Она вдруг сообразила, что никого не предупредила о том, куда пошла, и, почувствовав беспокойство, заерзала на стуле.
– Я по объявлению… в журнале… – Она не узнала своего голоса. – Может, я не туда…
– Вы пришли туда, куда нужно, – прервав ее, многозначительно проговорил хозяин. – И вовремя. Позже было бы уже поздно. – Вероятно, он остался доволен произнесенной фразой, потому что тут же повторил ее снова: – Да, да, позже было бы поздно. – Он еще раз медленно обошел вокруг Ирины, которая не знала, как вести себя – то ли следовало провожать его взглядом, то ли, напротив, не шевелиться. Она выбрала второе.
Через некоторое время, очевидно вдоволь находившись вокруг стула, мужчина опять остановился перед ней.
– Порфирий де Туайт, – торжественно произнес он, скрестив руки на груди. Внимание Ирины привлек массивный перстень в виде книги на безымянном пальце. Хозяин, перехватив ее взгляд, загадочно улыбнулся и церемонно поклонился. Слегка распахнувшиеся полы халата обнажили сухие, мускулистые ноги.
Она прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Хозяин, напротив, стал необычайно серьезен и сосредоточен.
– Сейчас вам придется подождать немного. Мне нужно войти в тонкие планы и получить разрешение для работы с вами. – Ирина вопросительно посмотрела на него. – Видите ли, с обычными людьми я не работаю, – пояснил он снисходительно. – Только с избранными. С трудом сдержав улыбку, она понимающе кивнула.
Порфирий тихо вышел из комнаты. Ирина поднялась со стула и огляделась. Комната была заставлена книжными шкафами. Подойдя к одному из них, она с интересом скользнула взглядом по корешкам: "Папюс. Эзотерические беседы", "Парацельс. Трактат о нимфах, пигмеях и саламандрах", "Лидбитер. Белая и черная магия", "Кизеветтер. История астрологии", "Плутарх. Озирис и Изида". Ни одну из этих книг она не читала и оттого невольно почувствовала уважение к хозяину редкой библиотеки. "Интересно, сколько времени он будет входить в эти самые "тонкие планы"? Из комнаты, куда удалился Порфирий, послышался странный звук. На цыпочках подойдя поближе, она заглянула в приоткрытую дверь. Порфирий, скрестив ноги, сидел на небольшом коврике в позе "лотоса", которую Ирина когда-то видела на рисунке в одном из номеров "ИЗИДЫ". Подняв чаши ладоней вверх и закрыв глаза, он сквозь плотно сжатые губы издавал монотонный протяжный звук "Ом-м-м-м…"
Она тихо отошла от двери. Подруга по Смольному, Леночка Трояновская, шутила, что Ирэн обладает редким свойством попадать в непредсказуемые ситуации, из которых найти выход бывает порой весьма затруднительно. Вот и сейчас – зачем она здесь? Впрочем, уйти она всегда успеет.
Звук, доносившийся из соседней комнаты, затих. Поспешно вернувшись на место, Ирина села, положив ладошки на колени. В комнату вошел сосредоточенный Порфирий.
– Я буду с вами работать, – торжественно произнес он. – Вы – редкий экз… индивидуум… Очень редкий.
"Так-то вот. Правильно я не ушла!" – удовлетворенно подумала Ирина и с удивлением отметила, что ей, в общем, нравится, что именно так все складывается.
– Я продиагностировал вас… И могу сказать: работать с вами надо много. – Порфирий скорбно развел руками. – Засорены каналы. Очень засорены…
Она незаметным движением поправила длинную серую юбку.
– Для более короткого общения можете называть меня Маг, – скромно произнес он. – А теперь – слушайте. Мы с вами начнем с урегулирования функций физического тела и подчинения его контролю воли, что достигается пищевым режимом… – Ирина невольно вздохнула, прощаясь с воспоминанием о запахе свежеиспеченных калачей на лотках уличных торговцев, -…и физическими упражнениями. Затем, – Порфирий начал говорить медленнее, старательно выговаривая каждое слово, – приступим к выработке и накоплению динамизированного нервного флюида, для чего, собственно, служит ряд дыхательных упражнений. – Глядя себе под ноги, он принялся расхаживать по комнате размеренными шагами. – Усовершенствовав свое тело, обогатив организм флюидом и дисциплинировав свою психику, мы приступим к воспитанию воли, взгляда, голоса и жеста… При развитии активных и пассивных способностей значительную роль играет темперамент… Кстати, у вас какой темперамент?.. – задумчиво спросил он, остановившись и взглянув ей прямо в глаза.
Ирина, опустив голову, пожала плечами. Поясню. – В глазах Порфирия блеснул лукавый огонек. – Активный темперамент дает магнетизеров, пассивный же, напротив, способствует развитию психометрии и медиумизма. Женщина, – он не отводил от нее взгляда, – чаще пассивна… хотя, как и во всяком деле, бывают исключения… Ирина слушала тихий, почти равнодушный голос Порфирия, провожая взглядом его размеренное, словно качание маятника, движение из стороны в сторону…
– И вот еще что…
Она вздрогнула, словно очнувшись от забытья. Порфирий стоял напротив и странно смотрел как будто сквозь нее. Неприятное ощущение, словно множество иголочек одновременно вонзилось в затылок. Ирина подалась вперед.
– Запомните то, что я вам сейчас скажу. Это важно. Время смутное наступает… Вы любите русские народные сказки? – неожиданно спросил он.
Ирина удивленно вскинула голову. Право, какой нелепый вопрос! Она, конечно же, любит сказки, но вот стоит ли сейчас об этом говорить? Вдруг она скажет – "да", а он улыбнется снисходительно?
– Любите-не-любите, – Порфирий сделал вид, что не заметил ее замешательства, – но образ шапки-невидимки вам, думаю, знаком? Кому из нас в детстве не хотелось надеть ее и… – Он вдруг мечтательно улыбнулся. – Так вот. На самом деле шапка-невидимка – это всего-навсего тот объем поля, где отсутствует вибрация человеческой мысли. Бывают ситуации, когда человеку для спасения своей жизни необходимо стать невидимым, а для этого надо перенестись центром своего сознания совсем в другое место, проще всего – в воспоминания, не отвлекаясь и никоим образом не реагируя на происходящее вокруг, и тогда он становится неприметным, не излучающим в окружающую среду абсолютно ничего. Эта практика пришла к нам с Востока, ниндзя очень хорошо тушили активность своего мозга в ощущаемом людьми диапазоне. Надо будет нам с вами над этим поработать. Время грядет смутное… – еще раз повторил он.
– Да, время тревожное… – Ирина облизнула пересохшие губы. – Господин Порфирий…
– Маг… – одними губами поправил он.
– Маг-г-г… – выдохнула она, ощутив легкую вибрацию на губах. – Скажите, вы знаете…
– Знаю… – испугал он быстрым ответом. Из его темных глаз исходил теплый свет…
– Что… что будет с…
Она растерялась. Вопрос, готовый сорваться с губ, показался несерьезным. "Я чувствую в себе огромные силы любить… – хотела сказать она. – Говорят, что любовь – это дар Божий и… талант. Им награждается не каждый. И эта жажда любви живет во мне, с каждым днем мучая все больше и больше. Я хочу быть нужной – и не нужна никому. Ни стране, ни моему Государю, ни отцу, ни любимому, которого просто нет. Так что же будет со мной?.. Что?.. "
– Что будет с… Россией? – выдохнула Ирина.
– Россия… – Порфирий подошел совсем близко, печально глядя на нее. – Россия разлетится в клочья, – тихо проговорил он, – только для того, чтобы ты обрела любовь.
– Счастливую? – чуть слышно спросила она.
Порфирий отвел взгляд:
– Любовь – это уже счастье. Именно так…

* * *
…Домой Ирина возвращалась на извозчике. Становилось прохладно. Резкий ветер врывался под поднятый верх пролетки. Облака тщетно пытались укутать сытую луну пушистым серым мехом. Ветер был зол. Он не терпел соперников. Луна снисходительно наблюдала за происходящим противоборством, храня вечные тайны на обратной стороне своей души…

* * *
Войдя в квартиру, Ирина услышала доносящиеся из кабинета отца приглушенные голоса. Один из них принадлежал Керенскому. Услышанная фраза заставила насторожиться.
– Так что, Сергей Ильич, придется вам снова перебираться в Петроград. Собственно, поэтому я сегодня у вас – с такой вот новостью. Георгий Евгеньевич надеется, что вы примете это решение с пониманием. Он человек мягкий, но, что касаемо дела нашего Братства, в решениях последователен. И жесток.
– М-да… Прямо скажем, несколько неожиданно. Но передайте князю Львову, что конечно же, конечно же… – Отец замолчал. – А вы уверены, что другого выхода нет? Я не о себе, Александр Федорович, вы понимаете. Я – о Государе Императоре.
– Другого выхода? – Послышался шум отодвигаемого стула. – А вы что же, друг мой, не видите, что происходит? Государь слаб, ему не хватает решимости. Или будем ждать, пока Россия разлетится в клочья?!
Ирина вздрогнула. Знакомая фраза.
– Вспомните Александра Третьего! Что он ответил своему министру в Гатчине, когда тот настаивал, чтобы Император немедля принял посла какой-то великой державы? А?! – В голосе Керенского послышались истерические нотки. – "Когда Русский Царь удит рыбу, Европа может подождать!" Вот ответ, достойный Российского Самодержца! Вот! Вот каков должен быть Государь Император великой страны! А Николай? Государь страдает от своих же душевных качеств, ценных для простого гражданина, но недопустимых, даже роковых для монарха.
Ирина нахмурилась. О ее любимом императоре нельзя говорить дурно.
– Рок превращает прекрасные свойства его души в смертоносное орудие!
В коридор из своей комнатушки выглянул Василий. Она приложила палец к губам и поспешно направилась к себе в спальню. "Как стыдно, право! Если бы рара узнал, что я позволила себе подслушивать!"

* * *
…Во сне Ирине привиделся Керенский, вылезший из-под стола на квартире у Порфирия и требовавший, чтобы она немедленно вернула принадлежащий ему "динамизированный нервный флюид", без которого он не сможет спасти Россию. "Не отдам. Никому ничего не отдам. Что мое – то мое. И никогда ни о чем не пожалею…" Она улыбнулась во сне.
3
К осени 1916 года положение на фронте стало еще более тяжелым. Воздух, пропитанный тревогой и предчувствием неминуемого краха, словно лишал возможности вздохнуть полной грудью. Лица людей были хмуры и озабоченны. Войной были ранены все…

* * *
После переезда в Петроград, где они с отцом поселились в своей старой квартире на набережной Мойки, Ирина вместе с подружкой по Смольному институту Леночкой Трояновской пошла работать в госпиталь и почти забыла о московском одиночестве и невостребованности. Впрочем, Москве она была благодарна за знакомство и возможность общения с Порфирием, который многому успел научить ее. В ней словно появился внутренний стержень, а вместе с ним – уверенность, что обстоятельства, какими бы они ни были, не смогут сломить ее.
В стенах госпиталя, где она дежурила через день, жила боль, которая пульсировала и пыталась подчинить себе все вокруг. Ухаживая за ранеными, Ирина почти физически чувствовала ее, проскальзывающую между пальцами, хватающую за горло, заставляющую плакать и кричать этих несчастных людей, измотанных фронтовой жизнью. Они жили с этой болью и умирали с ней, но боль не уходила с ними, а словно замирала, поджидая новую жертву. И к этому невозможно было привыкнуть.
Сегодня в госпитальных палатах было непривычно тихо. На стене мерно стучали старые больничные ходики. Хотелось спать. Подперев голову руками, Ирина пыталась читать, с трудом заставляя себя сосредоточиться. "Львица окольным путем учит своих детенышей: она их отталкивает, но они возвращаются, исполненные сил". "Россия тоже, как львица, отталкивает своих детенышей. Если бы только все они возвращались исполненными сил!" – подумала она.
– Сестрица… – донеслось из послеоперационной палаты. Торопливо убрав в ящик стола тоненькую книгу, взятую в Москве у Порфирия, Ирина быстро подошла к лежащему на койке у окна изможденному сероглазому парню с тяжелым ранением в живот и наклонилась к нему:
– Я здесь. Все хорошо.
– Пить… пить… – проговорил он, с трудом разомкнув спекшиеся губы.
– Нельзя. Доктор не разрешил.
Подойдя к столику, она налила немного воды в стакан и промокнула ему губы влажной марлей.
– Ирочка, дочка…
Пожилой мужчина на соседней койке попытался слегка приподняться. Она поправила сползшую простыню в застиранных желтых разводах – следах крови тех, кто побывал здесь до него.
– Дочка! Дюже нога у меня болит. Мочи терпеть нетути. Христом Богом прошу, еще разок уколи. – По его лицу, замирая на рыжих усах, бежали слезы. Солдат мучился фантомными болями в левой ноге, которую ампутировали три дня назад. Сегодня укол был ему уже не положен…
Бесшумно обходя палату и всматриваясь в лица лежащих на койках солдат, Ирина чувствовала, что нужна им не только как сестра милосердия, облегчающая страдания, – они смотрели на нее как на надежду, приходящую из другого, нормального мира – оттуда, где течет обычная человеческая жизнь, где нет крови и мучений. За месяц работы в госпитале она уже почти безошибочно научилась определять, кто из раненых выживет, а кто нет. Независимо от тяжести ранения. Те, кто хотел жить, старались говорить, просили выслушать их. И она садилась рядом и слушала. Каждым словом, произнесенным вслух, эти люди цеплялись за шершавую кору жизни, как дикий виноград. Умирали те, кто молчал. Они дочитывали книгу своей жизни в одиночестве.
Дежурство подходило к концу. В дверях, немного раньше обычного, появилась Леночка Трояновская, свежая, в белоснежном накрахмаленном фартуке с красным крестом на груди.
– Я тебя, часом, не разбудила? – весело прощебетала она, целуя подругу. – Вон как глазки-то припухли, будто со сна.
Ирина бросила поспешный взгляд в зеркало и, улыбнувшись, погрозила ей пальцем. Они были ровесницами, но Ирине всегда казалось, что она намного старше этой худенькой, светловолосой, голубоглазой девушки, которая напоминала Снегурочку: не убережешь – растает.
– Как дежурство? Как Николаев? Боли не прекратились? – Леночка опустилась на небольшой диван, покрытый чехлом из белой ткани.
– Ему ночью плохо было, – бросила Ирина из-за ширмы, за которой переодевалась, – даже укол пришлось делать внеплановый.
1 2 3 4 5 6