Юлия Латынина: «Бандит»

Юлия Латынина
Бандит


Бандит – 1




«Бандит»:
Аннотация Они выстроили на подмосковных дорогах красные кирпичные дома, архитектурой напоминавшие средневековые замки. Они устроили в бетонных гаражах ямы для раздевания автомобилей и места для пыток и вместо колоколов поставили на верхушки башен гнезда для пулеметов. Ничто не могло сравниться с их смелостью, разве что кроме их жадности и иногда невежества; сначала они извлекали деньги из собственной жестокости, а потом — из анархии, в которой утонула страна. Они имели власть грабить самим и запрещать грабить всем прочим, и вскоре Сазан с полным правом получил свой феодальный лен в отдельном московском районе. P.S. Бывший псевдоним Юлии Латыниной (Евгений Климович). Юлия Латынина
Бандит
(Бандит — 1)
Глава 1 Поздней весной 1990 года к остановке «Поликлиника № 10», расположенной на Садовом кольце, подкатил, шипя и фыркая, желтый автобус, украшенный рекламой страхового общества «Госстрах». Из автобуса высадились несколько женщин в цветастых платьях, представительный мужик с дипломатом. Последним вышел небритый угловатый парень с драным армейским рюкзачком за спиной. На нем были длинные мешковатые штаны и роба. Несмотря на теплую погоду, он старательно натягивал на уши кепку. Вероятно, стеснялся своей бритой головы, выдававшей в нем недавнего лагерника.Парень постоял немного на остановке, оглядываясь и как бы удивляясь, хотел было зайти в булочную близ арки, но, открыв тяжелую дверь, обнаружил, что хлеб здесь не продают, внутри магазина тянутся плотные белые полки, со всех сторон уставленные сверкающими пакетами и пакетиками.Парень сделал шаг назад и нечаянно толкнул большого, крупного человека в белых штанах и белом же пиджаке, только что высадившегося из низкого заграничного автомобиля и входившего в бывшую булочную.— Из-звини, — нервно сказал парень.Белый человек ничего не ответил.Парень подхватил рюкзачок и нырнул под арку. Две-три подворотни вывели его на тихую московскую улицу. Он решительно пересек проезжую часть, опять свернул во двор и стал подниматься по лестнице. Несмотря на то, что лестница была расположена в старом, дореволюционной постройки доме, она была крутая и узкая, с заляпанными зеленой краской перилами и стенами, украшенными разнообразной по степени приличия графикой.Парень поднялся на третий этаж и надавил на кнопку звонка. Никто не открывал. Парень позвонил еще и еще раз. Потом постучал. — Ну, кто там хулиганит? — раздался трескучий старческий голос.— Валерий.— Какой такой Валерий?— Нестеренко Валерий.Дверь отворилась, и на пороге возник сухонький старичок в неопределенного цвета халате, на который была накинута ярко-красная, как знамя Октябрьской революции, кофта. Белые волосы старичка торчали во все стороны, и в неровной бородке застряли остатки употребленной на завтрак яичницы.— Явился? — прошипел старичок.— Явился, — сказал Валерий.— Мамка дома?— Померла твоя мамка, — сказал старичок, — месяц назад померла, антифризу, говорят, выпила… У, стерва, чуть весь дом не спалила!— А бабка где?— А бабка на диване лежит, — сказал старичок, — вон она. Клавдия ей из магазина кефир носит, а то померла бы твоя бабка. Тоже ее ожгло.— Чем? Антифризом? — Да не, твоя мамка-то, напившись, кипятильник включила вместо обогревателя, а кипятильник на подушке лежал.Валерий молча направился в глубь коридора.— Ты хоть сапожищи-то сними, сволочь лагерная, — заорал вслед ему старичок, — выселять вас будем, выселять, гадов таких!Валера открыл дверь комнаты. Она действительно носила следы недавнего, хотя и не очень сильного пожара: одна стена закоптилась и подгорела, а с потолка свисали похожие на тропические лианы ошметки черных обоев и проводов. Мебели в комнате за два года поубавилось: всего-то и осталось, что черный продавленный диван да большой горшок с пережившим пожар кактусом. На правах мебели в комнате стояли три старых ящика из-под капусты, каждый из которых мог служить либо столом, либо стулом.На диване сидела усохшая, низенькая старуха. Видимо, услышав голоса в коридоре, она попыталась подняться.— Валера, — сказала старушка, — а Машеньки больше нет.— Знаю, — сказал Валера.Он осторожно уселся на один из ящиков, раздернул рюкзак и вынул оттуда буханку черного хлеба, а затем шматок сала и несколько давленых яиц, купленных, видимо, в каком-то пристанционном буфете. Затем Валерий вынул звякнувшую о застежку бутылку кефира, достал длинный, с наборной рукоятью нож и стал резать этим ножом хлеб.— Ты сам-то как? — осторожно спросила бабка.— Что как? Живой, нетраханый, — чего еще для счастья надо?— Поумнел хоть?— Поумнел, баба, так поумнел, что теперь вот разумнеть хочу.И Валера отправил в рот громадный кусок хлеба и сала.— Мне никто не звонил?— Нет.— И никто не спрашивал, когда выйдет, мол, какие дела?— Нет.— Ладно, — сказал Валера, поднимаясь, — пойду сам звякну.Телефон стоял в прихожей на старой, покрытой зеленым сукном тумбочке. На звук шагов дверь напротив телефона раскрылась, и из нее высунулась толстая растрепанная женщина преклонных лет в выцветшем байковом халате, расписанном маргаритками величиной с капустный кочан. В вырезе халата болтался камешек на дешевой цепочке.— Валера, — сказала она, показывая глазами в сторону общей кухни, где стучал посудой давешний старичок, — ты на папу-то не серчай, рак у папы в мозгу, понимаешь, рак…— Чего мне на него серчать, — сказал Валера, — он не прокурор.Валера звонил долго и безуспешно: в одном месте никого не было, в другом все было занято; однажды ответили ему, что такой больше не проживает, потому как в прокуратуре ему выписали творческую командировку на сибирские лесоповалы, сроком аж на десять лет. Наконец с четвертой попытки Валерий узнал какой-то телефон, там ему дали еще один номер, по которому ему в конце концов удалось найти нужного человека.— Сашу можно?— Какого Сашу? — Шакурова.— Шакуров слушает, — сказал вежливый голос в трубке.— Это Валерий.— Какой Валерий? — Сазан.— Валька, ты! — раздался в трубке взрыв наигранного энтузиазма.— А мы не ждали… Тебя что же, раньше выпустили?— Не. От звонка до звонка.— Валька, да ты знаешь, как я рад! Ты давно приехал?— Только что.— Время у тебя есть? Хочешь встретимся? Пожрем…— Давай.— Помнишь пельменную на углу Малаховки? Вот туда двигай. К семи. Заметано?— Да.— А сейчас извини, — черт, у меня тут дела. До семи. Пока.И в трубке раздались короткие частые гудки.Весь день Валерий бродил по городу. Деньги у него были, хотя и небольшие, — по пути он подкалымил недельку фузчиком в Архангельске; на Тишинской барахолке Валерий отоварился кожаной турецкой курткой и там же купил бабке килограмм апельсинов. В ларьке, неподалеку от дома, приобрел пузатую бутылку коньяку «Наполеон», показавшуюся ему необыкновенно дешевой.Без пяти семь Валерий, в черной кожаной куртке и старых джинсах, извлеченных из встроенного шкафа и ничуть не обгоревших, подошел к бывшей пельменной и замер.Пельменной не было. Старые, заляпанные окна общепитовского сооружения пропали. Вместо них на ослепительном заходящем солнце сверкали черные тонированные стекла, сиганувшие будто в московскую блеклую весну прямо с американского небоскреба. Пропал растрескавшийся асфальт у входа в подвал и жестяной навес, вместо навеса — козырек с надписью «Соловей», лихо заломленный к небу.Валера спустился вниз. Вход в подвал был обит красивым черным дерматином и пах свежим струганым деревом, хорошей пищей и женскими духами. Валера надавил на кнопку заграничного, вмонтированного в систему наблюдения звонка. — Тебе что, парень? — сказал отворивший дверь вышибала. — Сашку Шакурова. — Не приходил еще. Жди.И дверь с лязгом захлопнулась. Валера поднялся по ступеням и, сгорбив плечи, пошел прочь.— Сазан!Валерий оглянулся. У тротуара тормозила белая «Волга»-пикап. Водитель остановил машину и распахнул дверь.— Сашка!— Сазанчик! Друзья обнялись.— Ишь ты какой стал, — проговорил Сашка, первым высвобождаясь из объятий друга, — здоровый, как бык, чуть ребра не переломал.Валера молча смотрел на своего приятеля. Тот был одет совсем не так, как он. Никаких турецких курток и кроссовок: на Шакурове изящно сидел светлый однобортный костюм, неброский, цвета выцветшей брусники галстук оттенял белизну рубашки. Больше всего Валерия поразила именно эта рубашка: она была ослепительно белой, как кафель в операционной, и, несмотря на конец дня, от нее пахло свежестью и одеколоном. Переменил ее, что ли, Шакуров на работе?Шакуров между тем, освободившись от объятий приятеля, снова нырнул в машину. Он тщательно проверил все дверцы, покрутил и запер руль, и, извлекши из-под ног длинное железное коромысло, укрепил его на руле. Затем обошел машину кругом, удостоверяясь, что все стекла подняты и замки заперты, и напоследок провел черным брелоком по белому квадратику, прилепленному к окну изнутри. Наверху квадратика загорелся красный глазок.— Вишь, какая охрана, — не удержался Шакуров.— Вижу, — сказал Валерий, — хочешь, я в твою тачку за две минуты влезу?Шакуров как-то понуро передернулся, но потом подхватил «дипломат» и махнул рукой:— Пошли!Как ни разительны были изменения, происшедшие снаружи, изнутри забегаловка изменилась еще сильней.Исчезли пластмассовые столики и вечно заляпанный пол, стены бывшей пельменной до половины были отделаны дорогим деревом, с потолка на длинных ножках свисали бронзовые фигурные фонари, а на белых скатертях красовались маленькие вазочки с цветами.В глубине зала, на небольшом помосте, танцевала девица.Официант, выгнувшись морским коньком, принял у Шакурова заказ. Черный галстук-бабочка на белой груди официанта напоминал муху в молоке.Девица на сцене сняла с себя лифчик и стала крутить грудями, то одной, то другой, в разные стороны.Валерий, не видевший девок почти два года (правда, в Архангельске он трахнулся с портовой шалавой), раскрыл рот и уставился на девицу. Официант принес заказ.— Ну, за возвращение! — сказал Шакуров, поднимая высокую хрустальную рюмку.Валерий, не сводя глаз с девицы, заглотнул спиртное.Шакуров между тем аккуратно двумя лопаточками положил себе салата и стал есть мясо, аккуратно отрезая маленькие кусочки. Отрежет кусочек, обмакнет его в подливу, постарается, чтобы в подливе была долька гриба, и проглотит. Отправит в рот слезящийся, словно из зеленого агата, соленый огурчик и опять режет кусочек…Девица на сцене стащила с себя трусики и теперь крутила и грудями и попкой.— Валера, — сказал Шакуров, — еще разок, а?Валерий опомнился, выпил стопку и набросился на еду. Глядя на него, Шакуров поморщился: парень, видно, забыл, что сидит в приличном ресторане, трескает все, как лагерную баланду после смены. Куски хлеба запихивает в рот вперемешку с мясом и подливой.Наевшись, Нестеренко икнул, вытер губы рукой и заметил:— Ты, я гляжу, неплохо живешь.— Неплохо, — сказал Шакуров.— Компьютеры продаем. Расширяться думаем.— На какие шиши?— Да шиши-то немереные, — похвастался Шакуров, — директора толпами ходят, не знают, чем деньги отоварить. Я вчера одному три штуки впарил. Десять тыщ пишет, пять нам отстегивает, пять делит пополам…— Много налогов платите?— А у меня райком комсомола в соучредителях. Налоговые льготы.— А-а. — Пойдешь ко мне?— Нет. — Ну, как знаешь.— У тебя башли есть? — А тебе сколько надо?— Штук пятьдесят. Баксов.Шакуров даже изменился в лице.— Ты шутишь? На что тебе пятьдесят тысяч?— Дело хочу открыть. — Какое?— Да вот, ходил сегодня по Москве, мороженого хотел пожрать, мало мороженого-то. А скоро лето.— Валерий помолчал и добавил:— Я когда в Архангельске в порту калымил, видел такую штуку: грузовичок, а прямо в нем мороженица. Ну, и оборудование для производства. Английское. Грузины для себя покупали. Я с человеком от фирмы поговорил, — нет проблем, говорит, — у нас в Москве есть этот… как его, черта рыжего — дистрибьютор. Гоните баксы и берите оборудование.Шакуров молчал.— У меня и команда есть, — сказал Валерий, — даже бухгалтер.— Где это ты с бухгалтерами познакомился?— А он сидел со мной. На два месяца раньше вышел. Сейчас его никуда из-за этого не берут, а мужик он ничего.— Прямо так, — сказал Шакуров.— Вчера в зоне, а сегодня директор фирмы. А у меня работать не хочешь?— Я же сказал.— Слушай, Сазан, у тебя ж отличные руки. Хочешь, в автосервис устрою? Шубкина помнишь, Шубку? У него теперь мастерская, он тебя сразу возьмет. Полгодика поработаешь по-простому, а там, гляди, расширится, выделит тебе пай…— А он машины только ремонтирует или раздевает тоже?— Ну это уж я не знаю.— А я знаю. Шубку знаю.— Ну как хочешь…— Ты мне можешь деньги ссудить? Осенью отдам. Сколько скажешь, столько и отдам.— Валера, да ты пойми, нет у меня таких денег! У меня каждая копейка в дело идет, у меня…Валерий поднялся.— На нет и суда нет. Бывай.И Валерий направился к выходу.— Валера, да стой ты!Валерий повернулся.— Ах да. Заплатить я забыл. Вот. Тут хватит.И на стол легли две бумажки.Валерий молча вышел из ресторана и зашагал по темной улице. Двое или трое скучавших близ козырька парней расступились, пропуская его.Прошло немного времени, сзади хлопнула дверь: это выскочил из подвальчика Шакуров.— Валера! — закричал Шакуров.Но Валерий был уже за углом.— Валера!И вдруг крик Шакурова прервался, вместо этого он завизжал, тоненько так, нехорошо.Валерий повернулся и побежал обратно.Те трое парней, которые скучали у лестницы и пропустили Валеру, сомкнулись тесной кучкой вокруг Шакурова. Двое держали его за руки, третий, сладострастно похрюкивая, заносил кулак с блеснувшим кастетом и что-то вежливо, нежно толковал Шакурову.Не добежав двух метров до человека со свинчаткой, Валерий подпрыгнул в воздух, и правая нога, в развороте, въехала парню в ухо. Тот ойкнул, пролетел с метр и врезался в стоявшего у стенки товарища, оба они свалились на мягкую землю. Валерий докрутил поворот до конца и тут же, на излете, костяшки его пальцев соприкоснулись с челюстью третьего парня, продолжавшего держать Шакурова.
1 2 3 4 5