, его считали хотя и жестким, но честным дельцом, его нежелание быть постоянно на виду не давало много пищи для пересудов тем, кто предрасположен к зависти. Все очень жалели его и в то же время жалели и самих себя, поскольку эта утренняя новость напомнила о том, что ни успех, ни богатство не могут защитить от несчастья.
– Как это ужасно, – сказала Александра. Она родила в декабре первенца, но не сына, как ожидала Нина Грэхем, а прелестную девочку, с мягкими рыжими волосиками на голове. Но Катринка все равно завидовала Александре и старалась скрыть свою тоску по ребенку. – Я проплакала все утро, – добавила Александра, которая все еще была в каком-то взвинченном состоянии.
– Кошмар, – согласилась Катринка, приветствуя ее поцелуем.
Когда им принесли салаты, они лишь слегка попробовали их.
– Хорошенькой малышкой была Лиза, – сказала Марго; ее угольно-черные глаза были печальными. – И такая милая.
– У нее была волшебная жизнь, так я всегда думала, – сказала Александра которая немного завидовала богатой и хорошенькой Лизе. – И вот как все обернулось.
– Мы вместе ходили в балетный класс, когда были детьми, – сказала Лючия. – В школу американского балета. Она была очень талантливой, но, конечно, недостаточно сильной для того, чтобы сделать карьеру в балете. Да и родители не позволили бы ей, как мне кажется. Они не одобряли и ее брак с Марком. «Не нашего круга», – сказали они ей. – В голосе Лючии явственно зазвучали неприязненные нотки, что относилось не только к родителям Лизы, но и к ее собственной матери, которая почти то же самое сказала о Нике, и к Нине Грэхем, которая вынесла похожий приговор Катринке.
В случае с Ником, подумала Дэйзи, есть больше, чем достаточно, причин для неодобрения, даже если Лючия отказывается это понять. Но она только сказала:
– Ужасные снобы эти Сэнфорды. Причем не имеют на то оснований. Они сделали состояние на консервировании. Как они еще осмеливаются задирать нос перед такими яркими людьми, как Марк ван Холлен? Во всяком случае, это опасное занятие, – добавила она, стараясь поднять настроение подруг. – Плохо влияет на глаза. – Сама Дэйзи, безусловно, не позволяла себе смотреть на кого-либо свысока, даже на дерзкую Шугар Бенсон, которая вышла замуж за ее Стивена, как только он оформил развод. Никто никогда не слышал, чтобы Дэйзи сказала худое слово в их адрес.
Но попытки Дэйзи развеять общее тоскливое настроение были безуспешны. В памяти у каждого еще слишком свежи были фотографии из утренних газет улыбающаяся темноволосая женщина и два прелестных белокурых мальчугана, точные копии своего красивого отца.
– Сэнфорды, должно быть, убиты горем, – добавила она через некоторое время. – Лиза была их единственным ребенком. А Марк, видимо, на грани самоубийства. Он обожал ее и мальчиков.
– Я должна ему написать, – сказала Катринка. – Но, Боже, что тут скажешь?
После ленча Катринка вернулась вместе с Дэйзи в ее машине в «Кабо» и выяснила, что на этот раз предложение подруги воспользоваться ее машиной было продиктовано не просто великодушием. У нее был скрытый мотив.
– Я хотела поговорить с тобой наедине, – сказала Дэйзи, как только они сели в машину и опустили стекло, отделяющее пассажиров от водителя.
– Почему? – внезапно испугавшись, спросила Катринка. – Что-нибудь случилось?
– Нет, – успокаивающе ответила Дэйзи. – Ничего не случилось. Просто я собираюсь уехать из Нью-Йорка. Здесь слишком много воспоминаний. – Ее голос был спокойным, даже веселым, без всякого признака той боли, которая наверняка была сопряжена с таким решением. Стивен женился на Шугар Бенсон месяц тому назад, в декабре, и об этом событии в Палм-Бич много говорили и писали. На свадьбе присутствовали многие общие друзья Стивена и Дэйзи. Хотя Стивен ушел в отставку из Бостонского федерального банка, оформив пенсию и получив большую сумму при расчете, он все же оставался одним из самых богатых людей Америки.
Дэйзи любила Стивена, хотя, возможно, еще в юные годы их любви не хватало страсти. С ним ей было хорошо и спокойно. Она считала, что они со Стивеном – хорошая пара, самая лучшая из всех, кого она знала – они были покладистыми, общительными, у них были общие интересы – спорт, либеральные политические взгляды, двое сыновей уже имели устойчивое положение в обществе, и многое другое. Они нажили троих детей, что же касается младшего ребенка–дочери, то Дэйзи и Стивен не жалели сил, чтобы помочь ей избавиться от наркотиков. К тому времени, когда им это удалось, семья казалась настолько сплоченной, что Дэйзи считала – разлучить их теперь сможет одна только смерть.
Когда Сабрина обнародовала новость об этой связи, и Стивен объявил ей о своем решении развестись с ней и жениться на Шугар, Дэйзи была просто убита. Она испытала не только потрясение, но и унижение. Ее жизнь омрачила глубокая печаль. Видя ее состояние, Катринка тут же призвала на помощь Адама, который по пути в Кап-Ферра остановился в Париже, чтобы взять в свой самолет Катринку, Дэйзи и Гудменов. Они оставались на вилле в течение недели, практически ни с кем не общаясь. Картер и дополнительная охрана защищали их от визитов представителей прессы. Катринка служила связующим звеном между Дэйзи, Стивеном и детьми. Когда Дэйзи немного успокаивалась, она могла говорить и с мужем, и с детьми. Но что бы она ни говорила, переубедить Стивена было невозможно. Двое сыновей и дочь были так рассержены на своего отца, что обсуждали вопрос об объявлении его психически больным и учреждении контроля над его состоянием, что бы эта женщина не наложила лапу на его деньги.
Но Дэйзи вскоре успокоилась и успокоила своих отпрысков, вернулась в Нью-Йорк и сделала все необходимые приготовления к разводу так хладнокровно, эффективно и благородно, как она обычно делала все другое. Друзья восхищались ее мужеством, но тем не менее ожидали от нее сцен, приступов жалости к себе, взрывов ярости. Ничего этого не произошло. Иногда она рыдала, но быстро брала себя в руки. Если она и испытывала гнев или раздражение, то никогда не подавала виду. Она была слишком горда, чтобы проявлять при всех свои чувства, и не хотела, чтобы ее жизнь превратилась в дешевую мелодраму, которая привлекала бы множество зрителей.
– Все дети устроены и счастливы. И они во мне практически больше не нуждаются. А мне как-то тревожно. Думаю, перемена пойдет мне на пользу.
– Куда ты думаешь уехать? – спросила Катринка.
– Не знаю. Может быть, в Лондон. Мне нравится Лондон. У меня там друзья. А может быть, в Париж. Я собираюсь пожить немного и там, и там, прежде чем решить окончательно.
Катринка почувствовала, как ее охватывает грусть. Дэйзи была ее первым настоящим другом в Нью-Йорке, Катринке будет ужасно ее не хватать.
– Мне хотелось бы, чтобы ты передумала, – печально сказала Катринка.
– Вы с Адамом проводите теперь много времени в Европе. Мы будем видеться так же часто, как всегда, дорогая. Ты почти не заметишь мое отсутствие. Но я хочу попросить тебя об одном одолжении.
– Одолжении? Каком?
– Теперь, когда я приняла решение, я действительно хочу поскорее уехать. А это означает, что я должна найти кого-то, кто заменил бы меня как организатора создания благотворительного фонда помощи обездоленным детям.
– О, Дэйзи, разве я смогу? Ведь все мое время занимает реконструкция отеля.
– Но это не очень тебя обременит, – вскользь заметила Дэйзи.
Но Катринка уже была в прошлом году вице-председателем другого организованного Дэйзи общества и шала, что это такое.
– Подумай над этим, дорогая. Я знаю, ты будешь великолепна на этом месте. И я смогу уехать с чистой совестью. – Это было новое благотворительное общество, созданию которого способствовала сама Дэйзи, и она шала, что возглавить фонд должен энергичный и способный человек. Такой, как Катринка.
Хотя Катринка и обещала подумать и сообщить на днях Дэйзи о своем решении, она уже про себя решила не соглашаться.
– Жаль, – сказал Адам, когда она сообщила ему вечером содержание своего разговора с Дэйзи. – Для тебя это была возможность получить широкую известность, – добавил он, наблюдая, как Катринка расчесывает свои волосы перед зеркалом, стоявшим на ее туалетном столике. Адам не уставал наслаждаться этим зрелищем. В шелковой пижаме он сидел на кровати, на коленях у него была папка, а вокруг – кипы бумаг.
– Разве у нас недостаточно известности? – спросила Катринка, адресуя вопрос своему отражению в зеркале.
– Это вечный и старый как мир вопрос, что такое достаточно, – сказал Адам. – Кстати говоря, тебе нужно скоро позаботиться о том, чтобы пригласить в отель специалиста по рекламе. Ты же не хочешь, чтобы его открытие прошло незамеченным.
– Я, наверное, дам отелю название «Прага», – сказала Катринка, положив на место щетку и направляясь в примыкающую к спальне ванную. – Так по-чешски звучит название города.
Адам на минуту задумался, затем крикнул ей вслед:
– Мне нравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83