Во всяком случае, она получила воспитание в монастыре, среди монахинь, и в ее обязанности входит оказание помощи больным.
- Не нужно беспокоить миледи Марию, - сказала Эдит, обращаясь к оруженосцу. Положив свою руку на колени Хью, она еще теснее прижалась к нему. - Мы с мужем подождем, покуда она не освободится.
- Вы в этом уверены, леди? - спросил оруженосец. - Слова сомнения, выражающие неудовольствие и нешуточное удивление, вот-вот были готовы сорваться у него с языка. Он не вышел из комнаты, а, взяв в руки запасной рукав от кольчуги, начал надраивать его железные ячейки, продолжая бросать долгие косые взгляды в сторону этой пары.
Эдит не обращала на него никакого внимания. Она сидела рядышком со своим тихим измученным мужем и старалась убедить себя в том, что об этой молчаливой идиллии не стоит сообщать сэру Гилберту.
- Он сбежал. - Гилберт схватил за руку Марию на ходу, когда она торопливо проходила мимо, вероятно, спеша переодеться в сухое платье. Охвативший его гнев из-за побега Ротгара даже пересилил его раздражение из-за того, что она так бесцеремонно вырвала руку, словно его прикосновение ее оскорбляло. Мария, я говорю, сакс сбежал.
- Ротгар? Нет, он...
- Его нигде нет.
Мария, оглянувшись, хотела было снова возразить, - ее губы раскрылись в малоприметной умиротворенной улыбке, за которой обычно следовал словесный поток, который всегда оказывал смертельное, словно удар мечом, воздействие на него. Гилберт, в свою очередь, улыбнулся. Наконец-то ей не избежать дурацкого положения, если только она начнет отрицать то, в чем он был уверен наверняка.
Он отцепил от пояса бурдюк из козлиной кожи, который он обнаружил в куче прелого сена и навоза в курятнике, и грохнул им об пол у ее ног. Она тут же отвернулась от ударившей ей в нос вони, а Гилберт решил до конца воспользоваться представившейся ему выигрышной возможностью:
- Это он оставил здесь, предприняв неуклюжую попытку его спрятать. Кто-то в деревне заодно с ним плетет сети заговора против нас.
- Нет, Гилберт, он...
- Нам необходимо отыскать человека, кому принадлежит этот бурдюк. Мы обыщем всю деревню, покуда не найдем того, кто выпустил его на свободу. После чего мы...
- Гилберт, это сделала я сама.
Он лишь разинул рот.
Она поспешила все ему объяснить:
- Это я увела его из курятника. А теперь он ждет меня в алькове. Он только что помылся.
- Значит, это вы забрали его из курятника?
- Да. - На ее лице появилось упрямое настырное выражение, которое бросало ему вызов, побуждало попробовать осудить ее поступок. Он чувствовал, как у него закипает гнев, - он разгорался еще больше от ее опрометчивого содержания пленника и того неловкого положения, в которое он попал, представ перед всеми последним дураком.
Сзади к ним подошел Филипп Мартел, - он ткнул пальцем в бурдюк.
- Уж не хотели ли вы с помощью этого облегчить условия его пребывания среди нас? Гилберт утверждает, что это свидетельство хорошо организованного заговора, Мария.
Когда Гилберт с размаху бросил бурдюк к ее ногам, он почувствовал мрачное удовлетворение от того, что она, сделав шаг назад, стояла перед ним, не зная, что ответить. Потом она прошептала:
- Да. Это я ему его дала. - Казалось, ей пришлось предпринять над собой дополнительное усилие, чтобы преодолеть нахлынувшую на нее временную слабость. - Никакого заговора нет. К нам приехал священник, и Ротгар пообещал поговорить с крестьянами от имени Хью.
- Значит, этот сакс только что вылез из лохани, а платье почему-то мокрое у вас. - Кровь прилила к лицу Гилберта, когда он вдруг представил себе, как Мария, распустив до пояса свои прекрасные волосы, моет этого сакса в лохани. Я должен довольствоваться вниманием какой-то кухонной неряхи, а вы в это время награждаете его привилегией, полагающейся лишь почетным гостям?
- А мне принесли всего глоток зля! - обиженно надулся Филипп.
В раздражении Гилберт оттолкнул оскорбленного Филиппа к стене.
Он давно хотел овладеть Марией - с самого первого раза, как увидел ее, когда он еще был неразлучным другом Хью де Курсона. Его желание объяснялось лишь иллюзиями, свойственными юности; он не ожидал никакого ответного чувства, - ее красота и прекрасный характер, конечно, станут достоянием в будущем богатого и могущественного представителя знати.
Однако ее брак с Ранульфом, человеком безземельным и лишенным всяких перспектив на будущее, как и он, Гилберт, огорчил его душу и сердце, он осыпал себя упреками, обвиняя в том, что у него не хватило мужества заговорить с ней об испытываемых к ней чувствах. Все могло быть по-другому. Боже, какие страдания доставляли ему эти ее четыре года замужества! И как он тайно радовался смерти Ранульфа, но, несмотря на это, она по-прежнему оставалась такой же далекой от него, такой же не замечающей его присутствия, как и всегда. Когда Хью получил этот страшный удар, она могла обратить на него внимание, но в этот момент этот сукин сын Уолтер явился вновь на службу к Хью, чтобы воспользоваться щедростью Вильгельма. Она не прислушивалась к его предостережениям, когда он намекал, что длительное отсутствие Уолтера на рыцарской службе, вероятно, имели под собой весьма подозрительные основания. Но она все равно тянулась к старику, словно к своему давно умершему отцу, и не желала слышать о нем ничего дурного.
Но Гилберт всегда желал обладать Марией, хотел он этого и сейчас, хотя характер такого желания изменился. Если прежде он в своих фантазиях мечтал о том, как будет ее лелеять, защищать, то теперь мечтал о том, как укротит ее дух, подчинит ее волю своей, как будет издеваться над ней и унижать до тех пор, пока она сама не изопьет той горькой чаши, из которой потчевала его долгие годы.
- Он поможет Хью, Гилберт!
- Неужели? Может, в таком случае он уже рассказал, где искать пропавшие сокровища Лэндуолда, а?
Когда она ушла в глухую защиту, без слов давая ему понять, что из уст Ротгара не услышала даже никаких намеков на это, в голове Гилберта вдруг эхом прозвучало данное ему Данстэном обещание оказать ему при необходимости поддержку. Он, конечно, не намеревался рассказывать ей об этом до времени. Присутствие здесь сакса мучило его, терзало его мозг воспоминаниями о том, как старательно вытягивали шеи жители Лэндуолда, чтобы только краем глаза увидеть Ротгара, как вспыхивала Мария при одном упоминании об этой свинье. - Я начинаю сомневаться, что кто-то способен помочь Хью. И вообще, хочется спросить, достоин ли он помощи?
- Вильгельму совсем неинтересно слушать о том, как его рыцари грызутся друг с другом, - вмешался в разговор Филипп.
Гилберт хмыкнул, заметив, как вздрогнула Мария от их слов, как тяжело вздохнула.
- О чем вы говорите?
Теперь уже в ее голосе не чувствовалось обычной самоуверенности, и Гилберт приходил в возбуждение от мысли, что всего нескольких его слов хватило, чтобы добиться от нее такой трансформации. Это вновь обретенное чувство власти над ней смягчило охвативший его гнев. Может, все же лучше держать пока в тайне истинные масштабы его тщеславных замыслов.
- Вы должны всегда помнить, Мария, - сказал он, произнося особенно ласково ее имя, не скрывая своего намерения позлорадствовать и высмеять ее, - кто помог вам с этой увенчавшейся успехом уловкой. И помните - ваш постоянный успех в будущем зависит от моего с вами сотрудничества, а не от блеяния этой едва не кастрированной сакс-кой овцы.
Демонстрируя свою гордость и силу, которые так очаровывали и приводили в ярость Гилберта, Мария сказала:
- Я все отлично запомню, сэр Гилберт. Резко повернувшись, она зашагала прочь. "Эта стерва все же хочет, чтобы последнее слово оставалось за ней". Гилберт подавил в себе яростный вопль. Ему удалось обратить его в противный злобный смешок, но за ним последовал поистине веселый взрыв смеха, когда он понял, как слегка оступилась Мария.
***
Ротгар с любопытством разглядывал разорванную тунику, которую ему вручил норманнский оруженосец после купания. Мария уже копалась прежде в его гардеробе, чтобы одеть его, почему же на сей раз не выбрать что-нибудь поприличнее, более соответствующее важности поставленной ею перед ним задачи? Потом он увидел осла, на котором, по мнению Марии, ему предстояло добираться до строительной площадки. Если влезть на него, то потребуется человек с острым зрением ястреба, чтобы различить, где кончается вылинявшая, однообразная серая шкура осла и начиналась вылинявшая его туника.
Рядом с ослом переминалась красивая кобыла. Рядом с ней стояла Мария, поглаживая ее мягкую морду, и что-то нашептывала ей на ухо. Громадный жеребец, опустив голову до земли стоял в одиночестве, раздувая бока, весь покрытый потной пеной. От сильного переутомления он с трудом держался на дрожащих ногах и был явно неспособен понести седока. Мария, подойдя к жеребцу, мягкой ладонью погладила его по шее. Сэр Уолтер и сэр Стифэн, сжимая порученное им оружие, вели Хью де Курсона к изнуренному коню. Фен бежал впереди них трусцой задом наперед, не спуская глаз со своего господина. Уверенными, ловкими движениями, которые говорили об их давнем знакомстве со своими обязанностями, рыцари, расправив затекшие члены Хью, просунули его ногу в стремя, затем, подтолкнув, поддержали до тех пор, покуда он не сел в седло и не выпрямился. Несмотря на привычную работу, они оба тяжело дышали и взмокли не хуже лошади.
Уолтер передал поводья жеребца в руки Хью. Он сразу расслабился, словно какой-то глубоко затаившийся у него в поврежденном мозгу импульс заставил его почувствовать под собой боевого коня.
- Да нельзя же... - Ротгар постарался подавить в себе протест из-за дурного обращения с жеребцом. В конце концов, не его это дело, достаточно было вспомнить перечень тех чудовищных преступлений, которые по приказу Марии собирались совершить норманны в отношении жителей Лэндуолда, чтобы понять, с какой одинаковой жестокостью они относились и к людям, и к животным.
Но, вероятно, Мария услыхала его слова.
- Нечего беспокоиться о коне, Ротгар. Его дух еще далеко не сломлен. Мне очень жаль, что пришлось его так погонять, но и в противном случае на него нельзя было бы посадить Хью. Фен за всем внимательно следит. У него поразительное чутье в отношении лошадей.
Откуда-то из складок своей туники она извлекала тонкую и мягкую кожаную полоску и, прикрепив ее к уздечке кобылы, с помощью оруженосца забралась в седло.
Уолтер со Стифэном тоже вскочили в седла, удерживая с натренированной легкостью копья под мышкой, - их смертоносные жала были направлены в сторону Ротгара, словно они опасались, как бы его жалкое средство передвижения не ускакало прочь.
- Ну, поехали, - крикнула Мария, натянув кожаную полоску. Медленным шагом, вероятно, чтобы не досаждать и без того изнуренному жеребцу, небольшая кавалькада выехала со двора дома Лэндуолда.
"Какую живописную картину представляем мы собой", - размышлял Ротгар. Новый владелец Лэндуолда ехал довольно легко, голову держал прямо, его могучий конь, спотыкаясь, покорно шествовал за сидевшей в седле женщиной. Лесной эльф Фен носился взад и вперед, словно вымеряя расстояние между Хью и норманнскими рыцарями. Поднятое облако пыли осело на Ротгаре и его осле, еще в большей степени оттеняя скучный серый цвет, свойственный и тому, и другому. Голова передвижного средства Ротгара доходила до шеи лошадей норманнов, а их уверенная поступь, виляющие широкие зады, заставляли осла время от времени переходить на трусцу, чтобы не отставать от неуклюжего шага лошади Хью. С каждым подпрыгивающим шагом хребет осла больно вонзался в промежность Ротгара, резкой болью отзываясь в позвоночнике, - такое неудобство заставляло его покрепче стискивать зубы, но он не мог этого долго делать, опасаясь, как бы вообще не остаться без них, если вдруг осел угодит ногой в яму. Прислушиваясь к этому мрачному приглушенному цокоту копыт, он раздумывал, как будет совершаться насилие над его родным Лэндуолдом.
Он увидел его в тот день, когда его снова поймали, и он уже должен был привыкнуть к этим звукам. Но от вида, который открылся перед ним, когда они въехали на невысокий холм, с такой силой сжалось его сердце, что он был вынужден ухватиться за гриву осла, чтобы не упасть. Несчастное животное встрепенулось, истошно завопило и взбрыкнуло в знак протеста.
- А вот и строительная площадка, - сказала Мария, когда ему наконец удалось справиться с возмущенным животным.
- Вы выбрали неплохое место.
Слова эти дались ему нелегко. В Лэндуолде были сосредоточены, в основном, равнинные земельные участки. Норманны случайно обнаружили невысокий, возвышавшийся над другими холм и заставили покоренных ими англичан трудиться, как рабов, что было отлично знакомо каждому, кто провел немало времени за подобным рабским трудом в таких же, по сути, обстоятельствах.
Подошву холма обнесли веревкой для ориентировки, от нее чуть подальше его окружала другая. Между ними пятнадцать или двадцать человек, стоя по грудь в земле, рыли котлован. Трудно было назвать их точное число. Они бросали через плечо лопатами землю, а мальчишки собирали ее в ведра и быстро затаскивали на вершину холма, который был очищен от леса и зеленых зарослей. Там другие мальчики передавали им пустые ведра взамен, опрокидывая свежевырытую землю на медленно растущий холм.
Казалось, на вершине холма собрались все жители Лэндуолда. От самой старой старухи до ребенка, способного без помощи других стоять на ногах. Они притаптывали ногами свежую землю, утрамбовывали ее лопатами, какими-то другими неведомыми ему инструментами, которые были сделаны из плоского куска дерева с круглой дырой посредине, что позволяло человеку поднимать это приспособление и бросать вниз с большой силой.
Казалось, что вспарывают самую кожу Лэндуолда, а его свежеободранная плоть кровоточит чернотой под лучами слабого зимнего солнца; казалось, высыпавшаяся из ведер земля, потоком устремлявшаяся вниз по бокам холма, была густой черной кровью Лэндуолда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45