В этом ночном бою японцы пытались прибегнуть к одному коварному приему. Несколько солдат, видимо смертники, замаскировались и стали поджидать наши боевые машины. Они подкрадывались к ним сзади или сбоку, чтобы поджечь их. Но этот прием врага предусмотрел опытный, не раз бывавший в боях командир. Перед атакой он приказал двум экипажам броневых машин двигаться уступом на 400 метров позади левого фланга своего подразделения и уничтожить самураев при попытке зажечь или расстрелять наши танки сзади. Так те и поступили.
Смелой ночной атакой подразделение уничтожило противника и очистило от него высоты. Приказ танкисты выполнили почти без потерь.
Большой урон причинил врагу командир орудия комсомолец Д. П. Шашура. Искусно маневрируя на поле боя, он за пять дней, с 17 по 22 июля, уничтожил 3 противотанковые пушки, 8 автомашин, 6 пулеметов, 3 наблюдательных пункта и 2 блиндажа вместе с офицерами противника.
В ходе боев мы наладили четкое взаимодействие с артиллеристами, минометчиками, танкистами, саперами.
Японцы обычно наступали так. Учитывая необходимость отражения атаки наших танков, вслед за разведкой, впереди боевых порядков наступающей пехоты, ставили противотанковые пушки, крупнокалиберные пулеметы и команды противотанкистов, по 10 - 12 человек в каждой пехотной роте. Их снабжали противотанковыми минами на бамбуковых палках, бутылками, наполненными горючей смесью, и мешочками с сильно горящим порошком.
Зная тактику врага, мы сначала старались уничтожить противотанковые пушки, крупнокалиберные пулеметы и команды противотанкистов, а потом уже его пехоту и конницу.
Взаимодействуя с танками, мы поступали так. Впереди своих боевых порядков располагали станковые пулеметы и противотанковые пушки. Этим оружием мы уничтожали противотанковые средства японцев. Под прикрытием огня станковых пулеметов и пушек танки вместе с наступающей пехотой быстро переходили от одного укрытия к другому и, сблизившись с японской пехотой, решительным ударом уничтожали ее.
В общем, и в обороне мы не сидели сложа руки. Частенько отражали атаки врага. Если представлялась возможность, занимались боевой учебой, изучали технику, оружие, молодые воины совершенствовали свое мастерство. Активно велась в эти дни партийно-политическая работа, проводились партийные и комсомольские собрания, устраивались беседы. Конечно, за большой аудиторией не гнались. Соберется несколько человек, свободных от выполнения боевой задачи, и хорошо. Бойцам разъясняли обстановку, положение в мире и в нашей стране.
Широко практиковалась пропаганда боевого опыта. Бывалые воины, неоднократно участвовавшие в боях, рассказывали молодым, как действовать в обороне, наступлении, как владеть штыком, гранатой, как лучше укрыться от пуль, минометного и артиллерийского огня.
Партийно-политическая работа велась, естественно, по плану, исходившему из складывающейся обстановки. Но планы партийные и комсомольские организации составляли не более чем на два дня. К этому нас вынуждала сама обстановка, которая менялась ежечасно, а то и ежеминутно.
Впрочем, в период оборонительных боев жизнь полка несколько стабилизировалась, появилось время на решение самых разнообразных вопросов, в том числе и очень важных. Помню, как-то заглянул ко мне секретарь партийного бюро полка старший политрук Тимофей Митрофанович Пермяков и показал целую пачку бумаг.
- Вот, заявления... Обстановка трудная, а поток увеличился.
Я сразу понял, о чем идет речь. Секретарь партбюро показывал мне заявления красноармейцев и командиров с просьбами о приеме в партию. И прежде многие писали их перед трудными атаками, перед опасными заданиями. И были там как будто бы давно известные и знакомые, но всякий раз берущие за душу слова: ...Хочу идти в бой коммунистом. Или: Если погибну, прошу считать коммунистом!
- Что и удивительного, - ответил я. - Просто во время наступательных боев некогда было заявление написать... Но решение связать свою жизнь с партией, думаю, приходило окончательно именно тогда, когда бойцы наши смерти в глаза глядели... Перед атакой или в атаке, после рукопашной схватки или в разведке...
- Лучшие из лучших, - сказал старший политрук.
- Что и, будем рассматривать, - сказал я. - Дело хорошее, важное дело, а то ведь в боях поредели наши партячейки.
- Да, - с грустью и в то же время с гордостью сказал старший политрук. Коммунисты поднимались первыми. Первыми на себя и огонь принимали...
Чтобы не отрывать людей от выполнения боевой задачи, все документы для вступления в партию наши партийные работники оформляли в окопах. Тут же в окопах и на огневых позициях проводили они и заседания партийного и комсомольского бюро. Члены бюро приходили в окоп к бойцу, подавшему заявление, приглашали коммунистов или комсомольцев, которые участвовали с ним в бою, и решали вопрос о приеме в ряды ВКП(б) или ВЛКСМ.
Когда позволяла обстановка, заранее намечали день партийного или комсомольского собрания. Так как все коммунисты и комсомольцы не могли присутствовать, созывали делегатское собрание. О количестве делегатов с переднего края секретари договаривались с командирами, комиссарами, членами бюро.
На заседаниях бюро, партийных и комсомольских собраниях тщательно разбиралось каждое заявление, строго соблюдался принцип индивидуального отбора в партию и комсомол.
В нашем полку за несколько дней июля подали заявления о приеме в партию 72 человека. Это говорило о высокой политической активности воинов, их безграничной преданности Родине.
В том, что бойцы и командиры проявляли такую высокую политическую активность, стремление быть коммунистами, немалая заслуга секретаря партийного бюро полка старшего политрука Тимофея Митрофановича Пермякова и секретаря комсомольской организации полка младшего политрука Тимофея Иосифовича Минтюкова. Они не только были хорошими организаторами и воспитателями, но и храбрыми бойцами. Много раз они участвовали в атаках, причем шли в цепи подразделений, увлекая воинов личным примером. Во время одного из боев младший политрук Минтюков находился в 7-й стрелковой роте. Бой был жестокий. Командир роты пал в той схватке. Тогда Минтюков взял командование на себя и повел подразделение в атаку. Задачи были выполнены.
Немало теплых слов хотелось бы сказать и в адрес тех, кто решил связать свою жизнь с ленинской партией. Я уже писал, что это были лучшие из лучших, мужественные, решительные, беспредельно преданные Родине воины. Таким запомнился мне и отделенный командир Д. С. Аверкин.
В ходе обороны мы вели усиленную разведку, добывали данные о противнике самыми разнообразными способами.
Как-то срочно потребовались нам точные сведения о системе обороны врага, его огневых средствах. Подобрали хорошую группу, старшим которой назначили комсомольца Д. С. Аверкина. Отделение его было передовым, бойцы все один к одному - крепкие, мужественные.
Сборы были недолгими. Перед тем как отправиться в дорогу, Аверкин тщательно проверил экипировку воинов. У каждого, кто идет в разведку, должно быть все хорошо подогнано, исправно, оружие действовать безотказно. Ведь малейшая случайность, малейший звук могут позволить врагу обнаружить группу, и тогда уже трудно рассчитывать на успех. Разведчики понимали это, к выходу на задание подготовились добросовестно.
Два дня подряд разведчики вели наблюдение за противником с разных точек, изучали его оборону. Тщательно оценив местность, выбрали подходящий участок, где можно проникнуть в тыл противника. Днем здесь изредка появлялись японцы, а ночью местность они освещали ракетами. По всему чувствовалось, что тут легче всего подобраться к расположению противника.
И вот группа вышла на задание. Под покровом темноты она незаметно преодолела нейтральную зону. На осеннем небе в просвете облаков тускло светились одиночные звезды. Тишина. Лишь иногда то тут, то там раздавались пулеметные очереди, реже - одиночные выстрелы из орудий.
Осталась позади нейтральная зона, все шло по заранее разработанному плану. И вдруг впереди взмыла вверх ракета, разрезая ночную мглу, и тут же послышался недалекий окрик часового. Разведчики замерли, еще плотнее прижались к земле, ничем не выдавая своего присутствия. Через две-три секунды угас холодный свет ракеты. Но долго еще лежали бойцы без движения. Не зря же окликал кого-то часовой. Видимо, он заметил что-то неладное. Терпение, только терпение. Пусть он решит, что ему все только померещилось. Все было тихо, и группа вновь поползла вперед. Она незаметно просочилась в промежутке между взводными опорными пунктами врага и углубилась в тыл.
Несколько часов пробыли разведчики в расположении неприятеля, изучая его оборону и систему огня. Они собрали ценные данные. Занималась заря, пора было возвращаться обратно. Тем же путем группа направилась в свою часть. Стала пробираться между опорными пунктами. Вот уже и первые траншеи. И вдруг где-то совсем рядом ударил пулемет.
Зацокали пули. Аверкин понял, что разведчики обнаружены, понял, что, если не уничтожить пулемет, враг не даст выбраться отсюда живыми. Быстро оценил обстановку. Огневая точка японцев была надежно замаскирована, солдаты находились в хорошо оборудованных окопах. Укрываясь в складках местности, наши разведчики проворно поползли к огневой точке врага. Наконец, выбрав удобную позицию, они открыли огонь по японцам, однако окоп и укрытие надежно защищали врага.
Аверкин понял, что из винтовок пулеметчиков не достать, нужна граната. И он пополз дальше. 5, 10, 20 метров... Огневая точка совсем близко. Дмитрий достал гранату и, размахнувшись, резко бросил ее. Граната разорвалась около окопа. Пулемет замолчал. Однако через несколько секунд вновь заговорил. Японцы заметили воина. Над его головой хлестнула длинная очередь. Аверкин притаился, вжимаясь в землю, и не шевелился. Японцы решили, что с ним все кончено, и на некоторое время прекратили стрельбу. Аверкин тут же приподнялся и метнул вторую гранату. На этот раз она точно угодила в окоп, уничтожив пулемет вместе с расчетом.
Разведчики резким броском достигли японских окопов и забросали их гранатами. Тут же стали отходить, пока враг не опомнился. Уже на нейтральной полосе Аверкин был ранен, но с помощью товарищей благополучно добрался до своих.
Разного рода задания приходилось выполнять, и каждый раз красноармейцы, командиры, политработники показывали высокие морально-боевые качества, воинское мастерство. Однажды нам срочно потребовался язык. Учитывая важность и ответственность поиска, я сам решил организовать его. Прибыл на командно-наблюдательный пункт командира роты лейтенанта Кузнецова. Поначалу все шло хорошо. Но как часто бывает, - нужно это или не нужно - за старшим начальником обязательно тянутся командиры рангом ниже, и в итоге создается большая группа, В условиях мирного времени это мешает работе, отрывает командиров от дела, а в боевой обстановке приводит к печальным последствиям. Противнику легче обнаружить большую группу людей и ударить по ней. Так было и на этот раз. На наблюдательном пункте вначале находились командир роты, наблюдатель и я с командиром взвода связи лейтенантом Искрой. Но нет. Началась разведка, и сразу из штаба полка потянулись ко мне, хотя им тут делать было нечего, полковой инженер, начальник химической службы и другие, даже полковой врач. Кто-то из них поставил на изгиб окопа, где мы находились, перископ и стал наблюдать за японцами. Те, конечно, заметили и, по-видимому, поняли, что обнаружили наблюдательный пункт начальника (да и действительно, командир полка - это не маленькая фигура), и открыли артиллерийский огонь. Сначала были недолеты, потом перелеты. Стало ясно, что враг взял нас в вилку и сейчас перейдет на поражение. Приказал немедленно оставить окоп и скрыться за ближайший бархан. Только мы это сделали, как японцы прямым попаданием вдребезги разнесли наблюдательный пункт командира роты. Своих помощников я тут же отослал обратно в штаб с соответствующим и довольно резким напутствием не ходить туда, куда не просят.
А разведка в тот раз закончилась успешно, пленный был захвачен.
18 июля наши войска, отдохнувшие и пополнившиеся личным составом, вновь вернулись в свои районы обороны. Мы передали позиции другим частям и занялись доукомплектованием и повышением боеспособности своих подразделений. Пополнение было кстати. В предыдущих боях мы потеряли немало командиров и политработников, особенно командиров взводов и рот.
Как я считаю, одной из причин потерь в комсоставе явилось то, что форма одежды командиров и политработников резко отличалась от красноармейской. Сразу бросались в глаза светлые коверкотовые гимнастерки, темно-синие брюки и фуражки, ремни портупеи. Красноармейцы же имели защитное обмундирование: пилотки, стальные шлемы и личное оружие (винтовка или карабин).
Помню такой случай. Мне потребовалось пройти на передний край в одну из рот. Присоединился к группе красноармейцев, которая двигалась в том же направлении... Через несколько минут японцы открыли артиллерийский и минометный огонь. Пришлось броском преодолевать простреливаемое пространство. К счастью, потерь мы не имели. Когда добрались до места, я сказал в шутку красноармейцам:
- Ребята, с вами идти не очень выгодно, стреляют самураи. Лучше ходить в одиночку.
Но и они не остались в долгу. С присущим бойцам юмором один из них заявил:
- Товарищ полковник (после боев за Баин-Цаган мне было присвоено это звание), это еще надо подумать, кому выгодно, а кому - нет. Пожалуй, невыгодно нам. Когда мы шли одни, обстрела не было, а как только вы присоединились к нам, тут и началось. Вы вон какой разнаряженный, вас за километр видно.
Верно. Невооруженным глазом на расстоянии 400 - 500 метров можно вполне отличить по обмундированию командира от красноармейца. А в полевой бинокль тем более. Мои полковничьи треугольники, нашитые на обоих рукавах, и широкая красная полоса с золотым галуном были действительно далеко видны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36