- Ты что, милая? Чем тебе помочь?
- Скорей приезжай,- сказала она.- Смогу плохо!
- Сейчас прилечу вертолетом номер два,- сказал я.- А что с мальчишкой?
- Доктор Андерсон погиб на прошлой неделе в автомобильной катастрофе на автостраде. Да это-то ладно, не огорчайся. Позавчера его похоронили. Мне его не жалко. А Смог ничего не ест. Свернулся в темноте и даже глаза не открывает.
Дальше я слушать не стал, бросил трубку, схватил пальто и кинулся бежать.
На углу я поймал такси и велел шоферу жать вовсю, сказал: я только что узнал, у меня заболел сынишка, его жизнь в опасности.
- Будет сделано, друг,- сказал таксист и первый же перекресток проскочил на красный свет.- Я вас не убью,- засмеялся он.- Садитесь поудобней да успокойтесь малость.- Он промчался через Челси, Кенсингтон, мимо Гайд-парка и через Сент-Джонс-Вуд. Я предложил ему сигару.- Зажгите и давайте,- сказал он. Мне почти не видно было его лица, он был в кепке, в очках, лет, наверно, сорока.- Что б ни делали, сперва успокойтесь,- сказал он.- Все обойдется. Уж вы мне поверьте. Детишки - они часто болеют, да это ничего, поправится. Сколько ему?
- Семь.
- Вот и хорошо. Самое опасное до пяти. А что с ним?
- Сам не знаю. Жена только что позвонила. Не мог от нее добиться толку.
- Женщины всегда так,- сказал таксист.- Ничего, друг. Зато они делают все, что могут.
- И даже больше,- сказал я.
Так мы промчались по городу, и скоро машина затормозила у лестницы, которая вела в сад. Я протянул таксисту два фунта, он взял один.
- Не терзайтесь уж очень-то. Держитесь!
- Всего вам доброго! - крикнул я и помчался в дом, а у самого прямо ноги подкашивались.
Я позвал Бриджит. В гостиной ее не было. Половина мебели исчезла, и по всей комнате на полу валялись чемоданы. Понятно, Смога совсем перевернуло. Как тут толком горевать по отцу, когда в доме все вверх тормашками? Меня вдруг ударило - до чего жестоко мир обходится с малолетками, и я кинулся в кухню. На электрической плите из кастрюльки выкипало молоко и вовсю воняло подгорелым. Бриджит здесь не было, я кинулся наверх, в спальни, заглядывал во все двери и наконец нашел ее.
Она стояла у окна, глазела на улицу.
- Я видела, как ты поднимался.
- Какого ж ты черта не вышла и не открыла дверь?
Я дико обозлился, но вдруг увидел Смога - он сжался в комочек на кровати. И вроде спал.
- Ну, что тут у вас? - Я понизил голос на случай, если он и впрямь спит.
Я знал, Бриджит хочет, чтоб я ее поцеловал и утешил, да только я думал о Смоге, а ей не больно сочувствовал. Она была в черном свитере, в черной юбке, в черных чулках и в черных домашних туфлях с черными помпонами - похоже, с головы до пят обрядилась в траур. Наверно, и ночная рубашка у ней черная, и если в случае чего ей понадобится вата, так тоже найдет черную.
Смог тяжело вздохнул и повернулся ко мне лицом, а глаза не открыл.
- Он пьет теплое молоко. Уже четыре дня больше ничего в рот не брал.
- А доктора ты не позвала?
- Нет еще. Его мать приезжала на похороны, а потом сбежала, бросила нас. Уехала в Шотландию.
- И он у тебя все время спит? Она зажгла сигарету и кивнула.
- Поди в кухню, свари ему овсяную кашу,- сказал я,- потом нальешь в нее холодного молока, да положи масла. И сахару побольше. Сумеешь?
- Конечно сумею.
Она вышла. А я погладил Смога по щеке, и он посмотрел на меня.
- Ты что это? - спросил я.- Я пришел тебя навестить, хотел взять тебя погулять.
- Папа умер.
- Я твой папка. А я-то думал, ты знаешь. Я ж тебе сколько раз говорил.
- Ты дядя,- сказал Смог.
- А теперь и папка.
Он был очень бледный, губы в ниточку и розовые, будто их намазали помадой. Ноги у него подергивались под одеялом.
- Как себя чувствуешь?
- У меня в голове звенит.
- Будто телефон? Он улыбнулся.
- Нет, будто один большой колокол.
- Это, наверно, уховертка взбунтовалась и давай на нем качаться. У каждого в голове живет уховертка. А знаешь, почему они забираются на колокол и звонят?
- Нет,- сказал он.- Почему?
- Это они тебе говорят - нам, мол, есть охота. Хотят, чтоб ты для них что-нибудь слопал.
- А я не голодный.
- Зато они голодные. Раз твоя уховертка так звонит в колокол, ей, видать, здорово не по себе, Хочешь, чтоб у тебя не звенело в голове, так надо чего-нибудь съесть.
Он оперся на локоть и сразу повалился.
- Правда?
- Правда. Он подумал.
- А уховертки что больше всего любят?
- Да они ведь разные. Одни вроде тигров, этим подавай сырое мясо. Другие едят яичницу с беконом. А если они долго не ели, для них первое дело хороший завтрак. Сдается мне, твоя из таких. Для начала надо немного овсяной каши, теплой, с молоком. На час уховертка успокоится. Потом съешь омлет.
- Неправду ты говоришь.
- Послушай, Смог, разве я когда тебя обманывал? Может, сказки рассказывал, только не врал. Ты попробуй, а не перестанет звенеть, будешь знать -я тебе все наврал. Или, может, ей просто требуется омлет.
- А где же каша? - спросил он.
- Не знаю, может, ее и нет. Я сейчас буду завтракать, начну с овсяной каши. Бриджит принесет ее сюда на подносе - чтоб я мог с тобой разговаривать, покуда ем. В пакете овсянки оставалось на донышке, но уж так и быть, дам тебе ложечку, просто чтоб успокоить уховертку. Понимаешь, если ее не накормить, она скоро кликнет на помощь своего дружка ежа, он тоже влезет на колокол, чтоб звенел погромче. Ну, вот и Бриджит, а то я прямо не могу дождаться завтрака. Я всегда начинаю с овсяной каши, так что смотри не зевай, я ведь живо ее умну, тебе ничего не достанется.
Я ухитрился скормить ему почти всю кашу. Он попросил еще и омлет, но я дал ему глотнуть водички, прилег рядом на кровать, и он в два счета уснул.
- Сейчас пол-одиннадцатого,- сказал я.- В час разбудим и дадим гренок и яйцо. Вот увидишь, он теперь будет есть, Если я останусь на весь день, он к утру оклемается.
Я аж вспотел, так старался его накормить, и теперь мы с Бриджит пошли на кухню попить кофе.
- Я знала, что ты его накормишь,- сказала она.- Потому и доктора не позвала.
- Спасибо за такое доверие, только больно уж ты рисковала: вдруг бы Смог не выжил? А что это у тебя за чемоданы в гостиной?
- Еду в Голландию со Смогом недели на две.
- А потом что?
- Вернусь сюда. Этот дом мой.
- Будешь здесь жить?
- Продам.
Я сам сварил кофе: она сперва пролила молоко, потом рассыпала сахар.
- Останься со мной, Майкл. Мне одной не справиться.
- Сегодня останусь. Завтра я работаю. Еду на несколько дней в Швейцарию. Как приеду, дам о себе знать. Надо вытаскивать Смога. Сейчас попьем кофе и пойдем в гостиную, унесем чемоданы. Расставим мебель, малость приберем, а потом притащу вниз Смога, пускай увидит - всюду полный порядок, никакой неразберихи. Я сейчас только о нем беспокоюсь. Никогда я не верил, будто первым делом надо беречь женщин и детей, нет, беречь надо одних детей.
Мы прибрали гостиную, теперь здесь стало почти как при докторе Андерсоне. Бриджит села в одно кресло, я - в другое, рядом, и оба глядели через большие окна вниз, на газон.
- Извини, что я доставляю тебе столько хлопот,- сказала Бриджит и протянула мне руку.
- Да разве это хлопоты,- сказал я.- Жалко, что Андерсон умер. Раньше некогда было тебе про это сказать.
- Терпеть его не могла,- сказала Бриджит и выдернула у меня руку.
Я опять взял ее руку и встал, ей тоже пришлось подняться, и я прижал ее к себе. Ее слезы ожгли мне лицо.
- О чем ты плачешь? Не плачь, крошка.
Мне вдруг так ясно представилось, какая она была, когда мы встретились в первый раз,- пухленькая, румяная, она слушала мои враки и глядела на меня широко раскрытыми простодушными глазами, и пышные волосы были еще по-девичьи непослушные, не держались ни в какой прическе. А теперь проступил настоящий овал лица, чуть широковатого в скулах, а глаза озадаченные, несчастные - все не поймет, как это с ней такое случилось. Я взял ее щеки в ладони и стал молча целовать глаза, лоб, все лицо - говорить с ней было еще не время. Я когда кого целую, уж непременно скажу- я, мол, тебя люблю, никак не могу удержаться. Сейчас как раз и надо бы сказать эти самые слова, сдается мне, их она и ждала. Но не потому сказал я сейчас эти три слова, они сами у меня вырвались. А она отозвалась уж с таким жаром - мы сразу накинулись друг на друга, нам бы сейчас прямо на что-то опрокинуться, хоть на голые доски, только в таком доме наверняка найдется что пороскошней.
- В целом свете ты один меня жалеешь.
- Ну, а как же. Я ж тебя люблю. Мы ведь с тобой спали, а с кем спишь, того должен любить, верно?
- Не знаю,- ответила она.
- А я тебя и не спрашиваю,- сказал я.
Мы пошли наверх, но мне было здорово не по себе - Бриджит все плакала, будто совсем потерялась, не знала, на каком она свете. Я только и мог, что лечь и крепко ее обнять.
- Ты своим родителям сообщила?
- Нет,- ответила она. - Да. Вчера написала письмо.
- Вчера? Письмо? - Я встал, зажег две сигареты.- А почему не позвонила? Или телеграмму бы послала.
Она улыбнулась, будто приятно удивилась своему неразумию.
- Не знаю. Правда, не знаю.
- Вот сумасшедшая.
- Знаю,- сказала она и опять заплакала. Я обнял ее.
- Да нет, ты не сумасшедшая. Не плачь.
- Я не люблю своих родителей.
- При чем тут это?
- Я и в Англию приехала, чтоб отделаться от них.
Был уже час дня, когда мы оделись и пошли к Смогу. Он лежал с открытыми глазами.
- Я вас слышал,- сказал он.- Вы что делали?
- Лежали в кровати и любили друг дружку,- сказал я.
- Это приятно?
- Ты голодный? - Я посадил его к себе на колени.- Бриджит готовит тебе еще завтрак.
- А уховертка ушла,- сказал он.- Колокол больше не звонит.
- Тогда дадим тебе сейчас яйцо, не то она проснется и опять примется за свои фокусы.
- Я хочу есть,- сказал Смог.
И он поел с аппетитом. Потом я стал читать ему одну книжку, другую, он все не хотел спать, но под конец уснул.
Я целый час бродил по Пустоши, по щиколотку в грязи и гниющих листьях. Пошел дождь, я заспешил к метро и ходил поблизости, пока не нашел книжный магазин. Увидал подержанную книжку Джилберта Блэскина за два шиллинга, но решил - дорого, и не купил. Все мне сейчас было неинтересно. Смог вроде начал приходить в себя, и я тревожился о завтрашней поездке.
Ребятня возвращалась из школы, пора было и мне назад. Казалось, твердая почва ушла из-под ног. Я повис в воздухе. Все, что сейчас происходит, никак не связано с тем, что должно случиться. Похоже, скоро конец света или неотвратимо надвигается что-то грозное. Обрубить бы канаты и удирать на всех парусах. Чутье подсказывало, где рубить и куда бежать, не было никаких причин его не слушаться. Но я знал: нет у меня надежды поступить, как велит чутье, а значит, мной завладела какая-то сила, еще посильней моего инстинкта. И играет мной. Меня потянуло убраться подальше от дождя, который пеленой заволок листья и кусты,
Я привел Смога вниз, в гостиную, и стал поить его чаем - он сидел у окна и с удовольствием глядел, как дождь разрисовывает стекло. Глаза у него уже не казались такими маленькими, как утром. Кожа - нежная, прозрачная, и, пока он не улыбнется или не попросит еще поесть, можно подумать - она прямо фарфоровая. Я сказал ему - я на несколько дней уеду, должен ехать по работе, а то не на что будет жить.
- А ты просто сходи в банк,- сказал он.
- В банке деньги только хранятся. Сперва их надо заработать.
- А я тебе их сделаю,- сказал он; весь рот у него был перемазан вареньем.
Ему уже не сиделось на месте, он помчался за фломастерами. Я нарезал бумажных квадратиков, и он их разузорил, но почувствовал - что-то здесь не то, и попросил меня нарезать еще. Потом попросил пятифунтовый билет - решил в точности его срисовать. А потом не захотел отдать обратно. Я сказал - ладно, даю тебе взаймы, а когда в субботу вернусь, ты, мол, мне эти деньги отдай, и если будешь вести себя примерно в хорошо есть, свожу тебя в магазин Хэмли и ты там на все пять фунтов накупишь игрушек. И он пошел спать очень довольный.
Я сказал Бриджит - я уезжаю ненадолго, и велел ей заботиться перво-наперво о Смоге, а потом и о себе, и она пообещала.
- Не люблю, когда летают самолетом,- сказала она.- Самолеты разбиваются.
- Со мной не разобьется. Этого я не боюсь. Я верю в это чудо техники.
Она еще прежде сбросила свои черные одежки и лежала сейчас в цветастом халатике, а на мне и вовсе ничего не было. Ночник освещал нас обоих. Я оделся, сказал - мне пора. Но мне боязно было, как бы с вей и со Смогом чего не случилось, будто я один был им опора и защитник, а без меня им грозят невесть какие напасти. Глупо, конечно, что я так боялся, а все оттого, что переоценивал свои силы, а их силы недооценивал. Бриджит вполне могла постоять и за себя, и за мальчонку. Но я еще со страхом думал, что ждет меня самого, когда я отсюда уйду, и пугало меня вовсе не то, что самолет ухнет вниз и разобьется.
Дождь перестал, в разрывах между тучами, которые гнал сильный ветер, мелькали звезды. Я уже спустился с лестницы и чуть было не повернул обратно. Но все же пошел прочь, и по звуку шагов можно было подумать: человек спешит. Если шаг у меня и впрямь был торопливый, я сам не знал, куда меня гонит, впервые в жизни мне стало по-настоящему страшно. Я шел через Пустошь, и на каждом шагу мне чудились засады, и я обрадовался, когда дошел до метро, до огней светофоров, и стал спускаться с Хаверстокского холма. Я решил идти домой через центр, ложиться в постель еще не хотелось, вряд ли сумею уснуть. Каждая проносящаяся мимо машина успокаивала, от усталости мне наконец полегчало, я знал: утром я уже буду совсем спокоен.
Денек выдался хороший, прохладный, я принял ванну и побрился - хотел освежиться, да еще и смыть с себя грязь, ведь сегодня я надеялся встретиться в Женеве со своей Полли. Я сварил яйцо, потом позвонил Бриджит, сказал: я люблю и ее и Смога, пускай ждут меня в конце недели. Она пообещала, и я прямо почувствовал в ухе ее горячее дыхание. Она сказала: Смог здоров и плотно позавтракал. Сейчас он играет в саду с соседским мальчиком, сыном архитектора, того только что бросила жена. Смог уже строит планы, что он купит на те, пять фунтов, когда я поведу его в игрушечный магазин. Хоть это приятно было услышать, и я повесил трубку.
Я стоял и глядел в окно на крыши и задние стены жилых домов, выходить было неохота - лень, что ли, одолела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51