..
Лицо Дарлин Прескотт исказилось от ярости; годами раньше она была хорошенькой, сильные скулы и темно–голубые глаза, посылавшие сексуальный вызов не одному мужчине; но сейчас лицо было поношенным и унылым, на лбу и вокруг рта были глубокие морщины. Ей всего лишь тридцать два, но выглядит она не менее чем на пять лет старше; затянута в узкие голубые джинсы и одета в желтую ковбойскую блузку с блестками на плечах. Она отвернулась от Томми и прошла в “главную спальню” трейлера, ее ковбойские сапожки из кожи ящерицы застучали по полу.
– Эй,– сказал Томми, хихикая. – Не в самом же деле ты уедешь!
Свон стала вынимать свои вещи из ящиков шкафа, но мать вернулась с чемоданом, уже набитом бесвкусно–пестрыми вещами и обувью, и запихнула в него столько вещей Свон, сколько влезло.
– Мы едем сейчас же,– сказала она дочери. – Пошли.
Свон задержалась, оглядывая свое богатство цветов и растений.
Нет! – подумала она. – Я не могу бросить мои цветы! И мой сад! Кто польет мой сад?
Дарлин навалилась на чемодан, прижала его крышку и защелкнула ее. Потом ухватила Свон за руку и повернулась уходить. Свон успела только уцепиться за куклу “Пирожковый Обжора”, прежде чем была вытянута из комнатки вслед за матерью.
Томми следовал за ними с очередной бутылкой пива в руке.
– А, все же едете! Завтра вечером ты вернешься, Дарлин! Вот увидишь!
– Жди, как же! – ответила она и протолкнулась через дверь.
Снаружи, в душной ночи, собачий вой наплывал со всех сторон. Полосы света пробегали по небу. Дарлин глянула на них, но это не задержала ее на долгом пути к ярко–красному “Камаро”, припаркованному на мостовой позади злополучного тягача Томми марки “Шевроле”. Дарлин швырнула чемодан на заднее сиденье и села за руль, в то время как Свон, все еще в ночной рубашке, села на пассажирское место.
– Ублюдок! – выдохнула Дарлин, пока возилась с ключами. – Я покажу ему задницу!
– Эй! Смотри сюда! – закричал Томми, и Свон посмотрела.
Она с ужасом увидела, что он танцует по ее садику, острыми носками ботинок разбрасывая землю, каблуками насмерть раздавливая цветы. Она прижала руки к ушам, потому что слышала их предсмертные звуки, похожие на то, как рвутся перетянутые струны гитары. Томми ухмылялся и дурашливо подпрыгивал, сорвал свою кепочку и подбросил ее вверх. Ярость внутри Свон раскалилась добела, и она пожелала, чтобы дядя Томми умер за то, что уничтожил ее садик,– но потом вспышка ярости прошла, от нее осталось только чувство рези в животе. Она теперь ясно увидела его таким, какой он был: жирный, лысеющий дурак, все, чем он обладал, были разбитый трейлер и тягач. Здесь он состарится и помрет, и не даст себе кого–либо полюбить – потому что боится, также как и ее мать, слишком близко сходиться с людьми. Все это она увидела и поняла за одну секунду, и она знала, что все его удовольствие от уничтожения ее садика закончится, как всегда, тем, что он будет на коленках мучиться в ванной над унитазом, а когда облегчится, то уснет одиноким и проснется одиноким. А она всегда сможет вырастить еще один садик, и вырастит его, в том месте, куда они приедут в этот раз, где бы оно ни было.
Она сказала:
– Дядя Томми?
Он перестал вытанцовывать, рот его кривился от злобы.
– Я прощаю тебя,– мягко сказала Свон, и он уставился на нее, как будто она ударила его по лицу.
Но Дарлин Прескотт закричала ему: – Да пропади ты, ублюдок! – И мотор “Камаро” загрохотал, как рев орудия. Дарлин вдавила ногой акселератор, оставляя тридцатифутовые полосы стертой с шин резины, пока те не подхватили обороты мотора, и ракетой покинула навсегда трейлерный поселок на шоссе номер 15.
– Куда мы едем? – спросила Свон, тесно прижимая “Пирожкового Обжору” к себе, когда прекратился визг шин.
– Ну, я думаю, что мы поищем мотель, чтобы провести ночь. Потом я проеду утром к бару и попытаюсь выжать сколько–нибудь денег из Фрэнки. – Она пожала плечами. – Может, он даст мне полсотни долларов. Может быть. – Ты собираешься вернуться к дяде Томми?
– Нет,– твердо сказала Дарлин. – С ним покончено. Самый ничтожный человек, какого я когда–либо знала, и, клянусь Богом, не понимаю, что я нашла когда–то в нем?
Свон вспомнила, что то же самое она говорила про “дядю” Рика и “дядю” Алекса. Она задумалась, пытаясь решить, задать вопрос или нет, а потом сделала глубокий вдох и сказала:
– Разве это правда, мама? Что Томми сказал, будто ты не знаешь, кем на самом деле был мой отец?
– Не говори так,– огрызнулась она. Она сосредоточенно глядела на длинную ленту дороги. – Даже и думать не думай, юная леди! Я тебе говорила раньше: твой отец известная звезда рок–н–рола. У него белокурые, курчавые волосы и голубые, как у тебя, глаза. Голубые глаза ангела, сброшенного на землю. А может ли он играть на гитаре и петь? Может ли птица летать? Бог мой, да! Я говорила тебе не один раз, что как только он разведется со своей женой, мы собираемся сойтись и жить в Голливуде. Разве это не кое–что? Ты и я – в том клубе на бульваре Сансет?
– Да, мам,– равнодушно ответила Свон. Она уже слышала этот рассказ раньше. Все, чего хотелось Свон,– это жить на одном месте дольше, чем четыре или пять месяцев, так, чтобы она могла дружить, не боясь потерять друзей, и ходить в одну школу весь год. Поскольку у нее не было друзей, она свою энергию и внимание перенесла на цветы и растения, проводя часы над созданием садиков на грубой почве трейлерных парков, наемного жилья и дешевых мотелей.
– Давай найдем какую–нибудь музыку,– сказала Дарлин. Она включила радио, и из динамиков понесся рок–н–ролл. Звуки были такие громкие, что Дарлин не пришлось думать про ложь, которую она говорила дочери не впервой; на самом деле она знала только, что он был высоким, блондинистым и сгорбленным, и у него резинка порвалась посреди акта. Случилось это совсем не кстати: вечеринка шла вовсю, и в соседней комнате все стояли на ушах, а Дарлин и горбун находились в трансе от смеси ЛСД, ангельской пыли и опиума. Это было, когда она жила в Лас–Вегасе девять лет назад, работая с карточными шулерами, и с тех пор она со Свон кочевала по всему западу, следуя за мужчинами, которые обещали хоть на время радость, или выполняя работу танцовщицы без верхней одежды, когда ей удавалось найти ее.
Теперь, однако, Дарлин не знала, куда ехать. Ей надоел Томми, но она в то же время и боялась его; он был слишком дурной, слишком подлый. Вполне вероятно, что он мог найти их через день–другой, если она не уберется подальше. Фрэнки, из салуна “Жаркий Полдень”, где она танцевала, мог дать ей авансом немного денег под ее следующий чек, но что потом?
Домой, подумала она. Домом было маленькое пятнышко на карте, называвшееся Блейкмен, на севере Роулинса в северо–западной части штата Канзас. Она сбежала оттуда, когда ей было шестнадцать, после того, как мать ее умерла от рака, а отец помешался на религии. Она знала, что старик ненавидит ее, вот почему она сбежала. Интересно, на что теперь похож дом? Она представила, как у отца отвалится челюсть, когда он узнает, что у него внучка. К черту, нет! Я не могу вернуться туда.
Но она уже рассчитала маршрут, которым нужно ехать, реши она попасть в Блейкмен: на север по 135–му до Салины, на запад, через бескрайние кукурузные и пшеничные поля по Межштатному–70 и опять на север по прямой как стрела проселочной дороге. Деньги на бензин она может взять у Фрэнки.
– Как бы тебе понравилось отправиться с утра в путешествие?
– Куда? – она плотнее прижала к себе “Пирожкового Обжору”.
– А куда–нибудь. Есть такой маленький городок под названием Блейкмен. Не так уж далеко, как мне показалось последний раз. Может, нам удастся съездить туда и отдохнуть несколько дней. Объединим наши мозги и подумаем. Так?
Свон пожала плечами.
– Наверное,– сказала она, но ей было все равно, той дорогой или другой.
Дарлин приглушила радио и одной рукой обняла дочь. Поглядев наверх, она решила, что увидела на небе мерцание, но оно пропало. Она сжала плечо Свон.
– Только ты и я против всего мира,– сказала она. – И знаешь что? Мы еще выиграем, если будем упорно работать.
Свон смотрела на мать и хотела, очень хотела верить.
“Камаро” продолжал двигаться в ночь вдоль прямого шоссе, а в облаках, в сотнях футов над их головами, живые цепочки света сцеплялись в небесах.


Глава 5. Рыцарь Короля

11 часов 50 минут (горное дневное время)
Гора Голубой Купол, штат Айдахо

“Форд Роумер” шарового цвета, прогулочный автомобиль, взбирался по узкой извивающейся дороге к вершине горы Голубой Купол, в одиннадцати тысячах футов над уровнем моря в шестидесяти милях к северо–западу от водопада Айдахо. По обеим сторонам дороги к жестким краям скал липли густые чащи сосен. Фары высверливали дыры в опустившимся тумане, и огоньки с панели управления освещали зеленым светом вытянутое усталое лицо человека средних лет, сидевшего за рулем. Рядом с ним, на откинутом сиденье, с картой Айдахо, развернутой на коленях, спала его жена.
На следующем длинном кривом участке свет фар уперся в надпись сбоку дороги, которая оранжевыми светящимися буквами гласила: “Частная собственность. Нарушитель будет застрелен”.
Фил Кронингер замедлил ход, но у него имелась пластиковая карточка, запаянная в бумажник, поэтому он продолжал ехать после запрещающей надписи вперед по горной дороге.
– Они правда сделают это, папа? – спросил пронзительным голосом его сын, сидевший на заднем сидении.
– Сделают что?
– Застрелят нарушителя границы. Правда сделают?
– А как же! Кто не имеет отношения к этим местам, тот нежелателен.
Он посмотрел в зеркало заднего вида и поймал освещенное зеленым светом лицо сына, качающееся над плечами подобно маске Праздника Всех Святых. Отец и сын очень походили друг на друга; оба носили очки с толстыми стеклами, у обоих были жидкие прямые волосы, оба были худые и костлявые. В волосах Фила просвечивала седина и они заметно редели, а волосы тринадцатилетнего сына были темно–каштановыми и подстрижены прямой челкой, чтобы скрыть высокий лоб. Лицо мальчика состояло из острых углов, как у его матери; его нос, подбородок и скулы, казалось, готовы были прорезать его бледную кожу, словно под его лицом было второе, готовое вот–вот показаться. Глаза, слегка увеличенные стеклами очков, были пепельного цвета. На нем была рубашка с короткими рукавами армейского защитного цвета, шорты цвета хаки и туристские ботинки.
Элис Кронингер зашевелилась.
– Мы уже приехали? – сонно спросила она.
Путешествие из Флагстафа было долгим и утомительным, и Фил настаивал ехать по ночам, потому что, по его соображениям, прохлада была выгоднее для покрышек и по расходу бензина. Он был расчетливым человеком, никогда не упуская случая сэкономить.
– Могу спорить, они наблюдают за нами с помощью радара,– мальчик внимательно посмотрел на лес. – Могу спорить, они и вправду могут нас прошить.
– Могут,– согласился Фил. – У них есть все, что только можно придумать. Это страшное место, ты еще увидишь.
– Надеюсь, там будет прохладно,– раздраженно сказала Элис. – Не затем я проехала весь этот путь, чтобы готовить пищу в шахте.
– Это не шахта,– напомнил ей Фил. – Во всяком случае, там прохладно и у них есть всякие системы очистки воздуха и безопасности. Сама увидишь.
Мальчик сказал:
– Они наблюдают за нами. Я чувствую, что они на нас смотрят.
Он поискал под сиденьем то, что, он знал, было там спрятано, и рука его вытащила пистолет “Магнум” калибра 9 мм.
– Бах,– сказал он и щелкнул спусковым крючком в сторону темнеющего справа, и еще раз,– бах,– слева.
– Положи эту штуку, Роланд! – приказала ему мать.
– Положи ее, сынок. Нам не нужно, чтобы его видели.
Роланд Кронингер поколебался, потянул спусковой крючок и спокойно сказал “бах”. Потом еще раз “бах”, и пистолет сухо щелкнул в череп отца.
– Роланд,– сказал отец и теперь голос его звучал сурово. – Сейчас же перестань баловаться. Убери пистолет.
– Роланд,– предупредила мать.
– Ну, да ладно,– он засунул оружие обратно под сиденье. – Я просто хотел пошутить. Вы оба все воспринимаете слишком серьезно.
Неожиданно всех тряхнуло, потому что Фил ногой вдавил тормозную педаль. Посередине дороги стояли двое мужчин в зеленых касках и пятнистой маскировочной форме; оба держали в руках автоматические пистолеты “Ингрем”, а в кобурах на поясе пистолеты калибра 11.43, “Ингремы” были направлены прямо в лобовое стекло автомобиля.
– Боже! – прошептал Фил.
Один из солдат знаком показал ему, чтобы он открыл окно; когда Фил сделал это, солдат подошел сбоку к автомобилю, засветил фонарик и осветил его лицо.
– Опознавательную карточку, пожалуйста,– сказал солдат.
Это был юноша с жестоким лицом и ярко–голубыми глазами. Фил вынул бумажник, раскрыл его так, чтобы была видна опознавательная карточка, и передал юноше, который сверил фотографию на карточке.
– Сколько человек въезжает, сэр? – спросил солдат.
– Э… трое. Я, моя жена и сын. Нас ждут.
Юноша передал карточку Фила другому солдату, который отстегнул от пояса портативную рацию. Фил услышал, как он сказал:
– Центральная, это контрольный пункт. Мы остановили троих, едущих в сером прогулочном автомобиле. Опознавательная карточка на имя Филиппа Остина Кронингера, компьютерный номер 0–671–4724. Я задержал для проверки.
– Ух ты,– возбужденно зашептал Роланд. – Точь–в–точь как в кино про войну.
– Ш–ш–ш,– предупредил отец.
Роланда восхитила форма солдат; он заметил, что ботинки у них были начищены до блеска, а на маскировочных брюках еще были складки. На груди каждого солдата была нашивка, изображавшая кулак, сжимающий молнию, и ниже под нашивкой была эмблема с надписью “Земляной Дом”, вышитой золотом.
– Хорошо, центральная, спасибо,– сказал солдат с портативной рацией.
Он вернул карточку другому, который передал ее Филу.
– Вот, пожалуйста, сэр. Время вашего прибытия было назначено на 10:45.
– Извините,– Фил взял карточку и убрал ее в бумажник. – Мы задержались из–за ужина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10