- Что случилось, капитан?
Генри покачал головой и, стряхивая с ладоней пыль, снова присел к
костру.
- Похоронные мелочи, - ответил он кратко. - Вот и все те кости,
которые мы увидели, когда вошли.
- Вы похоронили тот чужеродный скелет. Но... - Лэрри замолчал на
полуслове, его брови задумчиво сдвинулись, когда он посмотрел сквозь пламя
на Генри. - ...Конечно, капитан. Вам лучше знать...
Он снова обратил лицо к звездному небу.
- Я наблюдал, как движутся звезды, - продолжал он странно спокойным
голосом. - Я наблюдал, как движется весь небосвод с вращением этой
планеты. И я думал. Вы знаете, что значит то, капитан, что мы здесь нашли.
Нам придется исследовать всю Вселенную заново. Мы сто лет находились в
застое: без гиперсветовых путешествий, никогда не было бы нового
Пограничья, где человек мог бы испытать себя в неблагоприятных ситуациях;
мы бы успокоились, создав мир Статистически Среднего, - я-то думал, что
наступит золотой век. Но теперь я вижу, что все будет по-другому! Теперь
мы будем изучать эту штуку, разбираться в том, как она работает... А когда
мы все поймем, капитан, тогда нам откроется вся Галактика!
Он резко повернулся и посмотрел через огонь на Генри.
- Вы понимаете, что я имею в виду?
Капитан молча смотрел в огонь. Выражение его лица заставило Лэрри
замолчать.
А глядевший на тлеющие огни Генри почувствовал, как в его голове
пробудились старые слова. Он думал, что забыл их давно сто лет назад, но
сейчас они вернулись и звенели также отчетливо, как тогда, когда он
впервые бродил по чужой земле, смотрел на чужое небо, - звенели до тех
пор, пока он не опьянел от них и от новой вселенной, открывшейся ему, до
тех пор, пока он не забыл свой дом, свой народ, даже первую Дульчию,
ждавшую его на планете Фламм, одинокую с ребенком под сердцем, не имевшую
никого, к кому можно было обратиться в трудную минуту.
О, Дульчия. Если бы я только вернулся к тебе, как пообещал. Но передо
мной лежал целый новый мир - целая новая вселенная. Я должен был
посмотреть. Ты понимаешь, что я чувствовал, не так ли, девочка моя?
Первые слова, слетевшие с его языка, прозвучали странно и хрипло, но
он продолжал говорить и голос его постепенно зазвенел и обрел силу...
Мне все твердили: "Дальше нет пути.
Здесь твой предел. Здесь край цивилизаций.
Построй амбар и дом, зерно расти.
Здесь сытый рай ты можешь обрести.
Лишь укрепи границу у акаций".
Но глас в ночи рождался, как порыв:
"Неведомое скрыто за пределом..."
Как совесть, слаб, но властен был призыв:
"Отправься в путь, раба в себе изжив.
Преодоленью быть твоим уделом".
Так дней лихих открылась череда...
Коня и груз я потерял в дороге,
Не раз еще ждала меня беда,
И удалялась горная гряда,
Но, изнуренный, встал я на пороге.
И марш за маршем брал я высоту,
Глотку воды, пучку травы был рад я -
Но все ж презрел запретную черту.
Я вызнал тайну, я догнал мечту,
И горный воздух стал моей наградой.
Вот ваши крики: "Дальше нет пути!"
Для отрицанья пут я избран ныне.
Я пересек ухабы и хребты.
Мне ветер шепчет: "Это сделал ты!"
И Бог один простит мою гордыню.
[Перевод Н.А.Маковец]
Он продолжал читать, огонь старой поэмы наполнял его вены своим
светом, унося вверх к незнакомым звездам. Он забыл прошлое, столетие
раскаяния и грусти, забыл даже о присутствии Лэрри, который не произнося
ни звука, во все глаза смотрел на него сквозь скачущие языки пламени.
Древний призыв, манивший его к мирам, на которые не ступала нога человека,
с того момента, как он впервые обрел свою силу, сейчас звучал в нем
подобно музыке. Последняя строфа поэмы слетела с его языка как гимн...
Вот ваши крики: "Дальше нет пути!"
Для отрицанья пут я избран ныне.
Я пересек ухабы и хребты.
Мне ветер шепчет: "Это сделал ты!"
И Бог простит мою гордыню.
Генри медленно приходил в себя после водопада чувств и воспоминаний,
вызванных древними словами, и сейчас он ясно видел себя: впервые за сто
лет он стоял лицом к лицу с самим собой и видел, что пламя никогда не
покидало его. Оно оставалось в нем, все это время, это пламя освещало ему
путь вперед, только вперед, всегда вперед к новым мирам. Благородный
огонь, так он всегда думал, - но во имя него совершались преступления.
- Дульчи, - пробормотал он вслух. - О, Дульчи.
Он покачал головой, как человек, стряхивающий остатки сна, и
посмотрел на костер.
На противоположной стороне сидел ошеломленный Лэрри, по-прежнему не
сводя с него глаз. Худощавое молодое лицо его было настолько неподвижным,
что, казалось, юноша окаменел.
- Это стихотворение, - сказал Генри, - называется "Первопроходец".
Старый землянин по имени Редьярд Киплинг написал его еще в 1800 году нашей
эры или примерно в то время.
- Думаю, я почти понимаю, капитан, - сказал Лэрри.
Генри резко засмеялся.
- Мальчик, кто из нас что-либо понимает? - проворчал он, и чары,
которые связывали двух мужчин на мгновение, рассеялись... Но не совсем,
так как Лэрри по-прежнему смотрел на Генри глазами человека, увидевшего,
как ожила и обрела плоть легенда.
- Капитан... - прошептал Лэрри. - Вы никогда не умрете.
- Ложись и поспи, - пробормотал Генри, укладываясь. - На рассвете мы
уходим.
На рассвете они выбрались через заблокированный проход на холод, под
серым ледяным небом.
- Ночь была длинной, - сказал Лэрри. - Похоже, что здесь сейчас уже
за полдень.
Генри дошел до конца долины и посмотрел на снег.
- Отпечатки ног и следы гусениц, но сейчас нет никаких следов жизни.
Похоже, что они сдались и убрались отсюда.
- Что мы теперь будем делать?
- Сначала проведем разведку местности, может, где-нибудь поблизости
валяются какие-то полезные куски от Боло. Затем отправимся в путь.
- Пешком? - посмотрел на него Лэрри. В Панго-Ри? Двенадцать сотен
миль.
- У тебя есть другие идеи?
- Нет, я... - юноша заколебался. - Я подумал, может, нам дать сигнал
о помощи. Соберем что-то вроде коммуникатора. Не обязательно экран, любой
передатчик сгодится.
- Мы ничего не будем делать, - ответил Генри. - Нас могут перехватить
не те люди и явиться сюда. Нет, - он покачал головой. - Это исключено. Мы
пойдем пешком. Давай осмотрим остатки машины, пока совсем не стемнело, и
будем искать след. Ночью мы будем не так заметны.
Они прошли по почерневшему снегу, добрались до линии холмов, ступили
в район скал и льда.
Генри остановился, прислушиваясь и вглядываясь прищуренными глазами в
сгущающиеся сумерки.
- Возможно, я был слишком оптимистичен, - сказал он.
- Оптимистичен? - Худое лицо Лэрри напряглось.
- Турбодвигатели! - рявкнул Генри. - Ты слышишь? Здесь мы должны
разойтись. Пользуйся компасом, иди на юг, я присоединюсь к тебе, как
только собью этих гончих со следа.
- Вы хотите сказать, я должен идти один, - в голосе юноши зазвучали
панические нотки.
Генри кивнул.
- Сейчас я жалею, что втравил тебя в это дело, Лэрри. Но ты здесь.
Возьми бластер... - он протянул ему оружие. - И помни, я сказал тебе, что
сам буду решать свои проблемы. Удачи тебе.
- Подождите! Я не могу...
- Лучше иди, Лэрри. Расходимся! - он повернулся и быстрым шагом пошел
в сторону возвышенности. Сжав бластер в руке, Бартоломью стоял и смотрел
ему вслед.
Со стороны нависшей карнизом над хребтом плиты послышался шум. На
фоне красного вечернего неба возник силуэт крепкого с лохматой головой
мужчины. Генри упал на живот. В поле зрения показались контуры низкого
гусеничного вездехода. Послышался треск, затем усиленный громкоговорителем
голос произнес:
- Успокойтесь и будьте умницами, и никто ничего не потеряет. Я вас
честно предупреждаю. У меня двадцать человек. А вас всего двое. Так что
давайте договоримся: вы по-хорошему сдаетесь, мы с вами по-хорошему
обращаемся. Бросьте оружие и вставайте так, чтобы были видны обе руки.
Генри сунул руку в накладной карман, достал из него зеленую капсулу.
Он проглотил ее, затем вынул из кармана пистолет, отполз немного, прячась
за большими каменными глыбами. Раздались грубые голоса. Слева от Генри
замигал свет, матовый бело-голубой кинжал, рассекающий густеющие сумерки.
Луч изменил направление, поиграл на покрытой скальными обломками земле,
метнулся вверх по склону, отбрасывая на лед красно-черные тени. Когда свет
чуть не коснулся его головы, Генри вжался в камень, попятился назад. Снова
послышались крики. Вспыхнул второй луч. Из вездехода вниз по склону
посыпались люди, растягиваясь цепью, чтобы окружить свою жертву. Луч
задвигался, его ноги отбросили плотную тень.
Лежа плашмя среди нагромождений валунов, скатившихся к подножию
возвышающейся над деревьями скалы, Генри прислушивался к крикам своих
преследователей. Если бы ему удалось добраться до вершины, может быть он и
ушел бы от них...
Капитан двинулся вперед, стараясь пригнуться как можно ниже. Перед
ним в каменной стене зияла расщелина. Генри скатился в нее, напряг спину,
схватился за выступ вверху, стал подтягиваться. Раненую руку пронзила
острая боль, по запястью потекла кровь, горячая, как расплавленный свинец.
Генри выругался, сделал еще одну попытку; мокрая от крови ладонь
соскользнула. Капитан бросился вперед, промахнулся и с грохотом упал на
камни. Рядом кто-то закричал. Затопали ноги, и в поле зрения показался
человек.
- Не двигаться! - голос его был похож на нож, врезающийся прямо в
кость. Раздался пронзительный свист. Со всех сторон Генри обступили люди,
заблестели стволы пистолетов. Окружавшая его картина стала словно
отдаляться. Начала действовать проглоченная им капсула. Послышался рев
турбодвигателей. Вездеход подъехал ближе, ему в лицо ударил свет. Машина
остановилась. С нее спрыгнул человек, подошел к нему. На фоне ослепляющего
света он казался просто черным силуэтом.
- Это он, Таскер? - спросил кто-то.
- Конечно, он, ты что надеялся увидеть здесь какую-нибудь толстуху из
цирка? - ответил силуэт низким голосом и ткнул Генри рукой.
- Эй, деревенщина, где твой сосунок? Вы заставили меня поволноваться,
пропали, как сквозь землю провалились. Где вы были?
Генри ничего не отвечал; молча он произносил слова самовнушения,
которые будут усилены гипнотическим наркотиком: "Я не могу говорить, я не
могу говорить...".
- Я с тобой разговариваю, скотина! - рявкнул здоровяк и сделал шаг
вперед. - Я тебя спросил, где твой щенок.
Генри смотрел, как тяжелый кулак сжался, качнулся назад...
Капитан ловко увернулся и изо всех сил двинул противника прямо под
ребро. Тот согнулся пополам, и Генри нанес ему удар прямо в голову. Плоть
под его кулаком показалась ему такой же нематериальной, как дым. Кто-то
завопил. Тяжелый удар по шее заставил его упасть на колени. Он увидел
замахнувшуюся для удара ногу и успел отвернуть лицо. Острые обломки скалы
впились ему в колени, но капитан уже начинал чувствовать пока еще слабое
действие наркотика.
Грубые руки подняли его. Здоровяк стоял перед ним, прижав одну руку к
животу и вытирая рот другой.
- Как я пропустил твой удар, - сказал он сквозь сжатые зубы. - А
теперь к делу. У тебя есть бирки от межевых знаков, давай их мне.
Генри молча покачал головой. Несколько мужчин держали его сзади за
руки. Здоровяк размахнулся и ударил его тыльной стороной ладони. Голова
капитана качнулась.
- Обыскать его, - заорал Таскер.
Грубые руки обшарили Генри, вывернули его карманы. Голова капитана
гудела от наркотика и полученных ударов. Из раны на лбу стекала кровь.
- При нем ничего нет, Таскер...
- Давай по-хорошему, скотина! - сказал Таскер. - Ты думаешь, мы с
тобой всю ночь будем возиться?
- Что с ним такое? - произнес тонкий голос. - Он слова не проронил.
- Да. Они называют это психологией. Ребята, считающие себя крутыми,
думают, что так легче: если не начинать говорить, не нужно будет следить
за тем, где остановиться. - Он ударил Генри еще раз. - Конечно, этот умник
знает, что все не так просто. Он знает, что у нас есть кое-что, что
заставит произнести речь даже железную обезьяну. Он просто изображает из
себя этакого непробиваемого...
Еще один удар обрушился на капитана.
- Мне это нравится, - добавил Таскер, - это помогает мне отвлечься от
боли в желудке.
- Слушай, Таскер, мы теряем время. Где пацан? - заорал кто-то.
- Наверное, прячет где-то свою задницу. В темноте он далеко не уйдет.
Когда мы обработаем этого умника, у нас будет достаточно времени, чтобы
отыскать щенка. А пока почему бы нам немного не развлечься?
- Да, этот гад пробуравил Пора из его же собственного пистолета...
- К черту Скэнди, этого вонючего скунса. Эта сволочь свалила меня...
- Таскер расставил ноги и нанес капитану удар сначала левой, потом правой
в желудок.
Боль от ударов казалась Генри такой же размытой, как звук на плохо
чувствительной ленте. Его язык был огромным, тяжелым, послушным
аутогипнотическому воздействию. Что-то мягкое подняло его руки над
головой. Пульсация в голове и груди казалась не более чем далекими ударами
барабана. Капитан заморгал, увидев перед глазами тяжелую челюсть Таскера.
- Этот сукин сын ведет себя как-то не так, Гас, - заревел он.
Невысокий человечек с темными губами и белыми волосами подошел ближе,
внимательно посмотрел на Генри. Затем оттянул ему веки, наклонился и
понюхал.
- Ага! Ну и хитрец! Босс, он по уши накачан наркотиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20