в твоей, естественно, груди. И мир рушится, когда ты сознаешь: бескорыстная любовь — явление настолько уникальное, что бесполезно искать ее у родных. Бесполезно требовать от постороннего, в сущности, человека полной душевной и материальной отдачи просто потому, что у вас сходный набор генов, и вы знакомы друг с другом с незапамятных времен, когда тебя, малолетку, приучали на горшок проситься, а то и с еще более раннего возраста. И тут возникает на небосводе та самая грозовая туча, которая накроет твои дивные сады и бравые миры желто-серым брюхом до полного их исчезновения. А когда (если) горизонт прояснится, ты поймешь: и в «родственной среде» человек остается биологической единицей. И, как полагается любому «дитю природы», пытается экономить энергию. Хотя бы моральную. Для чего и… манипулирует всеми, кто его окружает. А особенно интенсивно — собственными детьми.
Итак, делаем следующий шаг к объяснению жизненно важной проблемы: откуда берутся… змеи. И дети. Дети, которых мы выбираем. Во-первых, спросим себя прямо: какие они, «идеальные дети»? И ответ появится довольно скоро: не такие, как мы в их возрасте. Гораздо, гораздо невиннее. За образец можно принять, например, персонаж — и не один — созданный сентиментальной литературой. Преимущественно Чарльзом Диккенсом. Оливера Твиста там, Дэвида Копперфильда… Нет, не того сексуального брюнета, обладателя жгучего взгляда и недоказанной способности к левитации. А книжного героя, которому все время доставалось по самое «не зарекайся». Или Джейкоба Блайвенса, описанного Марком Твеном в рассказе «Рассказ о хорошем мальчике, который не преуспевал в жизни». Последняя кандидатура наиболее подходящая.
Джейкоб Блайвенс, если кто не помнит, «всегда слушался родителей, как бы нелепы и бессмысленны ни были их требования; он постоянно сидел над учебниками и никогда не опаздывал в воскресную школу; он не пропускал уроков и не бил баклуши даже тогда, когда трезвый голос рассудка подсказывал ему, что это было бы самое полезное для него времяпрепровождение». А еще он никогда не лгал и лелеял высокую мечту: чтобы о нем написали в книжке для воскресных школ. «Правда, иногда ему бывало не по себе при мысли, что хорошие мальчики в этих книжках почему-то очень рано умирают. Ему, видите ли, жизнь была дорога, и такая особенность хороших мальчиков его сильно смущала. Джейкоб убеждался, что быть хорошим очень вредно для здоровья и что такая сверхъестественная добродетель, какую описывают в книжках, для мальчика губительнее чахотки». В конце концов юный Блайвенс примирился с тем, что «всякий хороший мальчик неизменно умирал в последней главе, и на картинке были изображены его похороны. Все родственники и ученики воскресной школы стояли вокруг могилы в чересчур коротких штанах и громадных шляпах и все утирали слезы платками размером не меньше чем ярда в полтора». Он и на такое был готов, лишь бы удовлетворить свои амбиции. И удовлетворил: помер ужасающей смертью при попытке устыдить шалунов, привязывающих к хвостам местных собак пустые банки из-под нитроглицерина. И все, что написали о самоотверженном Джейкобе Блайвенсе: «Никогда еще свет не видел мальчика, который бы до такой степени разбрасывался». Аминь.
И кто, спрашивается, довел бедного простофилю до подобной «кондиции»? И по чьей вине прилежный и чистосердечный Джейкоб Блайвенс, отрада и утешение своих родителей, шажок за шажком прошел страшный путь до демонстративного суицида? Можешь не сомневаться — многие ручку приложили, ой, многие: и авторы, ваяющие «специально-сиропную» макулатуру «для младшего школьного возраста»; и воспитатели, с фальшивой проникновенностью внедряющие «специально-сиропные» идеи в детское сознание; и замученные собственными проблемами родители, мечтающие об одном — чтобы в графе «Проблемы на семейном фронте» стояло поменьше галочек. Неужели все эти люди по природе своей были ужасными монстрами, кровавыми маньяками, мечтающими истребить человеческую расу путем превращения нормальных, но зачастую утомительных детенышей вида хомо в нежизнеспособных ангелочков модели «Джейкоб Блайвенс»? Разумеется, столь далеко их планы не простирались. И вообще, наверное, имели несколько… иной облик. Но, в сущности, тактика «ангелизации младшего поколения» срабатывает приблизительно в этом русле: отменно невинные малютки во все времена ведут себя так, словно единственное, о чем они мечтают — это умереть «за идею», внушенную им строгими папеньками и добрыми маменьками. За идею патологической дезориентации подростков в мире взрослых — ввиду целенаправленного культивированного ангелоподобия, доводящего ребенка в кратчайший срок до тихого идиотизма.
Что мы хотим сказать этим ехидным и, как подозревают многие читатели, безответственным заявление? Да всего лишь то, что ребенок — не ангел. И ни в коем случае не должен быть таковым. Ведь каждый человек «в младые лета» занят серьезнейшей работой — осваивает мир. Легко ли это делать, когда на тебя со всех сторон действует «родственный прессинг». Тебе предъявляют целый список «требований, свидетельствующих о патентованной невинности», не слишком отличающийся от того, который сопровождал недолгую жизнь образцового Джейкоба Блайвенса. И хотя викторианская эпоха давно канула в Лету, ее догмы несколько подзадержались в сознании — хотелось бы сказать «отдельных особ», но придется признать, что отнюдь не отдельных, а, наоборот, подавляющего большинства граждан.
В соответствии с викторианской идеологией, весьма далекой от реальности, существам слабым физически — женщинам и детям — не полагалось компенсировать свою слабость мобильностью сознания или хорошей работой всевозможных защитных систем. Наоборот, им следовало усугублять шаткость своего положения вопиющей наивностью, непоколебимой доверчивостью, а также невинностью на грани беспамятства. Тот, кто ухитрялся не помереть даже в подобных обстоятельствах, явно обладал выдающимися способностями к выживанию. Чаще всего в форме мимикрии: принимаешь требуемый облик и тихо делаешь свое дело — в частности, удовлетворяешь низменные потребности, а также даешь свободу порочным страстям. Правда, в этом случае «и сказок про вас не расскажут, и песен о вас не споют» — не надейтесь. И вход в книжки для воскресной школы, как понимаешь, для безнравственных притворщиков тоже заказан. Зато вместо того, чтобы лечь в сыру землю под рыдания учеников воскресной школы и под трубные звуки, слегка приглушенные платками ярда в полтора, им, хитрецам, предоставляется возможность прожить дополнительные лет пятьдесят — и притом не без удовольствия.
Да, конечно же, система «двойного стандарта» как защитная система действует отменно: удобнейшая уловка, позволяющая даже самому рьяному «адепту морали и нравственности» не заморачиваться чрезмерно дотошным исполнением проповедуемых истин. Всегда найдется отговорка и отмазка. Дескать, цели мои столь высоки (под стать гибельному полету Джейкоба Блайвенса в сопровождении пятнадцати собак, «которые тянулись за ним, как хвост за бумажным змеем»), что я могу себе позволить некоторую, гм, вольность в обращении с догмами. Но я — это одно, а мои «новообращенные» — совсем другое. Им никаких вольностей не положено. При это можно заметить, что требования, предъявленные к «подопечным-подопытным», скромностью не отличаются. Всевозможные «апологеты нравственности» могут запросить со своих современников поистине непомерной цен… целомудренности — вроде веры в Деда Мороза, длящейся с детсадовского до пенсионного возраста. Как с такой «установкой на наив» жизнь прожить? Вряд ли и ребенок, отправляющий в Лапландию письма весьма издевательского содержания: «Милый Дедушка Мороз (дорогой Санта-Клаус, уважаемый Никола-угодник, почтенный Ухти-Тухти), будь добр, пришли мне на Рождество мешок зеленых, ноутбук последней модели и серебристый «Мерс», а я за это обещаю бросить курить — ну, хотя бы травку» — вряд ли он вообще верит во всемогущего обитателя Лапландии. А если и верит, то наилучшим выходом для него было бы «переболеть» инфантильной жаждой чуда и поискать опоры в себе, а не в толстом старике, работающем в рождественской доставке экологически чистым транспортом под легкую музыку.
Почему? Да потому, что сюсюканье на тему «Как это прекрасно — до седых волос сохранить в себе ребенка!», «Надо верить в сказку, пока не окажешься в ужастике!» и т. п. — неконструктивная идеология. Недаром Януш Корчак пытался объяснить, что «Детей нет, есть люди». А значит, стоит согласиться и с французским писателем Жаном Лабрюйером: «Дети дерзки, привередливы, вспыльчивы, завистливы, любопытны, своекорыстны, ленивы, легкомысленны, трусливы, невоздержанны, лживы и скрытны; они легко разражаются смехом или слезами, по пустякам предаются неумеренной радости или горькой печали, не выносят боли и любят ее причинять, — они уже люди». Да уж, далеко не ангельская характеристика. И сохранять в себе такое до самых седин — не лучший способ повзрослеть. Инфантилизм — не самое прекрасное свойство натуры. Тем более, что он прочно связан с… хорошо знакомой нам всем манипуляцией. Это нехитрый, но действенный метод, с помощью которого можно сделать свою жизнь комфортной, не обращая внимания на то, какой при этом станет жизнь окружающих.
Несмотря на неоднократные упоминания о манипуляции в разных ракурсах и в разные моменты повествования, на детскую манипуляцию следует обратить внимание особо. Исключая «младшее поколение» из реального «психологического пространства», старшее поколение здорово рискует. Если предположить, что детство есть некая волшебная страна, где неведомы коварство, вероломство, притворство и прочие неблагородные «подходцы» — ты поневоле оказываешься беззащитен перед обитателем «волшебной страны», который, тем не менее, прекрасно с «подходцами» знаком и отлично умеет их применять. Хлопая ресницами, словно танцовщица варьете — парой вееров, надув губки пончиком и склонив головку к хрупкому (пухленькому) плечику, твоя золотоволосая (рыженькая, чернокудрая), искусственно шепелявящая «пусечка» может выцыганить что угодно — во всяком случае, попытается. Она будет понемножку продвигаться вперед, будто морская звезда: шажочек, еще шажочек, и еще, и еще — тщательно ощупывая почву, проверяя, нет ли опасности, есть ли пожива, ждать ли контратаки… И пока у тебя недостает твердости, дабы поставить заслон и дать отпор — тебя будут использовать. Скажешь: это же ребенок! Как можно заподозрить его в таком коварстве? Да можно, можно. И вполне заслуженно.
Детская манипуляция — явление повсеместное. Дети, за неимением (или недоразвитостью) других защитных систем, очень чуткие создания. Их оружие — интуиция и восприимчивость. Они, словно сверхчувствительные радары, улавливают излучения, исходящие от «объекта» и, словно акулы, понимают, когда жертва начинает слабеть и уже готова сдаться. Страшно? Может быть. И все-таки упаси тебя боже обвинять ребенка в том, что он носит в себе все пороки маркиза де Сада вкупе с амбициями доктора Зло! Эта поведенческая стратегия вполне рациональна и совершенно естественна — в юном возрасте. Гораздо хуже, если человек не может вовремя от нее отказаться и на всю жизнь избирает образ поведения, свойственный манипулятору или, хуже того, паразиту. Как случаются подобные «задержки»? Если манипуляция не встречает сопротивления, в сознании возникает и закрепляется уверенность: мне все дозволено! «Потому что я ребенок!» — как говорил персонаж фильма «Про Красную Шапочку». Маленький деспот опомнился лишь тогда, когда Красная Шапочка выразилась напрямую: «Ты неприятный ребенок!», да и вообще не проявила сочувствия к «возрастному фактору». А если на «домашнего тиранчика» не найдется подходящей Красной Шапочки? Что тогда с ним будет?
Скорее всего, склонность к манипуляции приведет еще не оформившуюся личность к краху. Индивидуальность ребенка еще не сформировалась, ему надо много времени и сил для того, чтобы адаптироваться. Но сможет ли он? Ведь в семье устоялась система взаимной манипуляции: все шантажируют всех. «Если ты будешь хорошим и поступишь, как я тебе велю, я окажу ответную услугу (стану хорошо учиться, вытерплю воскресный визит к надоедливой тетке, куплю тебе новые джинсы, отпущу на вечеринку, не буду пилить за неподходящие знакомства и проч.)» — так домашние обращаются друг с другом, полагая, что подобная тактика и есть взаимопонимание. Хотя, разобравшись, понимаешь — это всего лишь взаимное избегание. Не хочется разбираться в проблемах ближнего — у каждого и своих дел хватает. Нет никакого настроения узнавать, с кем живешь, с кем общаешься. Главная заповедь: «Веди себя хорошо» — а «хорошо» значит ни много, ни мало «необременительно». Изображай пай-девочку (пай-мальчика). Не разрушай моих иллюзий. И будет нам счастье. Да полно! Так ли?
Большой и довольно неласковый мир потребует от ребенка совершенно иного поведения: учись держать удар, будь стойким и выносливым, поверь в себя, разберись в себе, познай свои желания и страхи, защищай свои интересы, иди своей дорогой и не будь слишком доверчивым. Ну, и многое другое — «по обстоятельствам, а не со зла», как пел министр-администратор в «Обыкновенном чуде». Реальность не питает злобы к тем, кого испытывает на прочность. Просто-напросто законы мироздания не намерены видоизменяться ради индивидуального представления о нравственности и справедливости. А если в качестве защитной системы молодой человек избирает сервильность, манипуляцию, лицемерие — ему же хуже. Наступит момент, когда ему самому станет тошно от собственной «гибкости», когда он ощутит, что потерял свое единственное и неповторимое «я». И придется всю жизнь кочевать от одного «благодетеля» к другому, изображая ангелочка и манипулируя исподтишка всеми, кто составляет твой круг общения —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12