- Чушь. Фактам безразлично, кто убежден в них.
Тут великан сел и указал рукой на белые вершины, мерцающие вдали.
- Правы горы, - произнес он. Затем взглянул на небо, где в вышине
темно-пурпурные облака громоздились подобно крепостным укреплениям. - Небо
право. И эта правота означает гораздо больше, чем факты скал и газа.
- Я никак не могу вникнуть в твои поэтические доводы, - сказал я. - Я
знаю одно - что хорошо вкусно есть, спать в мягкой постели и иметь в своем
распоряжении все самое лучшее. И тот, кто утверждает обратное, либо
несчастный, либо дурак.
- А что такое "самое лучшее", Карл Паттон? Разве может быть лучшее
ложе, чем усталость? Лучшая приправа, чем аппетит?
- Ты, видно, вычитал это в книге...
- Если ты преклоняешься перед легкой роскошью, о которой ты говорил,
то почему же ты здесь?
- О, это проще некуда. Чтобы заработать денег на все остальное.
- И потом... если ты не погибнешь на этом пути - неужели ты
отправишься туда, на свой прелестный мирок, и будешь поедать сочные плоды,
взращенные кем-то другим?
- Еще бы, - ответил я. - А почему бы и нет?
Тут я почувствовал, что слова мои - это слова безумца, и не понял,
почему. Это окончательно вывело меня из равновесия. Но спорить я не стал и
сделал вид, что уснул.
Через четыре часа мы добрались до вершины длинного склона, и перед
нами предстала целая тысяча миль, леса и ледника - пространство, достойно
соответствующее масштабам мира под названием Вэнгард.
Мы уже девять часов были в пути и, несмотря на все свои хитроумные
приспособления, я начал уставать. Верзила же был как новенький. Он поднес
к глазам ладонь, защищаясь от солнца, которое было каким-то особенно
маленьким и пронзительно ярким, как перед бурей, и указал на пик, который
отделяла от нас долина. До него было, примерно, с милю или две.
- Там мы будем ночевать, - сказал он.
- Он лежит в стороне от нашего пути, - заметил я. - Почему бы нам не
заночевать прямо здесь?
- Нам необходима крыша над головой и очаг. Холгримм ничего не будет
иметь против.
- Какой еще Холгримм?
- Там находится его дом.
Я почувствовал, как по спине у меня поползли мурашки. Так бывает,
когда в ваш разговор вдруг вмешается привидение. И не то, чтобы я боялся
привидений, просто так считается среди людей.
Остаток пути мы проделали в молчании. Вула подолгу принюхивалась и
фыркала все чаще по мере того, как мы приближались к хижине. Она была
сложена из бревен, когда-то обтесанных, а теперь потемневших. Крыша была
высокой, покрытой черепицей, а в окна были вставлены разноцветные стекла в
свинцовых переплетах. Когда мы оказались на открытом месте, великан
некоторое время стоял, опираясь на свой посох и прислушиваясь. Дом, как
будто, довольно хорошо сохранился. Но ведь и сложен он был из тех же скал
и деревьев, что стояли вокруг, потому что ничто не выдержало бы схватки с
непогодой.
- Послушай, Карл Паттон, - сказал великан. - Кажется, будто вот-вот
послышится голос Холгримма, и он гостеприимно распахнет дверь, приглашая
нас войти.
- Да, если бы он был жив, - отозвался я.
Я прошел мимо него и подошел к входу, который представлял собой
деревянную дверь из темно-пурпурного дерева, которая вполне могла бы
служить воротами в Собор Парижской Богоматери. Я обеими руками потянул на
себя огромную железную дверную ручку, но без малейшего успеха. Джонни Гром
открыл ее буквально мизинцем.
В большой комнате было холодно. Изморозь, покрывающая пол, хрустела у
нас под ногами. В полумраке я заметил шкуры, развешанные по стенам и
отливающие зеленым, красным и золотым мехом, словно это были не шкуры, а
хвосты павлинов. Были здесь и другие трофеи: огромный череп с длинным
клювом длиной фута три и ветвистыми рогами, похожими на громадную корону
из слоновой кости, острые кончики которых были выгнуты вперед и остры, как
кинжалы. Была обтянутая кожей голова, которая состояла из одних челюстей и
зубов, и потемневших от времени боевой топор с рукояткой длиной футов
десять и затейливым лезвием. Посреди комнаты стоял длинный стол, до
которого, наверное, в свое время доходило тепло от очага, огромного, как
городская квартира.
Я заметил отблеск дневного света на стоящих на столе кубках,
тарелках, приборах. Вокруг стола были расставлены кресла с высокими
спинками, и в кресле, стоявшем у дальнего конца стола, лицом ко мне с
мечом в руке восседал седобородый гигант. Пес завыл, что вполне
соответствовало охватившему меня чувству.
- Холгримм ждет нас, - мягко произнес позади меня Джонни. Он двинулся
вперед, я за ним, переборов, наконец, оцепенение. Приблизившись, я
различил мелкие кристаллики инея, сплошь покрывшие тело сидящего гиганта.
Они отблескивали в его бороде, на тыльных сторонах ладоней, на веках.
Кристаллики льда покрывали и стол, и тарелки, и гладкое дерево
кресел. Когти Вулы, когда она следовала за своим хозяином, громко стучали
по огромным доскам пола,
- Разве вы не хороните своих мертвых? - выдавил я из себя, слегка
запинаясь.
- Его женщина посадила его так, согласно его собственной воле. Он так
пожелал, когда понял, что смерть неминуема.
- Но почему?
- Это тайна, которую знает только один Холгримм.
- Может, нам лучше выйти наружу? - предложил я. - А то это место
напоминает мне морг.
- Огонь поправит это дело.
- Но тогда растает и наш приятель. Лично я предпочел бы, чтобы он
оставался так, как есть.
- Мы разведем небольшой огонь, только чтобы разогреть пищу и чтобы
были угли, возле которых можно провести ночь.
В ящике возле входной двери нашлись дрова, темно-красные, твердые,
как камень, и уже наколотые до нужной толщины. Нужной, естественно, моему
компаньону. Он орудовал восьмифутовыми поленьями толщиной не менее
восемнадцати дюймов так, словно это были хлебные палочки. Должно быть, они
были насыщены летучими маслами, так как заполыхали от первой же спички и
начали гореть с ревом, распространяя по комнате запахи мяты и камфары.
Большой Джонни сварганил какое-то пойло из горячего вина и тягучего
сиропа, который обнаружил в кувшине на столе - он вмерз в лед, и его
пришлось выламывать. Когда напиток был готов, он протянул мне с
полгаллона. Штука оказалась крепкой, но приятной на вкус, сначала отдающей
скипидаром, но затем оказывающейся сущей амброзией, Еще у нас был хлеб,
сыр и суп, который он разогрел в большом котле над очагом. Я наелся до
отвала и еще кое-что отправил в наплечный карман. Мой высокий друг
ограничился совершенно спартанской порцией и перед тем, как выпить,
обернулся к нашему хозяину и поднял кубок в его честь.
- Сколько же времени он вот так сидит? - спросил я.
Он задумался, производя в уме какие-то подсчеты.
- Десять местных лет, - он помолчал и добавил: - Это более ста
стандартных лет Лиги.
- Наверное, он был твоим другом?
- Мы сражались, но потом снова вместе пили вино. Да, пожалуй, он был
мне другом.
- Так сколько же лет ты живешь здесь один?
- Девять лет. Дом Холгримма был, пожалуй, самым последним местом,
куда проникла чума.
- А почему же она не убила и тебя?
Он покачал головой.
- Вселенная тоже умеет шутить.
- Каково же это было, когда все кругом начали умирать...
Великан обхватил свою чашу руками и уставился мимо меня в огонь.
- Сначала никто ничего не понимал. Ведь мы здесь вообще не знали
болезней. Нашими единственными врагами были ледяные волки, лавины и
смертельный холод. А это было что-то совершенно новое - враг, которого мы
не видели. Некоторые так и умерли, удивляясь, другие, очертя головы,
бросились в леса, но и там их, в конце концов, постиг тот же удел. Ксандар
убил своих сыновей и дочерей, прежде чем их прикончила удушливая смерть.
Йошал стоял на снегу, вращая над головой свой боевой топор и выкрикивая
небу угрозы, пока не упал и уже больше не поднялся.
- А что же стало с твоей семьей?
- Сам видишь.
- Что?
- Холгримм был моим отцом.

Мы спали, закутавшись в шкуры, которые Джонни Гром снял со стен и
размягчил над огнем. Насчет тепла он оказался прав. Огромное пламя
растопило иней только внутри правильного десятифутового полукруга, но даже
не коснулось остальной комнаты. За порогом все еще стоял ранний полдень,
когда мы уже снова двинулись в путь. Я шел так быстро, как только мог.
После восьми часов ходьбы по сильно пересеченной местности, непрерывно
поднимающейся вверх, великан предложил передохнуть.
- Я, конечно, поменьше тебя, но это вовсе не причина для меня раньше
выбиваться из сил, - ответил я ему. - К тому же я привык к более сильному
тяготению. А в чем дело, ты устал? - этот вопрос я задал как бы между
прочим, но ответа ждал с волнением. До сих пор он казался свеженьким, как
огурчик.
- Нет, со мной все в порядке. Пока дорога еще не трудна.
- Судя по карте, отсюда путь будет все тяжелее и тяжелее.
- Да, на высоте я начну выдыхаться, - согласился он. - Но все же
как-нибудь выдержу. Только вот Вула измоталась, бедняга.
Собака растянулась на боку. Она была похожа на павшую лошадь, вот
только ни у одной павшей лошади не дрогнул бы хвост при упоминании ее
клички да не ходили бы ходуном ребра от усилий набрать разреженного
горного воздуха.
Разреженного, конечно, по меркам Вэнгарда. По сравнению с земным
воздухом содержание кислорода по-прежнему оставалось высоким.
- Почему бы не послать ее обратно?
- Не уйдет. И потом мы еще будем рады Вуле, когда появятся снежные
скорпионы.
- Опять ты об этих скорпионах. Ты уверен, что они не плод твоего
воображения? Эти места выглядят пустынными, как заброшенное кладбище.
- Они выжидают, - сказал он. - Они знают меня и Вулу. Много раз они
пытались проверить нашу бдительность - и каждый раз оставляли на снегу
своих мертвых. Поэтому они просто следуют за нами и выжидают.
- Моя пушка справится с ними, - я показал ему официально разрешенное
огнестрельное оружие, которое было у меня на виду. Он вежливо осмотрел
его.
- Снежный скорпион умирает нелегко, - заметил он.
- Эта штука бьет как пушка, - уверил я его и продемонстрировал
эффективность пистолета, отстрелив верхушку шкалы ярдах в двадцати от нас.
Между деревьями заметалось мощное эхо: "Кар-ронг! Кар-ронг!" Он чуть
улыбнулся.
- Все может быть, Карл Паттон.
Эту ночь мы провели в лесу.

На следующий день ходьба наша стала иной с самого начала. На открытом
месте намело снега, который замерз и покрылся коркой, выдерживающей мой
вес, но ломающейся под ногами великана и его собаки. Теперь я уже не
плелся позади. Я возглавил процессию, а большому Джонни пришлось
тяжеловато, когда он вынужден был поспевать за мной. Он не жаловался и,
казалось, не задыхался слишком сильно. Он просто продвигался вперед, то и
дело останавливаясь подождать, пока его милый песик догонит его, и каждый
час устраивал привал.
По мере подъема местность становилась все более и более открытой.
Пока мы шли по лесу, вокруг были деревья, и оставалось ощущение чего-то
знакомого, не слишком, конечно, но все же вокруг была жизнь, и притом
почти земного типа. Можно было обманывать себя, представляя, что где-то
вон за тем перевалом увидишь дом или дорогу. Но только не здесь. Перед
нами расстилалось теперь совершенно голое снежное поле, чужое, как
поверхность Юпитера, украшенное только тенями окружающих горных вершин. А
впереди над ним нависал ледник, выделяясь на фоне темного неба,
сахарно-белый в лучах заходящего солнца, пестрящий зеленовато-голубыми
тенями.
Часа через три великан вдруг указал мне на что-то далеко позади нас.
Это было похоже на россыпь черного перца на белой скатерти.
- Стая скорпионов.
- Если мы будем стоять и смотреть на них, нам никогда их не обогнать,
- проворчал я.
После этого мы непрерывно шли на протяжении десяти часов, поднялись и
перевалили через один хребет, потом через второй, еще более высокий, и
только тогда он попросил сделать привал. Уже надвигались сумерки, когда мы
устроили свой лагерь в снежном сугробе, если только можно назвать лагерем
пару нор, вырытых в снегу. Великан разжег небольшой костер и разогрел суп.
Мне он, как всегда, налил очень солидную порцию, а себе и своей собаке
оставил, на мой взгляд, меньше, чем следовало бы.
- Как у нас с припасами? - спросил я.
- Все в порядке, - только и ответил он.
Температура понизилась до минус девяти градусов по Цельсию. Он
вытащил свой плащ-шкуру какого-то сверхбарана, расцвеченную черными и
оранжевыми полосами - и закутался в него. Пес и он спали вместе, тесно
прижавшись друг к другу, чтобы было теплее. Я отклонил приглашение
присоединиться к ним.
- С моей циркуляцией все в порядке, - заверил я. - Обо мне можно не
беспокоиться.
Но, несмотря на свой костюм, проснулся я дрожа и был вынужден
переключить свой термостат на усиленный обогрев. Верзиле же, кажется,
холод был нипочем. Впрочем, благодаря своим габаритам он имел одно
преимущество. На единицу веса у него приходилась меньшая площадь
излучающей тепло поверхности. То есть мороз его не проймет, если только не
случится ничего непредвиденного.
Когда он разбудил меня, стояли глубокие сумерки. Солнце уже почти
скрылось за вершинами гор на западе. Нам предстояло подниматься по склону,
покрытому снегом, под углом градусов тридцать. Хотя по пути нам должно
было попасться немало скальных выступов и обледеневших участков склона,
которые делали продвижение вполне возможным, шли мы довольно медленно.
Стая, идущая по нашим следам, стала нас догонять.
1 2 3 4 5 6 7 8