начиная от берега и далее на семьсот - восемьсот метров, море было сплошь покрыто трупами чужих солдат, лошадей, обломками плавсредств - всем, что могло держаться на поверхности. Враг получил по заслугам.
В эту ночь произошло незабываемое событие. Возвращаясь из четвертого вылета и подойдя к аэродрому, Оглоблин и Константинов увидели неизвестный самолет. Он проходил над стартом и, что удивительно, с включенными огнями. Свои, полковые экипажи, прося разрешение на посадку, включали огни только перед четвертым разворотом, а если сказать точнее, то не включали, а только подмигивали ими. Погода к этому времени ухудшилась, особенно видимость, и Оглоблин с Константиновым поняли, что экипаж неизвестной машины потерял ориентировку, принял их аэродром за свой. Посадочный знак был включен, но самолет не сел, пошел на повторный заход. При повторном заходе, снизившись до пятидесяти метров, летчик включил посадочную фару, очевидно, для осмотра полосы. Убедившись, что она пригодна для посадки, пошел на третий заход.
В тот момент, когда летчик осматривал полосу, Оглоблин и Константинов при отраженном от земли свете фары увидели силуэт самолета. Это был Ю-52, трехмоторный немецкий транспортник.
- Что будем делать? - спросил Оглоблин, - если после посадки, увидев свою ошибку, экипаж будет взлетать?
Он не зря задал вопрос; на соседнем аэродроме, потеряв ориентировку, приземлился немецкий самолет. И тоже ночью. Но экипаж в плен не попал. Летчик, увидев, что он приземлился на советском аэродроме, вырулил на старт и улетел.
- Будем таранить, - ответил Владимир, - держись к нему ближе, а в момент взлета бей по хвосту винтом.
Они понимали, чем это может кончиться: вражеский самолет улетит, а свой будет разбитым. Ведь винт самолета У-2 деревянный... Можно ли деревянным винтом нанести ощутимый удар по металлу? Но и оставаться спокойным в такой обстановке нельзя: враг не должен уйти безнаказанно!
Таранить не пришлось. Летчик понял свою ошибку только тогда, когда, выключив моторы, вышел на плоскость и начал снимать парашют. Экипаж был пленен.
9 мая. Константинов опять с Оглоблиным. Последнее время оба они летали как инструкторы, как тренеры.
Константинов с молодыми пилотами, Оглоблин-с молодыми штурманами. Учили их, вводили в строй. А сегодня летают вместе, и обоим приятно, у обоих легко на душе. Большое дело - уверенность в друге, его мастерстве, боевой подготовленности.
В первом вылете они бомбили бухту Казачью на мысе Херсонес, во втором - аэродром Херсонес. Но, как это ни странно, при бомбежке аэродрома они обнаружили всего несколько самолетов. Кроме того, на аэродроме почему-то не оказалось прожекторов и "эрликонов", лишь слегка постреливали пулеметы. Такое впечатление, будто аэродром недействующий. Может, они бомбили ложный? О своих сомнениях доложили майору Калашникову.
- Пожалуй, вы правы, - сказал командир и распорядился: - туда больше не ходить, надо поискать в близлежащем районе.
Оглоблин и Константинов посмотрели на карту, подумали, прикинули, где могут обосноваться фашисты. Получалось, что самое подходящее место, это район Балаклавы, Байдары, совхоз Яйлы. Решили вначале проверить Байдары. И не ошиблись. При подходе к населенному пункту Байдары заметили самолет с включенными аэронавигационными огнями. Он заходил на посадку. Идя вслед за ним, обнаружили аэродром, осветили его; посмотрев расположение стоянок, сбросили бомбы. Немцы открыли огонь из "эрликонов", но поздно, экипаж уже развернулся в сторону линии фронта. Возвратившись, доложили о вновь обнаруженном аэродроме, и экипажи один за другим пошли на бомбежку.
А Константинов и Оглоблин получили новое задание: отыскать и нанести бомбовый удар по кораблям противника в море. Два эсминца и транспорт стояли где-то между Балаклавой и мысом Сарач в четырех-пяти километрах от берега.
Экипаж прошел горный район, миновал Севастополь - он был слева на траверзе - и впереди, будто черная бездна, показалось море. Вот так, ночью, в полете, Владимир увидел его впервые. С непривычки стало жутковато.
Горы остались позади, и самолет оказался над морем. Над ним висела тонкая, с разрывами-окнами облачность, освещенная сверху луной. Луна вдруг появилась в разрыве, осветила поверхность моря, и Владимир увидел цель. Это были два больших корабля и транспорт. Притаившиеся на темной водной глади, они вдруг осветились вспышками пулеметных очередей и "эрликонов", потянувшихся в небо, к невидимому в темноте какому-то самолету.
- Курс! - крикнул Владимир, решив нагрянуть внезапно. И действительно, вначале их не заметили. Но раньше чем они сбросили бомбы, противник перенес свой огонь на их самолет. Пришлось прикрываться светящей авиабомбой, затем сбрасывать фугасные. Владимир видел, что одна взорвалась рядом с бортом эсминца, вторая дальше, метрах в пятидесяти. Уходили сопровождаемые сильным огнем. Берег был уже рядом, скорость максимальная, а Владимиру казалось, что самолет не летит, а висит: страшно быть подбитым над морем.
Второй раз они пришли сюда на рассвете. Бросать светящую бомбу было уже бесполезно, цель хорошо просматривалась. Но и самолет был как на ладони, и такую плотность, такую интенсивность огня Владимир не испытывал давно, со времени налетов на харьковский аэродром. Бомбы он сбросил, они взорвались рядом с эсминцем, но здесь, в борьбе с морскими судами, он впервые почувствовал какую-то странную неуверенность: казалось, слишком уж малы были шансы попасть в малоразмерную и хорошо защищенную цель.
До 9 мая полк помогал войскам штурмовать Севастополь. Экипажи всю ночь бомбили бухты на мысе Херсонес, позиции вражеских войск на Сапун-горе. К ним было трудно подступиться. Все заминировано. Все пристреляно. Склоны укреплены бетоном и камнем. Летая, Константинов и Оглоблин видели перестрелку наших и вражеских войск, сотни разного цвета ракет над линией соприкосновения, всплески залпов "катюш". И пожары, пожары...
Десятого, уже на рассвете, возвращаясь после бомбежки по бухте Омега, они видели, как самолет У-2, идущий над морем к цели, подвергся обстрелу с земли. Потом они увидели трассы, идущие сзади сверху, - по самолету стрелял истребитель. Но его не было видно, только трассы. Две-три пушечные очереди, и У-2 пошел со снижением.
- Он маневрирует, - сказал Константинов, - может, ему удастся уйти.
Но самолет не маневрировал, он падал. И упал в море. Это был последний боевой вылет летчика лейтенанта Ревина и штурмана капитана Витязева, последняя потеря полка. А эта ночь была последней боевой ночью гвардейцев. Утром они были ошеломлены шумом и грохотом. Стреляли везде. Из пистолетов, карабинов, ракетниц. Ракеты взлетали рядом и дальше - в степи, на горизонте. Потом покатилось "Ура!". Око возникло далеко, в каком-то гарнизоне, и постепенно докатилось сюда, в гарнизон авиаторов. И они закричали "Ура!". И тоже стали стрелять, салютовать новой победе - взятию Севастополя, освобождению Крыма.
Через несколько дней на построении личного состава полка майор Калашников поставил новую, совершенно неожиданную задачу: переучиваться, осваивать самолет-штурмовик Ил-2.
- Когда? - спросили его.
- Ждите команду, - сказал Анатолий Захарович.- А пока отдыхайте.
Первое, что сделал Владимир, это перечитал письма Тамары. Их у него набралось много. Вот они, бесконвертные письма, треугольники военного времени, со штампом цензуры. Вот здесь Тамара пишет о семье, беспокоится, что нет писем из дома, давно нет от него, Владимира. Вот здесь о друзьях, хороших людях. А здесь о работе, о своем самолете: "Очень люблю "горбатого"..." Так штурмовик Ил-2 называют на фронте.
Владимир пишет письмо, сообщает Тамаре о своих летных успехах. Семьсот боевых вылетов совершил он, награжден пятью орденами, назначен на должность старшего штурмана полка. И все это за два года, ровно за два. Просматривая свою летную книжку, запись полетов, Владимир удивился неожиданному совпадению: первый боевой вылет он совершил 11 мая 1942 года, последний 11 мая 1944 года.
Пусть Тамаре не будет в диковинку: до конца войны еще далеко, а Владимир уже подвел итоги работы. Есть причина: с самолетом У-2 он расстается, как и она, будет летать на "горбатом"...
Вскоре пришел ответ. Тамара пишет: "Ил-2 - машина хорошая, нужная, особенно для пехоты, но летать на ней трудно, опасно, все время она у самой земли, все время под огнем. Как переучишься, попробуй перебраться в нашу воздушную армию, вместе будем летать, вместе фашистов громить. Я тебе помогу..."
Но помогать не пришлось. Не думал Владимир расставаться с друзьями, с родным боевым коллективом, но дело не только в этом, а в том, что и воевать ему больше не довелось. Не успел. Пока перелетели под Киев, сдали свои самолеты, изучили Ил-2, наступила осень, пошла плохая погода, и дело переучивания затянулось. Правда, передовая команда и батальон авиационного обслуживания отбыли на запад, в Германию.
Полк Домущея
В ненастный день июля 1944 года Константинова и Мишуткин прибыли в 566-й штурмовой авиаполк, расположенный на одном из аэродромов Ленинградского фронта под Кингисеппом. Вместо командира подполковника Домущея, уехавшего в штаб дивизии, летчиков встретил подполковник Андросов, заместитель по политической части,
- Вернется часа через два, -сказал Борис Арсентьевич и, предложив подождать, не теряя времени даром, рассказал о прошедших событиях под Ленинградом, о командире, о летчиках, с которыми им придется служить, воевать.
А события произошли знаменательные. Перейдя в наступление, советские войска в течение короткого промежутка времени, за две недели января 1944 года, местами продвинулись до ста километров, избавили Ленинград от блокады, освободили много крупных городов области, Октябрьскую железную дорогу, разбили врага под Новгородом. Затем, преследуя противника на нарвском, гдовском, лужском, а несколько позже на псковско-островском направлениях, к началу весны очистили от врага всю Ленинградскую область. И все это при содействии авиации, в тесном контакте с ней.
Среди многих частей и соединений отличилась 277-я штурмовая дивизия.
- В состав дивизии, - отметил Андросов, - входят полки 943-й, 999-й и наш 566-й...
И начал рассказ о том, как дивизия, поддерживая наступление 42-й армии при прорыве обороны противника, наносила сосредоточенные удары по артиллерии врага, громила ее, несмотря на сложные метеоусловия. Когда
погода не позволяла летать большими группами, летчики, действуя малыми, помогали атакующей пехоте, подавляли огневые средства и живую силу врага в траншеях главной полосы обороны.
Потом, поддерживая наступление войск, штурмовики громили вражеские опорные пункты, артиллерию, танки. Действиями летчиков руководил сам командир дивизии полковник Хатминский, находясь в боевых порядках танкистов. Имея радиосвязь со своими офицерами, следовавшими непосредственно в танках, он своевременно уточнял задачи группам штурмовиков, перенацеливал их на более важные объекты удара.
Одновременно с поддержкой наступающих войск дивизия наносила бомбо-штурмовые удары по подходящим резервам и отступавшим войскам противника. И особенно успешно на дорогах, ведущих к Красному Селу и Ропше. Поэтому дивизия именуется Ропшинской.
- Вы, конечно, читали о Григории Паршине? - спрашивает подполковник Андросов и добавляет с гордостью: - Старший лейтенат Паршин - командир эскадрильи 943-го штурмового полка. Его эскадрилья особенно отличилась во время боев. А пример для всех в бою - сам командир. Паршина вы увидите: наши полки нередко, как и сейчас, базируются на одном аэродроме, и летчики встречаются часто, - замполит улыбается, - чаще всего, конечно, в столовой. Поговорите с ним, толковый летчик, интересный человек.
Тамаре тепло, приятно. И потому, что здесь, в этих местах, сражался ее Василий. И потому, что встретили ее как свою, доброжелательно, рассказывают о делах своей части, дивизии, рекомендуют встретиться с Паршиным, героем Ленинградского фронта. Пройдет какое-то время, и Тамара встретит его и не раз увидит потом, и всегда будет дивиться его простоте и доступности. "Обыкновенный, - подумает она, - ничего особенного, летчик как летчик". И будто с целью убедить ее в его необычности летчик Юрий Хухриков, будущий однополчанин Тамары, расскажет ей о первой своей встрече с этим удивительным летчиком.
- Я обучался в запасном полку, - скажет Хухриков, - перед тем как попасть в боевой. Для отбора летчиков во фронтовые полки туда и прибыл Паршин. Командир полка попросил его показать инструкторам и обучающимся летчикам огневую мощь "ила" и мастерство летчика-фронтовика. Паршин удовлетворил просьбу. Взлетел и, сделав несколько заходов, у всех на глазах сжег все мишени. Командир даже подосадовал: где он найдет материал для сооружения новых...
Через месяц после прибытия в полк, в августе 1944 года, Тамара прочитает Указ о присвоении Паршину звания Героя Советского Союза, увидит его со Звездой, капитаном, но по-прежнему скромным, обычным. В апреле 1945 года она прочитает новый Указ и увидит его дважды Героем Советского Союза и уже майором, штурманом части. И сделает вывод о хорошем сочетании в человеке двух, казалось бы, мало сочетающихся качеств: героизма и скромности.
- А как воевали летчики нашего 566-го полка? - спрашивает Тамара.
Подполковник улыбается: в ее голосе звучит ревность. Отвечает:
- Хорошо воевали. О налете на аэродром Тарту слышали? Это работа летчиков нашей части.
Еще бы не слышать! Выдающийся даже среди других не менее героических подвигов: о нем писали во фронтовых газетах, его приводили в пример как образец мастерства и отваги, творческого подхода к выполнению очень сложного боевого задания.
...Это было 26 февраля 1944 года. К тому времена, стремясь задержать наступление наших войск ударами с воздуха, противник начал усиливать свою авиацию, стягивать на аэродромы перед Ленинградским фронтом новые авиачасти. До пятидесяти самолетов скопилось и в Тарту.
С аэродрома, расположенного под Ленинградом, поднялось двенадцать Ил-2.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42