Андриенко выглядел так, словно… словно ему только что прочли краткий курс чеченской этнографии. И если прокурор слушал недостаточно прилежно, следующим лектором окажется автомат Калашникова.
– Ты сильно рисковал, – сказал Рыдник.
Руслан усмехнулся. Да, он сильно рисковал. Он мог бы подождать, пока все закончится, и потом написать заявление о незаконном обыске. Он мог бы подождать, пока следователи конфискуют контрабандный товар, и написать заявление о незаконном изъятии, потому что наверняка следователи продали бы этот товар своим фирмам, и их можно было схватить за руку. А потом бы Рыдник вел дела о незаконном обыске и незаконных продажах и дрался бы с прокурором, и чем больше бы они дрались, тем больше каждый бы просил с Руслана. И таможенный бизнес Руслана оказался бы как поле, на котором дерутся слоны. Разве на таком поле вырастет пшеница? Даже сорняки и те не успеют созреть.
Да, в этом случае Руслан не рисковал бы, что его посадят. Зато он мог быть на сто процентов уверен, что его разорят.
Начальник ФСБ по краю отхлебнул еще водки. Одинокая электрическая лампочка блеснула ярким светом на его начинающейся лысине.
– У тебя будут проблемы, – сказал Рыдник.
– Не будет.
– Он придет снова, и знаешь, в чем будет разница? В том, что сегодня он пришел по заявлению, а заявление у него липовое. И если начнется скандал, ему нечем особенно прикрыть свою задницу. А следующий раз он придет по уголовному делу. И будет потрошить тебя сколько влезет, потому что по закону он тебя может потрошить.
– Много не выпотрошит, – отозвался Руслан, – это не мои товары. А перевозчиков.
– А тебе какая разница? Ну, сегодня он взял фуры на складе. И отдал. А завтра он их в пути возьмет. И конфискует. А даже не конфискует, а просто заставит заплатить – и что? Раз заставит, два заставит, кто через твой терминал будет возить?
– Это и твой терминал, – напомнил Руслан.
– Это мой терминал, как защищать. А как лавэ получать, чей это терминал? Я, Руслан, посмотрел, прикинул. Стоит двадцать фур, в каждой добра на четверть лимона, в среднем фура стоит по три дня, с каждой фуры вместо четверти лимона платят двадцать шесть тысяч, двадцать в казну, шесть – терминалу. Сколько получается в месяц? Восемь миллионов. Сколько моя доля? Половина. Сколько я получаю? Двести тысяч. Ты меня за лоха держишь?
Руслан молчал.
– Давай посчитаем, – продолжал Рыдник, – терминал тут пять лет. За пять лет я должен был получить четыреста миллионов долларов. А получил – десятку. Так?
– Не так. Пять лет назад оборота не было.
– Правильно, Руслан. Оборота не было, но двести штук я получал уже тогда. Что за арифметика, Руслан? Ты пять лет назад платил двести, когда оборота не было, и сейчас платишь двести, когда оборот есть?
– Хорошо. Я буду платить двести пятьдесят тысяч.
– Ты мне должен четыреста миллионов, Руслан. Без десятки.
– Я буду платить триста.
– Ты не понял, Руслан. Ты мне должен четыреста миллионов.
– Я тебе скажу, почему триста, – сказал Руслан. – Терминал получает в месяц восемь миллионов. Я что их, все себе беру? Два лимона идет таможне. Семьдесят тысяч – зарплата. Пять лет назад здесь был кусок асфальта, сейчас здесь склады стоят. Сколько стоит склад построить? Охрану нанять? Сколько стоит проблемы решать? Я тебя когда звал проблемы решать? Я их сам решал. Склад получает восемь миллионов, а тратит семь. Хочешь, бери триста штук. А хочешь, найди на терминал покупателя. Цену, которую он даст, поделим пополам. Только не удивляйся, если он даст за склад трешку. Меньше, чем ты получишь от меня за год.
Рыдник долго думал.
– Триста пятьдесят, – сказал он.
– Я, пожалуй, продам терминал, – отозвался Руслан.
Рыдник несколько мгновений вглядывался в лицо собеседника, а потом натянуто рассмеялся:
– Хорошо. Триста так триста.
Партнеры уже дружески прощались, когда Рыдник внезапно спросил:
– Слушай, Руслан, а что это у тебя за новый нохчи в охране?
Глаза Руслана на мгновение полыхнули, как у затравленного волка.
– Кто?
– Маленький, смуглый. Я его раньше не видел.
– Он недавно приехал, – сказал Руслан, – родственник.
– Как зовут?
– Висхан.
Глава краевой ФСБ слегка усмехнулся:
– Ты скажи своему Висхану, что он автомат неправильно держит.
– В каком смысле?
– Он не замечает, что у него в руке автомат. Он его держит, как курильщик сигарету. Так, как будто он каждый день с автоматом в обнимку ходит и спит с автоматом вместо женщины. Здесь, в России, так автомат не держат. Здесь не Кадорское ущелье.
– Что я могу сделать, – спросил Руслан, – я – что, знаю, чем он занимается? Приходит, говорит, устрой на работу. Пить-кушать дай. А где я ему работу найду? Ты же сам сказал, он автомат держит, как курильщик сигарету. Где я такому человеку работу найду? А к нему семья приезжает.
Рыдник помолчал. Тщательно сбил пылинку со щегольских брюк, из-под которых выглядывали туфли от Гуччи.
– Значит, денег просит?
Руслан зло пожал плечами.
– Такие не просят, – сказал Руслан, – такие требуют.
– Я смотрю, ты не очень… этим… родственником дорожишь?
– Он мне по-чеченски родственник. А по-русски считать, так у вас в России таких даже знакомыми не кличут.
– Он один?
– Пока один. Обустроится, семью привезет.
– Регистрация есть?
– Он вчера приехал.
– Где живет?
– У меня.
– Ты бы его отселил, Руслан, – медленно сказал Рыдник.
– Зачем?
Рыдник не ответил.
– Ты ему дай денег – и выгони.
– Что ты собираешься с ним делать?
Рыдник развел руками:
– А тебе не все равно?
– Нет. Если ты его посадишь, скажут: Руслан родича сдал. У нас родичей не сдают.
Рыдник усмехнулся:
– Выгони его, Руслан. Или продавай терминал.

* * *

Когда железные ворота распахнулись, пропуская машины Руслана, на улице было уже темно. Сплошной ливень смыл с заасфальтированного пятачка перед терминалом все живое, и только под обмотанным колючей проволокой фонарем скорчился какой-то ярко-зеленый сверток.
Машина промчалась мимо, сверток зашевелился и выпрямился – и Руслан с заднего сиденья узнал давешнюю девочку в раздувшемся, как колокол, плаще. Ту, которая билась об охранников и кричала, что деньги ей нужны для бабушки.
Покрышки взвизгнули, набирая скорость, машина сопровождения чуть не сбила девчушку, – та выпрыгнула на проезжую часть и побежала вслед за джипами, размахивая руками и топоча маленькими ножками, обутыми в резиновые китайские шлепки.
– Останови машину, – велел Руслан.
Висхан, сидевший на переднем сиденье, негромко выругался по-чеченски.
Руслан опустил стекло. Из остановившейся сзади машины на дорогу высыпали охранники. Девчушка подбежала к ним, задыхаясь, и Руслан сделал знак, чтобы ее пропустили.
Мокрые желтоватые волосы торчали колом из-под сбившегося набок капюшона, на скуле вздувался огромный синяк, пуговицы на плаще были оборваны, и из-под зеленой ткани были видны бесформенные тренировочные штаны и красная полосатая майка.
– Ты чего кричишь? – спросил Руслан.
– Товар! Товар у меня пропал!
– Как – пропал?
– Они ее в ментовку забрали, – отозвался водитель Руслана, – пока товар разбирали, она в ментовке была. Приходит, а товара нет.
Руслан представил себе, что здесь творилось два часа назад, когда осатаневшие челноки разбирали вещи. Менты ли приватизировали тюк, что всего верней, или товарищи по несчастью, или его собственный персонал свистнул, как разберешь?
– На сколько товару было?
– Я заплатила две тысячи, – сказала девчушка, – рассчитывала здесь три с половиной выручить. Меня… тетя Рая взяла с собой, нам… все равно на операцию не хватало…
– Операция сколько стоит?
– Семь.
– Где делаете? Здесь или в Москве?
– Здесь. У профессора Ратковского.
Руслан знал Ратковского. Кардиолог по основной специализации, он спас жизнь немалому числу бандитов. Но легендой он стал тогда, когда к нему на консультацию пришел Тема Воробышек. От частых жизненных передряг и засевших в организме посторонних предметов сердце Темы почувствовало тоску и беспокойство, а когда напротив его припаркованного «Ниссана» взорвалась начиненная тротилом «шестерка», покрошив на месте двоих охранников и серьезно задев третьего, Тема и вовсе сдал.
Профессор Ратковский осмотрел Тему и сказал, что единственным для него выходом является пересадка сердца, но ждать подходящего донора придется долго. После этого Тема заверил профессора, что подходящий донор – не проблема, что хоть завтра Тема приведет профессору хоть трех доноров, только выбирай. После этого профессор предложил Теме покинуть порог клиники и больше никогда в нее не возвращаться. После этого Тема уехал на три месяца в Южную Корею, и, когда он вернулся оттуда, в его груди билось сердце прекрасной молодой кореянки.
Но профессор Ратковский стал легендой.
– Садись, – сказал Руслан.
Девушка в зеленом плаще попятилась назад, с ужасом оглядываясь на смуглых и черноволосых людей в камуфляже.
– Садись, кому говорят!
Охранники втолкнули девушку на сиденье, и Руслан тут же пожалел о своем решении: от русской пахло потом, как от полевого командира после двух месяцев боев в горах. «Почему они не могут защитить себя? – подумал Руслан. – Почему они не могут защитить себя от собственных прокуроров, а потом они приходят в наши горы и пытаются навязать свои законы нам?»
– Это точно деньги для твоей бабушки? – спросил Руслан.
Девушка испуганно кивнула.
– Я тебе помогу, если это деньги для старшей в роду, – сказал Руслан. – Но если ты меня обманываешь, ты пожалеешь.
Девушка, казалось, стала в два раза меньше. Телефон Ратковского Руслан помнил наизусть. У бывшего физика была фотографическая память на цифры.
– Салам, Сергеич. Это Руслан. У меня такой вопрос, у тебя в очереди на операцию есть женщина… как фамилия?
– Голикова, – сказала быстро девчушка. – Наталья Михайловна Голикова.
– Голикова, – повторил Руслан, – что с ней?
Трубка долго крякала в ответ.
– Ясно, – сказал Руслан, – мои пацаны завтра деньги привезут. Отнесись к ней, как к моей матери, Сергеич.
Из-под зеленого капюшона на него смотрели затравленные глаза русской. За тонированным окном тихо вспыхивали и гасли фонари – машины, обогнув город по кольцевой, уже выскочили к Ленинскому проспекту. Девчушка была одета до того плохо, что Руслан даже не мог разобрать, красива она или нет.
– Вот мой телефон, – сказал Руслан, – если что не так, звони. Арзо, останови машину. Пусть ее охрана отвезет, куда скажет…
В центре города дождь давно прошел, и Руслан с неудовольствием заметил грязную лужу, оставленную русской девушкой на чисто вымытом коврике «Крузера». Она забилась в вязкую глину на обочине и так и стояла там, пока охранники менялись местами, освобождая для нее место во втором джипе.
Руслан хотел было открыть стекло, чтобы спросить у русской замарашки, как ее зовут, но вместо этого откинулся на теплую спинку сиденья и закрыл глаза. Усталость накрыла его внезапно, как ватной шубой. В ноге дернуло резкой болью, напоминая, что вчера его собственный брат поставил его на то же самое место, на которое Руслан спустя сутки поставил русского прокурора.

* * *

Небо над особняком было усеяно звездами, словно кто-то швырнул пригоршню мелочи по черному бархату ночи. Пахло близким морем и недавним ливнем, и совсем рядом волны разбивались о берег.
Но Суриков и его директор сидели на берегу искусственного пруда: от моря их отделяли сто метров пляжа и бетонный забор с колючей проволокой.
Артем Иванович был пьян, и давно: оскорбленная Лена заперлась в спальне. Суриков вертел в руках черную бархатную коробочку. Внутри были сережки – витое золото ракушки вокруг бриллиантов.
– Для Лены, – сказал Суриков. Карневич промолчал.
– Осуждаешь меня? – спросил Суриков.
Директор отвел глаза. Артем Иванович нащупал нетвердой рукой бутылку. Водка с тихим бульканьем полилась в стакан.
– Как твоя-то? – спросил он.
Сергей был женат уже три года; Мэри работала юристом, и за четыре месяца, которые Сергей провел в России, он два раза ездил в Лос-Анджелес на выходные, а Мэри один раз прилетала в Кесарев.
Тогда они провели вместе целых шесть часов. Еще бы, ведь Мэри приехала вместе с делегацией «Эксимбанка», изучавшей завод на предмет возможного кредитования.
– Отлично, – сказал Сергей.
Как и всякий американец, он был приучен отвечать «отлично» на любой вопрос.
– А что не отлично? – спросил Суриков.
– Завод, Артем Иванович. Вы прочитали мой меморандум?
Суриков махнул рукой:
– Я и без тебя знаю, что там написано.
– Вряд ли, Артем Иванович. Я должен быть откровенным: я никогда не предполагал, что заводом можно управлять так, как управляют Кесаревским НПЗ. Ко мне в среднем раз в четыре дня приходит человек, который либо просит у меня горючее за полцены, либо предлагает мне купить оборудование за две цены. Барышом он обещает поделиться со мной. К тому же, как правило, этот человек даже не является предпринимателем. Это либо бандит, либо полицейский. Бандит, когда я не соглашаюсь, обещает засунуть мне в задницу черенок от лопаты, а полицейский, когда я не соглашаюсь, обещает найти в моем кармане наркотики.
– Это блеф.
– Это блеф, но в Америке так не блефуют.
– Но ты же не соглашаешься.
– Я не соглашаюсь. Но я постоянно натыкаюсь на документы, из которых следует, что либо мой заместитель, либо начальник цеха сделал что-нибудь подобное.
– Я дал тебе право разбираться с этими людьми, – сказал Суриков, – и это уже не блеф. Тебе достаточно сказать. И черенок от лопаты будет торчать в чужой заднице.
Американец помолчал несколько секунд, видимо, оценивая перспективы улучшения экономических показателей завода с помощью такого неизвестного в Америке финансового инструмента, как черенок от лопаты.
– Я могу разобраться с теми, кто ворует на заводе, Артем Иванович, но я не могу разобраться с теми, кто заводом владеет. Завод не получает ни копейки прибыли, потому что завод не покупает нефть и не продает горючее. Завод всего лишь перерабатывает чужую нефть в чужое горючее, и по странному совпадению денег, которые он получает за это, едва хватает на покрытие производственных расходов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11