Он все-таки
попробовал перевести и, видимо, сделал это не лучшим образом, ибо
единственный глаз полководца свирепо вытаращился, а сабельный шрам поперек
лица налился кровью.
- Кто? Я погорю? - прохрипел полководец, оскалив остатки зубов,
оставшиеся после прямого попадания из пращи. - Это вы у меня в два счета
погорите, морды славянские!
Воины спешились и побежали за хворостом. Лодку бросили в хворост,
пленников - в лодку. Галопом прискакал татарин с факелом, и костер
задымил. Однако дрова были сырые, разгорались плохо.
- Выньте у них кляпы, и пусть раздувают огонь сами! - приказал
полководец.
Но садистское это распоряжение так и не было выполнено, потому что со
дна гребного устройства поднялся вдруг представительный хмурый мужчина в
бежевом плаще. Татары, издав вопль изумления и ужаса, попятились. Перед
тем, как бросить лодку в хворост, они обшарили ее тщательнейшим образом.
Спрятаться там было негде.
- Я, собственно... - ни на кого не глядя, недовольно проговорил
мужчина, - оказался здесь по чистой случайности... Прилег, знаете,
вздремнуть под скамьей, ну и не заметил, как лодка отчалила...
Он перенес ногу через борт, и татары, суеверно перешептываясь,
расступились. Отойдя подальше, капитан Седьмых (ибо это был он) оглянулся
и, отыскав в толпе Намазова, уже успевшего нахлобучить рваную татарскую
шапчонку, неодобрительно покачал головой.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ. БЫСТЬ НЕКАЯ ЗИМА

1
Нагрянул декабрь. Батый осадил Рязань. Помилованных до особого
распоряжения пленников возили за войском на большом сером верблюде в
четырех связанных попарно корзинах. Подобно большинству изувеченных жизнью
людей не знающий поражений полководец любил всевозможные отклонения от
нормы.
Над татарским лагерем пушил декабрьский снежок. Замдиректора
Чертослепов - обросший, оборванный - сидел на корточках и отогревал
связанными руками посиневшую лысину.
- Хорошо хоть руки спереди связывать стали, - без радости заметил он.
Ему не ответили. Было очень холодно.
- Смотрите, Намазов идет, - сказал Шерхебель и, вынув что-то из-за
пазухи, сунул в снег.
Судя по всему, помощник толмача вышел на прогулку. На нем уже был
крепкий, хотя и залатанный местами полосатый халат, под растоптанными, но
вполне справными сапогами весело поскрипывал снежок.
- Товарищ Намазов! - вполголоса окликнул замдиректора. - Будьте
добры, подойдите на минутку!
Помощник толмача опасливо покосился на узников и, сердито
пробормотав: "Моя твоя не понимай...", - поспешил повернуться к ним
спиной.
- Мерзавец! - процедил Альбастров.
С ним согласились.
- Честно вам скажу, - уныло проговорил Чертослепов, - никогда мне не
нравился этот Намазов. Правду говорят: яблочко от яблони...
- А что это вы всех под одну гребенку? - ощетинился вдруг электрик.
Чертослепов с Шерхебелем удивленно взглянули на Альбастрова, и
наконец-то бросилась им в глаза черная клочковатая бородка, а заодно и
висячие усики, и легкая, едва намеченная скуластость.
Первым опомнился Шерхебель.
- Мать? - понимающе спросил он.
- Бабка, - буркнул Альбастров.
- Господи Иисусе Христе!.. - не то вздохнул, не то простонал
Чертослепов.
Положение его было ужасно. Один из членов вверенного ему экипажа
оказался ренегатом, другой...
- Товарищи! - в отчаянии сказал Чертослепов. - Мы допустили серьезную
ошибку. Нам необходимо было сразу осудить поведение Намазова. Но еще не
поздно, товарищи. Я предлагаю провести такой, знаете, негромкий митинг и
открытым голосованием выразить свое возмущение. Что же касается товарища
Альбастрова, скрывшего важные анкетные данные...
- Ну ты козел!.. - изумился электрик, и тут - совершенно некстати -
мимо узников проехал не знающий поражений полководец.
- Эй ты! - заорал Альбастров, приподнявшись, насколько позволяли
сыромятные путы. - В гробу я тебя видал вместе с твоим Чингисханом!
Полководец остановился и приказал толмачу перевести.
- Вы - идиот! - взвыл Чертослепов, безуспешно пытаясь схватиться за
голову. - Я же сказал: негромкий! Негромкий митинг!..
А толмач уже вовсю переводил.
- Товарищ Субудай! - взмолился замдиректора. - Да не обращайте вы
внимания! Мало ли кто какую глупость не подумав ляпнет!..
Толмач перевел и это. Не знающий поражений полководец раздул
единственную целую ноздрю и, каркнув что-то поврежденными связками, поехал
дальше. Толмач, сопровождаемый пятью воинами, подбежал к пленным.
- Айда, пошли! - вне себя напустился он на Чертослепова. - Почему
худо говоришь? Почему говоришь, что Субудай-багатур не достоин лежать с
великим Чингизом? Какой он тебе товарищ? Айда, мало-мало наказывать будем!

2
- Я его что, за язык тянул? - чувствительный, как и все гитаристы,
переживал Альбастров. - Мало ему вчерашнего?..
За юртами нежно свистел бич и звонко вопил Чертослепов. Чистые, не
отягощенные мыслью звуки.
- И как это его опять угораздило? Вроде умный мужик...
- Это там он был умный... - утешил Шерхебель.
Припорошенный снежком Афанасий сидел неподвижно, как глыба, и в
широко раскрытых глазах его стыло недоумение. Временами казалось, что у
него просто забыли выдернуть кляп, - молчал вот уже который день.
- Ой! - страдальчески сказал Шерхебель, быстро что-то на себе
перепрятывая. - Слушайте, это к нам...
Альбастров поднялся и посмотрел. Со стороны леска, хрустя настом, к
узникам направлялся капитан Седьмых. При виде его татарский сторож в
вязаной шапочке "Адидас" вдруг застеснялся чего-то и робко отступил за
ствол березы.
Электрик осклабился и еще издали предъявил капитану связанные руки.
Капитан одобрительно посмотрел на электрика, но подошел не к нему, а к
Шерхебелю, давно уже всем своим видом изъявлявшего готовность правдиво и
не раздумывая отвечать на вопросы.
- Да, кстати, - как бы невзначай поинтересовался капитан, извлекая из
незапятнанного плаща цвета беж уже знакомый читателю блокнот. - Не от
Намазова ли, случайно, исходила сама идея мероприятия?
- Слушайте, что решает Намазов? - отвечал Шерхебель, преданно глядя в
глаза капитану. - Идея была спущена сверху.
"Сверху? - записал капитан, впервые приподнимая бровь. - Не снизу?"
- Расскажите подробнее, - мягко попросил он.
Шерхебель рассказал. Безукоризненно выбритое лицо капитана
становилось все задумчивее.
- А где сейчас находится ваш командор?
- Занят, знаете... - несколько замявшись, сказал Шерхебель.
Капитан Седьмых оглянулся, прислушался.
- Ну что ж... - с пониманием молвил он. - Побеседуем, когда
освободится...
Закрыл блокнот и, хрустя настом, пошел в сторону леска.
Из-за ствола березы выглянула вязаная шапочка "Адидас". Шерхебель
облегченно вздохнул и снова что-то на себе перепрятал.
- Да что вы там все время рассовываете? - не выдержал электрик.
- А! - Шерхебель пренебрежительно шевельнул пальцами связанных рук. -
Так, чепуха, выменял на расческу, теперь жалею...
Припрятанный предмет он, однако, не показал. Что именно Шерхебель
выменял на расческу, так и осталось тайной.
Потом принесли стонущего Чертослепова.
- А тут без вас капитан приходил, - сказал Альбастров. - Про вас
спрашивал.
Чертослепов немедленно перестал стонать.
- Спрашивал? А что конкретно?
Ему передали весь разговор с капитаном Седьмых.
- А когда вернется, не сказал? - встревожась, спросил Чертослепов.
Электрик хотел ответить, но его перебили.
- Я все понял... - Это впервые за много дней заговорил Афанасий
Филимошин. Потрясенные узники повернулись к нему.
- Что ты понял, Афоня?
Большое лицо Афанасия было угрюмо.
- Это не киноартисты, - глухо сообщил он.

3
Замдиректора Чертослепову приснилось, что кто-то развязывает ему
руки.
- Нет... - всхлипывая, забормотал он. - Не хотел... Клянусь вам, не
хотел... Пропаганда гребного спорта...
- Вставай! - тихо и властно сказали ему.
Чертослепов очнулся. Снежную равнину заливал лунный свет. Рядом,
заслоняя звезды, возвышалась массивная грозная тень.
- Афоня? - не веря, спросил Чертослепов. - Ты почему развязался? Ты
что затеял? Ты куда?..
- В Рязань, - мрачно произнесла тень. - Наших бьют...
Похолодеть замдиректора не мог при всем желании, поэтому его бросило
в жар.
- Афанасий... - оробев, пролепетал он. - Но ведь если мы совершим
побег, капитан может подумать, что мы пытаемся скрыться... Я... Я
запрещаю!..
- Эх ты!.. - низко, с укоризной прозвучало из лунной выси, глыбастая
тень повернулась и ушла в Рязань, косолапо проламывая наст.
В панике Чертослепов разбудил остальных. Электрик Альбастров
спросонья моргал криво смерзшимися глазенками и ничего не мог понять. Зато
Шерхебель отреагировал мгновенно. Сноровисто распустив зубами сыромятные
узы, он принялся выхватывать что-то из-под снега и совать за пазуху.
- Товарищ Шерхебель! - видя такую расторопность, шепотом завопил
замдиректора. - Я призываю вас к порядку! Без санкции капитана...
- Слушайте, какой капитан? - огрызнулся через плечо Шерхебель. - Тут
человек сбежал! Вы понимаете, что они нас всех поубивают с утра к своему
шайтану?..
- Матерь Божья Пресвятая Богородица!.. - простонал Шерхебель.
Пошатываясь, они встали на ноги и осмотрелись.
Неподалеку лежала колода, к которой татары привязывали серого
верблюда с четырьмя корзинами. Тут же выяснилось, что перед тем, как
разбудить замдиректора, Афанасий отвязал верблюда и побил колодой весь
татарский караул.
Путь из лагеря был свободен.
Босые, они бежали по лунному вскрикивающему насту, и дыхание их
взрывалось в морозном воздухе.
- Ну и куда теперь? - с хрустом падая в наст, спросил Альбастров.
- Товарищи! - чуть не плача, проговорил Чертослепов. - Не забывайте,
что капитан впоследствии обязательно представит характеристику на каждого
из нас. Поэтому в данной ситуации, я считаю, выход у нас один: идти в
Рязань и как можно лучше проявить себя там в борьбе с татаро-монгольскими
захватчиками.
- Точно! - сказал Альбастров и лизнул снег.
- Вы что, с ума сошли? - с любопытством спросил Шерхебель. - Рязань!
Ничего себе шуточки! Вы историю учили вообще?
Альбастров вдруг тяжело задышал и, поднявшись с наста, угрожающе
двинулся на Шерхебеля.
- Христа - распял? - прямо спросил он.
- Слушайте, прекратите! - взвизгнул Шерхебель. - Даже если и распял!
Вы лучше посмотрите, что делают ваши родственнички по женской линии! Что
они творят с нашей матушкой Россией!
Альбастров, ухваченный за локти Чертослеповым, рвался к Шерхебелю и
кричал:
- Это еще выяснить надо, как мы сюда попали! Небось в Хазарский
каганат метил, да промахнулся малость!..
- Товарищ Альбастров! - умолял замдиректора. - Ну нехристь же, ну что
с него взять! Ну не поймет он нас с вами!..
На том и расстались. Чертослепов с Альбастровым пошли в Рязань, а
куда пошел Шерхебель - сказать трудно. Налетела метель и скрыла все следы.

4
Продираясь сквозь колючую проволоку пурги, они шли в Рязань. Однако
на полпути в электрике Альбастрове вдруг заговорила татарская кровь. И чем
ближе к Рязани подходили они, тем громче она говорила. Наконец
гитарист-электрик сел на пенек и объявил, что не сдвинется с места, пока
его русские и татарские эритроциты не придут к соглашению.
Чертослепов расценил это как измену и, проорав сквозь пургу:
"Басурман!..", - пошел в Рязань один. Каким образом он вышел к Суздалю -
до сих пор представляется загадкой.
- Прииде народ, Гедеоном из таратара выпущенный, - во всеуслышание
проповедовал он на суздальском торгу. - Рязань возжег, и с вами то же
будет! Лишь объединением всея Руси...
- Эва! Сказанул! - возражали ему. - С кем единиться-то? С рязанцами?
Да с ними биться идешь - меча не бери, ремешок бери сыромятный.
- Братие! - возопил Чертослепов. - Не верьте сему! Рязанцы такие же
человеки суть, яко мы с вами!
- Вот сволок! - изумился проезжавший мимо суздальский воевода и
велел, ободрав бесстыжего юродивого кнутом, бросить в подвал и уморить
голодом.
Все было исполнено в точности, только вот голодом Чертослепова
уморить не успели. Меньше чем через месяц Суздаль действительно постигла
судьба Рязани. Победители-татары извлекли сильно исхудавшего замдиректора
из-под обломков терема и, ободрав вдругорядь кнутом, вышибли к шайтану из
Суздаля.
А электрик Альбастров болтался тем временем, как ведро в проруби. Зов
предков накатывал на него то по женской линии, то по мужской, толкая то в
Рязань, то из Рязани. Будь у электрика хоть какие-нибудь средства, он бы
от такой жизни немедленно запил.
И средства, конечно, нашлись. На опушке леса он подобрал брошенный
каким-то беженцем гусли и перестроил их на шестиструнку. С этого момента
на память Альбастрова полагаться уже нельзя. Где был, что делал?..
Говорят, шастал по княжеству, пел жалостливо по-русски и воинственно
по-татарски. Русские за это поили медом, татары - айраном.
А через неделю пришла к нему белая горячка в ржавой, лопнувшей под
мышками кольчуге и с тяжеленной палицей в руках.
- Сидишь? - грозно спросила она. - На гусельках играешь?
- Афанасий... - расслабленно улыбаясь, молвил опустившийся электрик.
- Друг...
- Друг, да не вдруг, - сурово отвечал Афанасий Филимошин, ибо это был
он. - Вставай, пошли в Рязань!
- Ребята... - Надо полагать, Афанасий в глазах Альбастрова раздвоился
как минимум. - Ну не могу я в Рязань... Афанасий, скажи им...
- А вот скажет тебе моя палица железная!
1 2 3 4